– Лишь несколько экипажей на старых сейнерах гоняются за хамсой, килькой и другой мелюзгой по Азовскому и Черному морях. На этом «тюлькином флоте» за тысячи миль от родного берега не уплывешь, поэтому и потребность в «поясах верности» отпала.

– Против сексуальной революции никакие «пояса верности» не устоят, – улыбнулся Владимир.– Несокрушим основной инстинкт. Прежде, чем заняться выпуском, следовало изучить труды Фрейда об интимных отношениях мужчины и женщины. Обанкротились?

– Срочно поменяли название МЧП и профиль,– ответил Клуня. – Шьем кожаные изделия – куртки, ветровки, юбки, кепки, перчатки, сумочки и прочую мелочь… А с Хрусталем расстались без грусти и печали. Он из тех, кого к рабочему станку не привяжешь, привык баклуши бить и сливки снимать. Года три до развала Союза он работал на тунцеловной базе «Красный луч». Было такое уникальное судно, но потом завязло на верфи в Югославии. Капитальный ремонт затянулся и сказывают, что расплавили на иголки.

Такова судьба многих рыбацких траулеров и сейнеров. Старые списали на металлолом, а те, что по новее, за бесценок продали за рубеж и лишили рыбаков удочки. Лева занялся куплей-продажей, то есть откровенной спекуляцией, за которую раньше давали срок, а сейчас, даже поощряют торгашей и барыг. Как и многие челноки оптом скупал барахло в Польше и Турции, сдавал бабушкам, и они за определенный процент торговали на рынке. Говорят, что он в этом деле преуспел.

– Да, слишком преуспел и приказал долго жить,– сухо сказал капитан. Он опросил еще несколько человек, знавших Хрусталева и пришел к выводу, что тот был типичным спекулянтом. Торговал всем, начиная от презервативов, прокладок, женского белья и бижутерии, фальшивых «французских» духов и кончая бельгийскими коврами. Все, что имело спрос, тащил на барахолку.

На следующий день после гибели Хрусталева прокурор дал санкцию на арест его вкладов в двух коммерческих банках. На одном счету значилось 36 тысяч, на другом 28 тысяч долларов США и 13 тысяч евро. Не хило для смутного времени.

5

Алика Мошкина они выследили в пивном баре «Погребок». Он был под “градусом”, едва держался на ногах.

– Ребята-а, угощаю-ю! Я кум королю-ю, – полез он с кружкой в руке обниматься. А вокруг в тесном , прокуренном погребке шумела захмелевшая публика. Табачный дым смешался с рыбным запахом.

– Молчи, козел,– прошептал Алику на ухо Койот. Двое других стали теснить его к крутой лестнице, ведущей к выходу.

– Што, што вы, братки? – всполошился Мошкин, – Щас пивко допью…

– Коньяк будешь пить, пять звездочек? – спросил его Койот. – Тебе по рангу полагается.

– Буду-у, даже с одной звездой, – радостно заблестели глаза Алика.– Давай, наливай!

– Не в этой же забегаловке,– презрительно сплюнул на ступеньку Койот. – Потерпи, хлебни свежего воздуха, а то вонючий, как бомж, того и гляди, в каталажку, или в психушку загремишь.

Они втроем подвели Мошкина к серым “Жигулям”, усадили на заднее сидение и резко тронули с места.

– Коньяка захотел аристократ. Сейчас напоим до жеребячьего ржания. Тебя удавить мало, – ткнул его в бок острым локтем Койот. – Что ты нам наплел насчет шкатулки с драгоценностями и жемчугом?

– Голову даю на отсечение,– вмиг протрезвел Алик.– Своими глазами видел, перстень на палец примерял. Много всяких цепочек, колец золотых, самоцветов браслетов свинцовых.

– Свинцовых, ха-ха-ха! – рассмеялся Койот.– Темнота ты, забитая, только сумасшедший может хранить свинец в шкатулке. По всем признакам, платина, столь же ценная, как и золото.

– Лева тоже говорил о какой-то платине, когда я попросил его отпилить или отрубить кусок на грузило для удочки,– вспомнил Мошкин и часто заморгал воспаленными веками.

