Глава 3

Херст принес еще кофе, прошло уже около часа, как они вдвоем сидели в кабинете, и Ллойд рассказывал своему новому знакомому невероятную историю, а офицер терзался с двух сторон, верить или нет этому странному незнакомцу. Я так понимаю, что ты многого не понял, и мне придется вернуться все-таки немного назад? – спросил Ллойд.

– Да, давай немного откатимся, а то я не могу сложить пазл, – ответил Херст.

– Окей, молодчина. Так вот, я стал жить с Кирой, Карл от меня давно уже съехал, нашел работу, но снова и снова он злоупотреблял спиртным и постоянно шлялся с всякими проститутками. После расставания с Жанне для него все девушки стали не больше, чем кусок мяса. Он убивал себя думками, что не все девушки такие, как он себе придумал. Эта рана оставалась с ним всегда, и он ни под каким предлогом не хотел с ней расставаться. Тем самым, он портил мне нервы, я устал за ним бегать, как за собственным ребенком. В какой-то момент мне надоело выручать его из передряг, поддерживать и везде находить его пьяную тушку. Помню, словно это было вчера: вечером 14 апреля 1910 года я пришел домой к Карлу. В комнате, которую он снимал, стоял запах перегара настолько ядреный, что мне казалось, будто у него пили все драконы, а вместе с ними все Королевство Франции, а посреди праздника на полу лежала голая принцесса. В общем, та еще мерзость. Карл лежал на столе, по которому бегали крысы и ждали, когда он умрет, чтобы им поживиться. Правда, они не знали, что если откусить от него кусочек, то можно опьянеть, словно попил из винной бочки. Я толкнул неподвижное тело, но оно не подавало признаков жизни, лишь издавало невнятное бормотание. Карл бранил меня, половины слов я не понимал. Конечно, сейчас такое вспоминать очень смешно, но тогда все было наоборот. Я несколько раз попытался его поднять, но безуспешно, тогда я взял кувшин воды и вылил ему на голову. Карл стал кричать, как поросенок перед убоем. Гнев окутал мой разум. Чтобы не натворить глупостей, я просто кинул кувшин и ушел. Это был не мой друг Карл, с которым мы катались на качелях, рассуждали о космосе и звездах. Тот человек даже на человека не был похож, мне было больно и мерзко осознавать, что после стольких лет, проведенных вместе, я теряю единственного друга. Иногда, ночью, когда

Кира спала, я выходил на улицу покурить и прогонял в голове воспоминания о детстве, о родителях, о нашем доме, о Карле. Сами собой, непроизвольно, слезы накатывались на глаза и медленно стекали по щетине маленькими водопадами. Я ни разу в жизни не видел водопады, но знал, что они есть. Я читал про них и всегда хотел увидеть.

– Черт, а вот это очень грустно. А если это действительно, правда, то грустно вдвойне, – перебил Херст.

Ллойд поднял голову и повернул ее на Херста. В руках он мял окурок, который уже превратился в кашу. Херст прочитал по глазам Ллойда, что тот все-таки говорит искренне, но верить до конца Херст не собирался, осторожничал.

– Ладно, проехали, едем дальше, – сказал Ллойд.

