Теперь – главное. Рано утром следующего дня начнется спецоперация по доставке приворотного сюрприза. Саня вычислил, за каким окном обитает его новая избранница: четвертый этаж, пыльные разводы на стекле, приоткрытая сопелка форточки. Дело за малым – соорудить посылку, привязать к ней пять или шесть воздушных шариков с гелием. Далее ювелирная часть – управляемый взлет. Кораблев однажды уже проделывал подобное (Джульетта из Медведково, на обхаживание которой ушло три недели). Необходимо привязать к собранной конструкции длинный поводок, вытравить его на нужную длину, зафиксировать (привязать к ветке дерева или газовой трубе, зацепить за выступ на стене… главное, чтобы соседи не срезали).
Фея проснется и вместе с солнцем за окном увидит разноцветные шары, под ними огромный короб (под размер скрученной в калач стриптезерши) в пестрой бумаге с не менее пестрой надписью: «Не удивляйся, это тебе». Саня не сомневался – она найдет способ, чтобы втянуть все это великолепие в свои чертоги. Внутри двух-трех ложных контейнеров Фея обнаружит «Замок на берегу моря» и носки. Ориентировочно к 16.00 она соберет картину – до этого времени подсказки и клад будут запрятаны.
У Кораблева оставалась куча времени, чтобы вздремнуть, а потом найти в осоловелой к утру Москве желающих продать шарики с гелием. Однако разбушевавшееся воображение не позволило забыться. У него вновь появилась возлюбленная! Как удачно, что она разрешила проводить себя – теперь Саня знает, как преподнести сюрприз. Об ивановском роддоме он пока не задумывался – в нужный момент все корыстные механизмы его криминального таланта сработают на «ура», и он сорвет куш.
Ему не терпелось выехать на место. Он подхватил коробку «Shopard», с которой не расставался вот уже четыре года и восемь переездов, вышел из дома, махнул рукой. Через мгновение, вынырнув из ниоткуда, машина взвизгнула тормозами и замерла перед ним. Сговорились на 500 рэ и максимальную скорость. По пустым московским дорогам помчались в парк.
Saint-Preux: Concerto Pour Une Voix
Как и предчувствовал Саня, любовь отравляла тело.
В голове теснились образы Феи – завивающийся локон волос рядом с натянутой тетивой лука (она великолепно стреляла), сосредоточенный и одновременно отстраненный взгляд.
Непримечательный московский пейзаж черным тоннелем сворачивался перед Кораблевым. Где-то далеко на периферии взгляда чудилась одинокая фигура возлюбленной. Как в подзорную трубу, Саня наблюдал детали образа: и ранимость, и способность ранить, и хрупкость, скрытая за мнимой твердостью колких фраз, – эмоциональное пространство, в котором бушуют неведомые бури, отблеск которых изредка вспыхивает в ореховых глазах.
Ему удалось полюбить ее за один день.
Вчерашние события стали казаться стремительным приближением к чему-то таинственному, как хриплое, предрассветное дыхание парка.
Клубок чувств-мыслей, ранее аккуратно упакованный в оболочку тела, покинув ее, бешено разматывался, снимая покров защиты, запутывая невидимыми нитями, со всеми деревьями, лесами, полями, океанами на планете, с тысячью незнакомых людей, способных почувствовать возникающую связь. Опустевшее место в груди тревожно заныло, требуя открыть к себе двери, насытить жизнью другого человека.
Ежесекундно рождая желание изменять все вокруг, изменяться самому, в голове крутились пустые образы поцелуев-объятий, которые то искрили летним светом, то сгущались теплой соблазнительной тьмой. Образы бились о грудную клетку, нуждаясь в немедленном одухотворении от прикосновения желанной и незнакомой, но обязательно нежной и легкой женской руки. Плоские тени силуэтов, обнимающихся в густом мраке, должны были обрести объем, дыхание, тепло.
Саня гнался за этим обретением, одновременно понимая – ему не найти покоя среди заплутавших в ветвях потоков воздуха, уносящихся прочь от остывшей земли. Шумом леса не вылечить внезапного одиночества. Дыхание Феи, уже проникшее в поры этих деревьев, не даст успокоиться.
«Как же просто оказалось преображение. Пять часов знакомства… носки, лошади, стрелы, „Замок на берегу моря“…»
Он тщательно замаскировал место клада и повернул к выходу. Промокшие от росы ноги наводили резкость в тумане головы. От оформляющейся картинки будущей любви отсыхали неосуществимые фантазии, сквозь яркие краски вожделенного серыми буграми проступали пятна реальности. Уставшее тело стало предательски предвкушать одинокое тепло постели. Но грудь по-прежнему ныла ощущением пустоты.