– Слышь, Сундук, – обратился Койот к угрюмому верзиле.– У Мошки от алкоголя крыша поехала, он из платины вздумал грузила плавить.

– А что Хрусталь, зажилил шкатулку? – спросил Алик.

– Лева сыграл в коробок, а шкатулку куда-то спрятал, – с трудом разжал тяжелые челюсти Сундук.– Если будешь артачиться и тебе дурную кровь пущу.

У Алика от этой угрозы голос сел и нижняя челюсть отвисла. Он испуганно забился в угол машины. «Какая к черту платина, какое золото”, – с тоской подумал он.

– Что притих, как сурок? – вывел его из состояния прострации Койот.– Хрусталь из-за жадности поплатился. Не захотел по-братски поделиться. Может и для тебя жизнь-копейка? Сундук тебе быстро оформит путевку к архангелам.

– Где шкатулка? – прорычав, вцепился клешнями в тощую грудь Алика сидящий рядом Сундук.

– Ей бога, не знаю, – взмолился Мошкин. – Может ее кому-нибудь подарил или отдал?

– Держи карман шире, у Хрусталя среди зимы снега не выпросишь, за копейку удавится, чтобы он кому драгоценности подарил, – возразил Койот и, чуть подумав, продолжил. – А вот на хранение кому-то мог передать. Кому?

– Кому, говори? – глухо повторил Сундук и больно вцепился пальцами в подбородок Мошкина.– Раздавлю, как блоку. Ты знаешь всех его баб?

– Много их у него было,– захлебываясь слюной, прохрипел Алик.

– Последнюю кралю называй.

– Динку Панкратову, что ли?

– Давно у них шашни?

– Больше месяца. Она хвасталась, что Лева собирается на ней жениться.

– Это серьезная заявка, значит, доверял, очаровала она его, – подал голос Койот.– Хрусталь каждый месяц баб менял, а эта его приворожила. Шкатулка может быть у нее. В его квартире мы все перерыли, ведь это не иголка. Алик жизнь в твоих руках. Поможешь нам – не обидим, а если сжульничаешь, то пеняй на себя. Отправим тебя в последнюю командировку, следом за Хрусталем и устроим поминки,– утешил Сундук. – Хоть ты я мелкая гнида, но и от тебя может быть прок.

– Готов помочь, – вздохнул Мошкин.– Пропадать, так с музыкой.

– Это другой базар,– похлопал его широкой ладонью по узкому плечу Койот и подал початую бутылку коньяка.– На-ка, хлебни, гляжу озяб, еще какая зараза свалит с ног. Нам доходяга не нужен.

Мошкина с трудом оторвали от бутылка, словно телок от вымени.

– У этой Дианы на квартире еще кто-нибудь живет? – спросил Койот. Захмелевший Алик не сразу понял, о чем речь, его пришлось привести в чувство.

– Дочка Ира, в восьмом классе учится,– сообщил он.

– Ты поможешь нам ее найти.

– Нет, нет, без меня,– поняв их намерения, воспротивился Мошкин.

– Коньяк, значит, выпил и в кусты, – обозлился Койот. – От себя пайку оторвали. Сундук сделай ему иглоукалывание.

Широкоплечий верзила с явно садистскими наклонностями, только и ждал этой команды. Скаля желтые лошадиные зубы, он достал из кармана куртки большой тесак. В тусклом свете нажал на кнопку. Послышался щелчок, блеснуло стальное лезвие, Сундук с откровенным удовольствием потянулся к горлу Алика.

– Щас я тебя пощекочу, шелковым станешь…

– Не надо, не надо,– завопил тот, защищаясь растопыренной ладонью.– Я, я согласен…

– Оставь его, – сжалился Койот. Сундук с огорчением спрятал тесак.

– На квартире Панкратовой нам появляться опасно,– вслух рассуждал Койот. – Опера, наверняка, держат хату под наблюдением. А дочка у нее молодая, долго дома не усидит. Надо ее подстеречь и заманить. Это сделаешь ты, Алик. Она тебя знает. Пригласишь в машину, прокатиться с ветерком. Девки любят быструю езду, иномарки, крутые тачки им подавай. На загранице все помешались, а нам и дома хорошо, правда, Сундук?