– Дело было так: в конце августа 1915 года меня отправляют добровольцем во французскую армию на фронт вместе с англичанами. Кира на тот момент была беременна, на втором месяце. Мы не были официально женаты, хотя уже и долго жили вместе, свадьба была уже после войны. Я тогда и подумать не мог, что меня вообще куда-то пошлют, но не сопротивлялся, думал, что это ненадолго, тем более, что мне было 29 лет – еще не старый, но уже немолодой. На фронт, по большей части, я захотел сам, думал, может, что получится, и удача улыбнется мне хоть там. Война есть война, горе бедным, прибыль богатым, но тогда я об этом не думал. С Карлом я не общался и не виделся несколько лет. Я отпустил его, как и все попытки что-то изменить. Мысли о нем мне пришлось в себе убить, хотя это было нелегко, но мне удалось. На фронте Карл оказался со мной в одной роте –это было словно наваждение. Я подумал, может это знак или второй шанс от Бога, но это было всего лишь совпадение, теория вероятности сработала на ура, что тут говорить. Разумеется, в тот момент я думал иначе, и коль мы оказались в одной лодке, было желание все исправить. Последняя попытка, которая бы поставила либо точку, либо запятую в нашей дружбе – это задание укрепить позиции в деревне недалеко от наших траншей и лагеря, в котором мы провели около недели. Собрали небольшой отряд, нас было пятеро. Трем солдатам было по 18 лет: совсем молодые, свежие и амбициозные парни, готовые идти хоть куда, лишь бы вели нормально. Перед заданием я пошел за всем необходимым – водой, патронами и бинтами. Немного надо на войне, чтобы чувствовать себя богатым. Еще, конечно, немного опиума – без него никак. Видел бы ты по-настоящему, что такое война, особенно в то время, когда ребята лежат с вывернутыми наизнанку животами, и все, что им остается, это терпеть и принимать свою участь на поле боя, где лежат уже твои друзья, отцы и родители. Война – это деньги на костях. Я видел много слез мужиков, которые не хотели идти в бой. Они хотели назад к своим семьям, в свои квартиры, чтобы спокойно открыть утреннюю газету и пить свежезаваренный кофе, но им приходилось убивать, каждый день наблюдать смерть и совершать акт убийства таких же, как они, людей. Каждый раз это слезы, мокрые штаны и истерические крики, нежелание быть причастным ни на секунду к этому. И те самые молодые парни, которые с первого дня рвались в бой, через месяц, если доживали, были похожи на стариков, которые уже прожили всю жизнь, и им больше ничего не надо, как просто поспать и выпить чистой воды. Не знаешь ты этого Херст, и дай Бог не узнаешь никогда. Поэтому, когда я первый раз увидел своими глазами войну во всей красе, мой мозг полностью отказывался воспринимать эту реальность, организм полностью отвергал все мои действия, лишь допинг помогал продержаться хоть пару часов. Перед отбытием на задание я наконец-то смог поговорить с Карлом. На его лице появилась пара новых шрамов, а также немного изменилась речь, видно, алкоголь все-таки взял свое. Карл рассказал, что ему пришлось пройти через ад, чтобы отказаться от выпивки. Свое спасение он нашел в церкви. Уже по прошествии времени я понял, что много зависимых людей находили помощь в вере. Она заставляла их подниматься с колен, чтобы продолжить свой путь, который был не так долог, сказать по правде. Вот и Карл не стал исключением из этого правила. Он молился почти всегда. После первого нашего разговора я понял, что в наших отношения будет не точка, а запятая, и дал ему шанс.

Херст потянулся за очередной сигаретой, его взгляд менялся. Ллойд видел, что офицер начинает ему верить и проникается его историей. В комнате обстановка стала разряжаться, они оба начинали чувствовать себя комфортно. Херст жестом показал Ллойду, что ему нужно прикурить, в тот момент произошел их первый контакт. Ллойд кинул свою зажигалку с гравировкой времен середины двадцатого века. Такую ни с чем не спутаешь. Орел торжествовал на передней стороне зажигалки, сзади были фамилия и инициалы Ллойда. Херст понемногу начинает верить в то, что Ллойд не просто так морочит ему голову. Возможно все более, чем реально.

– Крутая зажигалка, старая, – сказал Херст.

– Да, я ухаживаю за ней, ее подарила Кира, – ответил Ллойд, – ты снова отвлекся, пожалуйста, дай мне закончить.

– Да, конечно, извини, продолжай.

– Так вот, когда мы поговорили с Карлом, я почувствовал нашу былую связь спустя долгое время. Мне не хватало Карла искренне, все это время я ощущал себя не в своей тарелке, что ушел просто так. Но он, кажется, нашел свой путь, и я искренне надеялся на это. Возможно, Бог действительно может помочь больным, как-то залечивает их душевные раны. В общем, мы собрали ребят, меня поставили главным по операции, а я, в свою очередь, сделал Карла своим заместителем, то есть в случае моей смерти, он бы стал командовать парадом. Получив обмундирование и припасы, мы выдвинулись. Путь был не так уж долог, но каждый день на войне шел за пять мирных, силы покидали нас в геометрической прогрессии.