Приближаясь к метро, Саня остановился, чтобы в голове осела пыль неопределенных образов, слов и прояснился облик Феи, вырывая из тумана красоту каждой, пока неисследованной, недодуманной черты.
Serge Gainsbourg: «Zero Pointe Vers I’infini»
Они лежали в маленькой пыльной комнатке на покачивающейся, потертой кушетке: скомканная к ногам простыня, проплешины пледа, торчащие в немногочисленных брешах переплетенных тел. Голая поверхность Феи казалась чем-то запретным, чего видеть нельзя. Саня чувствовал – эта доступная нагота может легко уйти из его жизни. Так же быстро, как пришла. Поэтому, пока есть возможность, он гладил, перебирал, мял, тонул, словно присваивая, мертвыми узлами связывая со своим телом.
Пальцы повсюду находили чувствительные очаги кожи, проваливались в эти полыньи на заснеженной реке. Девушка вздрагивала. Успокаивая, наклонялся и целовал Фею в висок. Она продолжала шептать в подмышку историю поиска бесценного клада:
– …я сразу догадалась, где ты его закопал. Рядом с моим домом. Не стал бы ты гонять меня на другой конец златоглавой. Но мы с Ленкой не поленились, прочесали все станции метро, о которых ты дал подсказки, щупали эти фонари на радость толпам тружеников. Ленка всю дорогу бухтела: «Бубу-бу, бу-бу-бу, ну и козел твой кавалер…» Потом шарились по парку среди мать-и-мачехи. Карту я перерисовала. Но сразу найти клад не получалось. Наконец, выбрались к той стене, отсчитали двадцать шагов, увидели знак на дереве. Народу там толпилось немерено. Мы все равно на коленки бухнулись и давай ощупывать траву. Замаскировал ты, конечно, здорово, но пятачок, где копать, мы легко узнали. Ленка свою «Visa Gold» вытащила и давай землю рыть. Когда от ее французского маникюра остались воспоминания, она прошлась по твоему имиджу, типа: «М-да, романтик… м-да, романтик… Если там золотой перстень в виде черепа или черный жемчуг в живой раковине, я твоего избранника бронирую на следующий гей-парад…»
«Избранник» – откликнулось внутри. Тут Кораблев случайно задел какую-то сигнальную точку на теле, Фея выгнулась, заманивая, покрылась мурашками и еще сильнее прижалась к его ноге. Совпадение желаний – несколько секунд назад, перестав слушать историю, он только и думал, как бы вновь покорить то, что требовательно приоткрывалось ему.
Не прерывая поцелуя, скользнул, обжигая, в нее, но не стал двигаться – для этого им хватило ночи. Навис над ней, гладил брови. Возбуждаясь все больше и больше, крепче вжимая его в себя, Фея продолжила:
– Потом мы изучали твой подарок. Коробочку эту «Shopard» из-под какого-то брульянтового колье крутили, увядшие лепестки роз нюхали. Даже толкиенисты, которые кучковались там, смотрели на нас как на сумасшедших. Записку твою решила оставить на сладкое. Ленка сказала: «Пустой коробки с лепестками достаточно, чтобы любить его вечно». Вечером прочитала письмо. До сих пор не могу понять, как ты угадал? «Встреча наша невозможна… будущее не определено… произошел сдвиг миров, и вернуть их на место сможет…»
– Катастрофа или любовь, – закончил Саня цитату из своего письма.
– Я по-прежнему не верю, что ты обыкновенный, живой парень.
«Живой… Да я на небесах из-за того, что ты рядом!» – думал Саня, поддаваясь вздрагиваниям ее тела (как лодка, покачиваясь на волнах, бьется о причал… буря, скоро грянет буря…).
– Ты не представляешь, какое чудо, что ты появился в моей жизни. Со мной в принципе не могло произойти ничего такого… – Фея опять говорила загадками – Сане нравилась недосказанность. – Думала, вот-вот прокисну в этих хоромах. Я давно чувствовала, что исчезаю, что ничто не удерживает…
– А как же Ленка? Как же ваше общее судьбоносное дело, о котором ты молчишь как подпольщик?
Откуда вынырнул этот вопрос, Саня не знал. Лишнее подтверждение – независимо от силы чувств, кораблевская хватка осваивать чужие денежные средства оживает при любом удачном стечении обстоятельств.
Фея удивленно посмотрела, словно не понимая. Саня резко нырнул в глубину ее тела – ответом стала вспышка румянца.
