Крупный психолог-религиовед конца девятнадцатого – начала двадцатого века Уильям Джемс считал религиозные представления врожденными, источником которых является нечто сверхъестественное. А его многочисленные оппоненты настаивали на следующем: религия является порождением человеческих инстинктов, особой формой реагирования организма на окружающую среду.

Французский социолог Эмиль Дюркгейм относил к религии общественные идеи, представления и верования, которые носят обязательный характер для всех членов общества и тем самым связывают индивида с обществом, подчиняют его последнему.

Зигмунд Фрейд с позиций психоанализа определил религию как коллективный невроз навязчивости, как массовую иллюзию, в основе которой лежит неудовлетворительное вытеснение бессознательных влечений.

Еще ранее немецкий философ Людвиг Фейербах рассматривал религию как отражение человеческого бытия. Он считал, что не Бог создал человека, а человек создал Бога в своем воображении по своему образу и подобию.

Марксистская философия считает, что религия является ничем иным, как фантастическим отражением в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни, – отражением, в котором земные силы принимают форму неземных. Эта философия подчеркивает социальные причины существования религии. Существует и ряд других концепций философов и ученых, о них мы еще поговорим – причем подробно.

Богословы же в вопросе о происхождении религии опираются на Священные Писания…

* * *

– В этот радостный для всех день начала нового учебного года, – Яйцо с кривой ухмылкой, не сулившей ничего хорошего, прошелся по рядам и остановился возле преподавательского стола, – мне хочется процитировать вам бессмертные строки, которые, я уверен, райской музыкой отдадутся в ваших сердцах. В смысле, зазвенят в ваших сердцах – райской музыкой.

 
Нас утро встречает прохладой,
Нас ветром встречает река.
Кудрявая, что ж ты не рада
Весёлому пенью гудка?
 
 
Не спи, вставай, кудрявая,
В цехах звеня,
Страна встает со славою
На встречу дня!
 
 
И радость поет, не смолкая,
И песня навстречу идет,
И люди смеются, встречая,
И встречное солнце встает.
 
 
Горячее и бравое,
Бодрит меня.
Страна встает со славою
На встречу дня!
 
 
Бригада нас встретит работой,
И ты улыбнешься друзьям,
С которыми труд, и забота,
И встречный, и жизнь-пополам.
 
 
За Нарвскою заставою
В громах, в огнях
Страна встает со славою
На встречу дня!
 
 
И с ней до победного края
Ты, молодость наша, пройдешь,
Покуда не выйдет вторая
Навстречу тебе молодежь…
 

Яйцо замолчал и победно оглядел аудиторию. Студенты сидели красные и напряженные, прилагая максимум усилий, чтобы не заржать в голос. Кирилл, например, даже вонзил ногти в ладонь – лишь бы удержаться и не издать ни звука. Страсть Яйца к черному стебу была всем хорошо известна, так же как и его ненависть к выскочкам, которые вдруг решатся что-либо прокомментировать. В этом Яйцо и Ивановская были похожи: тут сиди молча! Еще раз – сиди молча! И тогда пронесет.

– Славная песня. Эх! – Яйцо плотоядно подвигал челюстью и мечтательно вперил глаза в потолок. – И славные были времена: цеха, мартены, рабочий заводской гудок, кудрявые, опять же. В естественном состоянии. А сейчас куда ни плюнь – одна фальшивка. Ногти накладные, ресницы накладные, брови выщипанные, бюстгальтеры с ватой, филейные части с силиконом, чтобы вводить в заблуждение. Фотки липовые в социальных сетях – и обязательно в «Мерседесе» или в «БМВ». Как будто других хороших машин в природе не существует. И имена-то, прости господи, какие себе придумывают! Анжелика, Фифа, Берта, Мадонна!

– Кстати, о Мадонне. Сегодня мы о ней поговорим. – Яйцо с грохотом подвинул стул и сел. – Но что-то я не наблюдаю письменных принадлежностей в ваших руках. Ну-ка быстро схватили!

Яйцо подождал несколько секунд и продолжил:

– Поскольку я вижу, что стихи, процитированные мною, вам понравились, в этом году сосредоточимся исключительно на черных культах. Вот лишь некоторые:

– культ черного солнца,

– культ черной Венеры,

– культ черной луны,

– культ черного зеркала,

– культ черной мессы,

– культ черной матери,

– культ черной бабочки,

– культ черного бога,

– культ черного порога,

– культ черных врат,

– культ черного восхода,

– культ черной радуги,

– культ черного престола.

– Черных культов – пруд пруди, и во все времена они привлекали людей. В черноте, знаете ли, – Яйцо мечтательно улыбнулся и стал похож на взрослого ребенка, которому в руки попала любимая игрушка, – есть своя особенная прелесть. Я бы сказал, прелесть высших материй, и тот, кто к ней прислонился и ей овладел, никогда не пожалеет. Но это так – к слову пришлось. Ну, а начнем мы, пожалуй, с культа черной Мадонны, которой поклонялись небезызвестные тамплиеры.

– Немного освежим ваши знания, – Яйцо посмотрел на студентов, криво усмехнулся и по-волчьи ощерился. – Ведь лето – такая замечательная пора: все, что знал, вылетает из башки. Итак:

Вскоре после удачного завершения первого крестового похода и утверждения на землях Палестины Христианского Иерусалимского Королевства (первого военного государства, населенного в основном европейскими рыцарями) на Святую Землю хлынули потоки паломников, привлеченных утопической идеей безопасной жизни среди христианских святынь.