– Извини, неужели ты так легко можешь это рассказывать? Если ты это действительно пережил, как можно спокойно об этом говорить? – добавил Херст.

– Не обращай внимания. Даже спустя сотню лет, мне тяжело вспоминать то время. Чувства человека и воспоминания, так или иначе, сохраняют свой неизменный вид, и с этим ты ничего не сделаешь, как бы ты не хотел их контролировать, они тебя победят. Помнишь, как умер твой дед? Тебе было тринадцать лет, ты убежал с кладбища и долго не выходил из дома, рыдая в подушку. И сейчас, вспоминая это, ты не можешь сдержать себя, но при этом эмоции уже не такие сильные, как раньше.

– Откуда ты все это знаешь, следишь за мной с самого детства? Чем дальше, тем больше я тебя не понимаю, кто ты такой? – спросил Херст.

Ллойд дал пищу для размышления Херсту, чтобы он слушал дальше.

Скоро Херст поймет, зачем Ллойд пришел к нему.

– Ладно, скоро ты все поймешь. Продолжим. Мы с ребятами дошли до перевала, дальше тропинка вела в чащу, за которой находился наш объект. По сути, пару километров и мы на месте, но не все так гладко, как хотелось бы. После того, как мы попали в чащу, я приказал всем быть начеку, сам достал из кобуры пистолет и вздернул затвор, через бинокль осмотрел местность – никого. Мы шли медленно, нога в ногу, друг за другом, время перевалило за полдень, но останавливаться никто не собирался, если мы будем на месте, когда стемнеет, то это может сыграть нам на руку. Жертвовать ребятами я не хотел, поэтому все делали аккуратно, с нами был парень 18 лет, он только вышел со школьной скамьи и сразу на фронт, как и двое других. Того парня звали Пьеро, он -посыльный на случай, если что-то с нами случится, который сможет доставить депешу в лагерь. В досье Пьеро была информация о том, что он участвовал в марафонах, так что, думаю, с ногами у него все хорошо, хоть и говорят, что правды в них нет. Если бы с нами что-то случилось, вся надежда была на Пьеро. Я его держал в конце строя на случай непредвиденной ситуации. Мы продолжали идти паровозиком, на расстоянии примерно шестисот метров виднелся выход из чащи. Вдруг я услышал, как в кустах что-то зашуршало. Понемногу начинало смеркаться, видимость стала портиться, но мы шли, потом останавливались, чтобы я мог смотреть в бинокль, и в случае обнаружения врага, не столкнуться с ним в лобовую. Я всегда был начеку: помнить о ребятах, помнить о Кире – это единственные мысли, которые тогда крутились у меня в голове. Прошли чащу – ничего, все нормально. На горизонте виднелась деревня, или, скорее, ее остатки: пару хлевов и уцелевший сарай. Очевидно, что в этом сарае есть подвал, значит, там-то враг и разбил лагерь, соответственно, это был тот самый домик – укрытие, который нам необходимо было занять. Мы остановились возле кустов и полуразрушенного забора, ребята пока присели отдохнуть. Я достал бинокль и снова принялся разглядывать местность, на первый взгляд, патрулей не было. Патрульные либо очень глупы, либо просто не ожидают сюрприза, так как не знают, что мы тут тоже разбили передовую. Я скомандовал парням двигаться дальше. Мы подошли к первому сараю, который находился ближе всех на нашем пути, ребята окружили его, первым к двери пошел я и приоткрыл ее. Сквозь щель было видно двух лежащих солдат. Дав знак своим, я достал нож и зашел внутрь, следом скользнул Карл, мы взяли по одному солдату, закрыли ладонями их рты и перерезали глотки. Они не успели даже опомниться и понять, что произошло, слышалось лишь бормотание от захлебывания собственной кровью. У одного из солдат рядом лежала фотокарточка, по всей видимости, его жены. Она еще не знает, что ее муж стал