– Ах, ты об этом… – Она махнула рукой в сторону своих сокровищ. Взмах словно лишил ее равновесия – она удерживала его, крепко схватившись за Санину ягодицу. – Представляю, как ты удивился, когда я пригласила тебя сюда, а в моей скворечне пятихатки евро чуть ли не по стенам наклеены…
– Здесь и сейчас не особо убрано, – вновь подал голос «Саня – раскрути чувиху на лавэ», – на эти деньги можно купить остров на архипелаге Фиджи.
– Согласна. И подвести свет с канализацией.
Каждый раз, когда он приходил в гости, на маленьком столике у кровати помимо кипятильника, кастрюли, крохотного телевизора, дешевенького DVD-плеера и щипцов для волос были разбросаны купюры.
Вот и сейчас там свалены несколько пачек долларов, евро, кредитные карточки, золотые украшения, поблескивающие брильянтами.
«Сто кусков – минимум», – подсчитал «Саня – бездушный пожиратель капусты».
– Я сначала доллары на евро и золото меняла. Побрякушки разные покупала. Вклады в банк делала. Чуть квартиру на Смоленке не купила. Дурой была. Потом поняла – нет смысла.
– Ты ведь не больна? – полуутвердительно, полувопросительно поинтересовался Саня.
Фея фыркнула – участилось биение о борт пристани. Саня стал лишним грузом, который хотят сбросить или поднять выше над грешной землей и одновременно оставить на себе.
– Я не ожидала, что смогу так ярко чувствовать, – зашептала Фея. Движения ее потеряли плавность. Саня оказался словно в эпицентре землетрясения, которое, увеличивая трещину в земной коре, стремилось затянуть вглубь все, что оставалось на поверхности. При этом слова Феи будто жили отдельно. – Мне говорили – та, кем я стала, уже не сможет любить. Предупреждали, любовь – самый короткий путь к исчезновению. Стремительный… Не знаю, как ты нашел меня. Знаю – я эгоистка. Но обещай, что найдешь меня снова. Достанешь из-под земли. Обещай…
– Обещаю, – легко согласился Саня, который и сам вот-вот должен был провалиться в колыхающуюся под ним пучину.
Фея обхватила его руками и так сильно прижала к себе, что Саня подумал – какая-нибудь кость должна-таки треснуть.
«Впрочем, я заслуживаю перелома всех конечностей», – решил он и наклонился, чтобы целовать Фею. Не останавливаясь, не разговаривая и уже ни о чем не думая.
«Если ты еще раз вспомнишь о деньгах, – уплывая, пообещал Кораблев жуткой твари, засевшей внутри него, – оторву твои радостно звенящие колокольчики».
Аквариум: «Ты нужна мне»
Вечером он договорился о поставке медицинского оборудования из Швейцарии. То, что стоило двести кило «зелени», ему пообещали пригнать за сто. Его деликатные благотворительные намерения хорошо поняли сердобольные знакомые, которые на треть состояли из оборотней в погонах, на треть – из их жен и детей, а еще на треть – из легализовавшихся в пестром бомонде криминальных авторитетов.
«Хватит на два роддома», – решил Саня, подсчитывая предстоящий куш. Та золотовалютнобриллиантовая вакханалия, что творилась в жилище у новой жертвы, только усиливала любовь. Несколько раз Саня пытался задуматься: «Откуда финансы?» – но мозг капитулировал перед очевидной нелогичностью существования внушительных средств в убогой комнатушке возлюбленной («Из лесу, вестимо…»).
Ну и пусть!
Фея была иррациональна в каждом слове, каждом поступке. Но купюры, золото, тайна, любовь – оказались настоящими. Это намертво приковывало Саню.
Они стали неразлучны – на пятнадцать суток, в которых перепутались дни и ночи. У Кораблева перехватывало горло («паника, вечная паника из-за любви… любит-не любит, плюнет-поцелует…»), когда Фея объявляла о том, что не может посвятить себя Сане. Он все равно приходил, топтался у дома, бросал в ее почтовый ящик письма.
Однако не выпросил у провидения случайной встречи – траектории их судеб ни разу не пересеклись помимо тех мест, которые Фея сама назначала.
– Почему ты не заводишь мобильный?
Девушка, как обычно, отвечала загадками:
– Я навсегда вне зоны доступа. Только письма. Только глаза в глаза…
Кроме писем она не использовала никаких средств связи. И однажды не пришла.
Он не бросился к ней домой, постарался несколько дней пересидеть, не искать встречи (профессиональный опыт + + рекомендация всех пособий по соблазнению).
На седьмые сутки не выдержал.