Массы народа, странствующие «по земле Иисуса», естественно, привлекали к себе не только внимание мусульман, разгневанных захватом своих территорий и городов, но и буквально взывали к убийствам – страшным и бескомпромиссным. Территории, по которым проходили маршруты паломников, были наводнены грабителями и убийцами. Дорога к «Священному городу» считалась смертельно опасной для пилигримов.

Европейские монархи были довольны исходом крестового похода – «миссия выполнена», Святая Земля практически очищена. Оставшиеся мусульманские поселения они считали всего лишь досадной помехой на пути «светлого» христианского мира и надеялись на то, что рыцари, которым были обещаны щедрые земельные наделы, постепенно эту помеху устранят.

А тем временем Иерусалимское королевство начало потихоньку пустеть – рыцари стремились домой, к своим семьям и родовым гнездам, и никакие награды не могли остановить большинство из них. И как же быть в таком случае с паломниками, ежедневно подвергающимся насилию и убийствам? Да очень просто! Основать рыцарский орден, который возьмет на себя все обязанности по защите бедолаг. Так и возник Орден Тамплиеров.

Возглавил Орден один из его основателей, знатный шампанский (то бишь из Шампани) рыцарь Гуго де Пейен, ставший первым в истории Ордена Великим Магистром. Представ перед Королем и Патриархом Иерусалимским, Гуго и восемь его преданных командиров (Готфрид де Сен-Омер, Андре де Монбар, Гундомар, Годфрон, Рораль, Жоффруа Битоль, Нивар де Мондезир, и Аршамбо де Сен-Эньян) принесли клятву защищать христиан, странствующих или нуждающихся в помощи, до последней капли крови, а так же приняли три монашеских обета.

Яйцо насупился и грозно зыркнул на студентов. Под его взглядом было неуютно, и Кирилл с легкостью представил преподавателя на коне, под броней, с огромным рыцарским копьем наперевес, несущимся с горы в неудержимом галопе на сарацин. И не почувствовал никакого внешнего сопротивления пространства. Видимо, от тамплиеров Яйцо недалеко ушел (а может, был одним из них в какой-нибудь прошлой жизни).

– Хотя тамплиеры и приняли монашеские обеты, их, конечно же, никак нельзя было назвать воинами-монахами. Это объединение рыцарей не было пока одним монашеским орденом, не было духовной организацией. В сущности, тамплиеры организовывали первую из знакомых нам сегодня «неправительственных некоммерческих организаций» – ради пропаганды идеи и сбора средств.

Пропаганда идеи – необходимости существования подобного ордена – состояла в уже осуществляющейся успешной защите паломников, ну а сбор средств – а как же без этого? Ведь сами тамплиеры были необыкновенно бедны – вплоть до того, что на двух рыцарей приходилась одна лошадь. Впоследствии, когда влияние храмовников распространилось весьма обширно, они создали печать в память о былых днях Ордена – печать эта изображала двух всадников на одном коне.

В течение долгих десяти лет храмовники вели совершенно нищенское существование, соблюдая устав ордена Святого Августина Блаженного за неимением собственного. И так бы и продолжалось, если бы Король Иерусалимский Балдуин II «Прокаженный», лично оскорбленный таким бедственным положением дел подопечного ему Ордена, не отправил бы Гуго де Пейена к Папе Гонорию II с требованием инициировать Второй Крестовый поход, мотивируя его необходимость наглостью мусульманских воинов, продолжавших совершать вылазки на территорию вновь образованного государства.

Балдуин вообще был весьма благосклонно настроен к ордену «бедных рыцарей» – он даже предоставил им, не имевшим никакого собственного имущества, церковь в своем дворце к югу от развалин Храма Соломонова, чтобы они могли там собираться на молитву. Именно этот факт послужил точкой отсчета формирования того ордена, который знаком нам по описаниям сегодня: «Храм» (от французского temple) дал людям повод называть рыцарей «те, что у Храма» или «храмовники». Об официальном имени – «Нищие рыцари» – никто и никогда больше не вспоминал.

Де Пейен в сопровождении небольшого количества товарищей объехал всю Европу, не только уговаривая государей собрать войска для Крестового Похода, но и попутно взымая немногочисленные и неохотные пожертвования. Кульминацией этой поездки стало присутствие Гуго де Пейена и рыцарей-тамплиеров на Великом Церковном Соборе во французском городе Труа – и присутствие это обуславливалось личной просьбой Папы Римского.

Это было полезно, и Де Пейен, как глава Ордена, понимал всю важность выступления на Соборе – хорошее выступление могло обеспечить поддержку Церкви, а поддержка Церкви – поддержку глав разных стран. Де Пейен говорил долго и красноречиво, заворожив избалованную и мракобесную церковную аудиторию картинами нового прекрасного христианского мира, который возьмет свой исток у трона Иерусалима…

* * *

В конце этого бесконечного дня Кирилл чувствовал себя раздавленным. У него совершенно не было сил, и – несмотря на то, что он хотел поболтать с Натальей и Сиреной – он добрел до кровати, рухнул на нее и тут же провалился в глубокий сон. И ему приснилось синее-синее теплое море, а ощущению радости, что он испытал во сне, мог бы позавидовать и сам Будда.