жертвой собственной неосторожности. Он не виноват, это все война! А он, как и все мы, стал расходным материалом. В тот момент мне стало плохо, и когда мы вышли из помещения, меня вырвало, но времени на проволочки не было, надо было двигаться дальше. Зайдя в хлев, мы обнаружили в полу дверь с висящим на ней замком. Видимо, большая часть солдат находится там. Так же, как и прошлый раз, я пошел первым, приоткрыл дверь и услышал звуки. Решив не рисковать, я отцепил гранату и забросил туда, быстро закрыв двери, чтобы не слышать звука взрыва, но это мало спасало, если здесь есть кто-то еще, то они тоже услышали. После взрыва мы забежали в этот подвал и закрыли двери на засов, чтобы на время задержать врага, который мог быть снаружи. Все было в дымной пелене, видимость составляла примерно двадцать процентов. Я не успел опомниться, как нашего посыльного Пьеро схватил один из выживших. Он держал возле головы Пьеро пистолет, но при этом у него самого текла кровь по лбу, как краска на только что покрашенной стене, в глазах царил страх и растерянность. Я ясно видел это и подумал, что я смогу быстро его обезоружить, повалить на землю и спасти своего парня. Он что-то кричал на немецком языке, но я не понимал, далее я увидел, как по штанине Пьеро начало расходиться пятно. Было понятно, что Пьеро обмочился, немец тоже это понял и отвлекся. Я только сделал шаг в его сторону, как немец сразу толкнул Пьеро вперед и в затылок пустил пулю. После, не успев сделать второй шаг, я почувствовал, как на меня упало тело молодого парня, мои ребята в долю секунды подняли оружие, но оно больше не понадобилось. Немец убил себя сам, засунув пистолет в рот и выстрелив, точный хлопок по мозгам. Вот и все. «Надо продолжать операцию, это обычная потеря» – я прокручивал у себя в голове, но нет. Мы стояли, как вкопанные, время вокруг нас остановилось, все вокруг затихло, никто не мог вымолвить ни слова, потрясение охватило всех присутствующих в комнате. Через пару минут мне удалось разорвать эту цепь остолбенения. Я сорвал жетон с шеи Пьеро и положил себе в подсумок. Надо было двигаться дальше, как бы тяжело нам не было. Мы остались без связного. Мир и родители остались без замечательного парня, который мог стать великим спортсменом или хорошим отцом, но лег, как и тысячи других ребят, в этой бессмысленной войне непонятно за что. Я подумал, что возможно Бог уготовил ему лучший мир, без войны и насилия, где он и его ровесники могли раскрыться и показать себя без страха смерти. Сейчас я знаю, что Бог плевать хотел на нас и на этот гнилой мир, в котором мы – люди – плюем сами на себя.

– Восемнадцать лет – это так мало. Так страшно. Иногда я думаю об этом – почему так мало могут прожить люди, почему и за что наши жизни обрываются, если не брать в расчет тех, кто сам их губит, – сказал Херст.

Ллойд увидел, как Херст погрузился в себя, ему стало неинтересно все вокруг, и он задумался о времени, о жизни и словах его нового собеседника. Задумался над тем, что действительно важно для человека, а что может быть всего лишь словом между строк и предложений, но им надо было двигаться дальше. Ллойд немного занервничал, но молчал, понимая, что нельзя какое- то время трогать Херста. Ему нужно дать время переварить все в голове, дать ему сложить картинку, не соответствующую истине, а лишь плоду небольшой фантазии события прошлого. Ллойд принялся уничтожать никотиновую палочку, дав время на отдых всем, ведь он сам вновь проживал все пересказанные события, хоть эмоции и не были уже так сильны, как раньше. Но все же, от этих эмоций никуда не деться, такова уж человеческая сущность.