Сунулся к хозяйке – тете Клаве, у которой Фея снимала комнату.
Тетя Клава обрадовалась ему как родному. Он стоял на пороге квартиры и уже хотел двинуться по коридору к заветной двери, но тетя Клава остановила его:
– Ты куда, Сань?
– К Фее, конечно. – Голос Сани дрогнул, очень уж он ждал встречи: сто шестьдесят восемь часов – почти вечность.
После ответа тети Клавы колени Сани, лишившись упругости, готовились обрушить тело к драному коврику у входной двери. Взбесившиеся потоки крови наполнились волокнами ваты, набивая ею ноги, голову, затрудняя дыхание. Руки покрылись холодным несмываемым потом.
– Какой Фее? – Вот что сказала тетя Клава.
– Фее, – пробормотал Саня.
«Я все понял… так и должно было быть…» – метались мысли, хотя что он понял и как должно быть, Саня не смог бы объяснить.
– Сань, ты заболел? Или сказок перечитал? Ты проходи, конечно, коли пришел…
В кухне Саня плюхнулся на табуретку, покачивающуюся и хорошо ему знакомую.
– Да не знаю я никакой Феи! Вот заладил!.. – в который раз возмущенно парировала тетя Клава расспросы Кораблева.
– Откуда же вы меня знаете? – решился Саня на последнюю попытку.
– Здрасьте! – удивилась тетя Клава. – Ты у меня комнату почти месяц снимал.
Кораблев ушел ни с чем.
Спустя полчаса он разыскал лучшую подругу Феи Ленку, обитавшую в соседнем доме. Она сделала круглые глаза, несколько раз испуганно спросила:
– Ты что – прикалываешься?.. С ума сошел, придурок?
Наконец, правдами и неправдами он добился ответа.
Ленка рассказала, что Фею вместе с родителями взорвали:
– Помнишь, темные силы дома в Москве крушили? Фея на Каширке жила. Даже родная бабушка тело не смогла опознать. Методом исключения – по зубам, по всякой другой требухе – вывели, что это она.
На Ленкины глаза привычно навернулись слезы.
Кораблеву показалось – роковой взрыв прозвучал только что. Теперь нужно бежать к пепелищу – в надежде спасти, отыскать, укрепить память о своей любви, о поверженных в прах жизнях.
Саня попрощался и сразу включил запись на диктофоне, которую он сделал во время первой встречи.
Забавой шизофреника казались его фразы в потрескивающих паузах пустоты и молчания. Саня разговаривал сам с собой – ответов девушки он так и не услышал. Его слова точно соответствовали исчезнувшим репликам Феи, прозвучавшим в тот день на Пушкинской площади.
Кораблев помнил каждую из них.
Неделю он пил. Потом съездил в Таиланд.
Вернулся с еще более разросшейся раной в груди. Бросив чемоданы в коридоре, протопал в свою холостяцкую спальню (Фея ни разу не согласилась поехать к нему), нашел ручку, бумажку и написал:
Я ищу тебя. Люблю. Смешно представить, что такая сволочь как я не может жить без другого человека. Я найду тебя!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Вложил в конверт и, не переодеваясь, поехал к дому, где он месяц назад почти каждую ночь проводил на потертой кушетке в объятиях Феи.
Вышагивая между первым и вторым этажами, он мучительно соображал, как действовать дальше. Отчаявшись, плюнул и решил еще раз напиться. Напоследок, словно прощаясь навсегда, прижал руку к почтовому ящику и по инерции заглянул в прорезь.
Письма не было.
Никто не входил и не выходил из подъезда.
Accept: «Breaking Up Again»
– Ты борзеешь, Ромео. Я знаю, у тебя титановые яйца, но это не значит, что ты можешь кидать людей. Твои гинекологические гарнитуры оплачены только на треть.
– Мне плевать, Кирюш. Ты все равно сможешь сделать на них деньги. Слышал про рост рождаемости?
– Какие деньги в наше тяжелое время? Этот швейцарский неликвид уже никому не нужен.
– Кирюш, не гони. Я уверен, ты протащил оборудование через все границы и кордоны, никому не помазав лапки. И стоило оно тебе далеко не сто кусков…
– Это тебя совершенно не касается. Отправь свои прокурорские телеги папе и маме.
– Ты же знаешь, тля, что ни папы, ни мамы у меня давно нет.
Саня включил громкую связь и, пока на другом конце провода гневно дышали, переваривая оскорбление, раздумывая, включать или нет дикого отморозка, спокойно налил сливки в свой черный-пречерный, сладкий-пресладкий чай.
О проекте
О подписке