– Угу, – отозвался тот.– Были бы «бабки», значит, будут и бабы, водка, сауна и другие удовольствия.

– Давай, позови девку, дальше мы сами разберемся. Понял?– Койот ткнул Мошкина в хилое плечо.

– Понял, – скривился Алик от тупой боли.

Не доезжая метров двести до здания, в котором находилась квартира Панкратовой, остановились, припарковав «Жигули» в полуосвещенном проулке. Мошкин с водителем-молчуном Богданом вышли на улицу, а Койот и Сундук остались в машине. Через час из темноты вынырнул Алик с рослой девушкой, а следом водитель.

– Ира, не бойся, это мои закадычные кореша, – сказал Мошкин, пригласив девушку в салон. – Сейчас с ветерком прокатим тебя по городу, а потом, как королеву, к самому порогу дома. За матушкой твоей никто так не ухаживает, так что гордись и знай себе цену. С пацанами, наверное, уже целуешься напропалую?

– Мамку дядя Лева на иномарке возит,– возразила она.

«Возил», – хотел поправить он, спохватился, чтобы девушка не заподозрила ловушки. Ирина села между Койотом и Аликом. Чтобы развеять гнетущую, как на похоронах, тишину, Богдан включил магнитолу. Поплутав по улицам, приехали в пригород, где на крутых склонах гнездились одно и двухэтажные дома в окружении хозяйственных построек, летних кухонь, бань, сараев, огороженных палисадников.

Наконец осознав, что ее заманили в ловушку, Ира потребовала, чтобы ее отвезли домой или отпустили.

– Дядь Алик, прикажите им,– со слезами на глазах умоляла она Мошкина. Он сидел, насупившись, втянув голову в плечи. Молчал, будто лишившись дара речи.

– Здесь я приказываю, – мрачно отозвался Койот. – Сиди смирно и выполняй мои команды, иначе никогда не увидишь свою мать.

– Предатель, несчастный алкоголик! – колотила она слабыми руками Мошкина в тощую грудь. Поняла, что не он командует парадом и все уговоры, взывание к совести и милосердию, бесполезны. Едва она набрала в легкие воздух, чтобы закричать и призвать на помощь, как Койот грубо зажал рот широкой ладонью. Ирина забилась в его крепких руках, как раненая птица.

– Цыц, цыц, блоха!– крикнул он.– Потерпи немного и приедем. Хорошо отдохнешь, повеселишься, а будешь кричать, схлопочешь по репе.

Мошкина сковал патологический страх. Он лишь мысленно казнил себя за трусость, но не смел пошевелить пальцем. Въехали в глухой, оплетенный виноградной лозой, двор. Девушка порывалась кусаться и царапаться. Ей связали руки и заперли в кладовку без окон. Несколько минут Ирина кричала, стучала в дверь ногами, а потом, устав, затихла.

– Что ты задумал? – спросил Сундук у Койота, когда они вчетвером расположились в комнате за столом. – Обменяем Ирку на шкатулку,– ответил Койот. – Напрасно ты замочил Леву. Совсем озверел, шума много наделал.

– Так он, жмот, шкатулку не отдавал,– хмуро произнес Сундук.– Я считал, что она у него дома, а он перехитрил.

– Индюк тоже думал и в суп попал, – урезонил он его.– А что, если баба сдала шкатулку в милицию?

– Тупой ты, Сундук, как сибирский валенок,– осадил его Койот. – Где ты видел такую бабу, чтобы она добровольно от драгоценностей отказалась? Плохо женщин знаешь. Украшения, парфюмерия, косметика, разные тряпки и обувь – на этом все женщины помешались.

Сундук понурил голову, но, заслышав всхлипы в кладовой, оживился.

– А телка, того, созрела, сочная, – облизнул толстые губы. – Может, распечатаем? Все равно, рано или поздно ей предстоит начинать, чтобы не остаться старой девой.

– Остынь, ни один волос не должен упасть с ее головы, пока не получим шкатулку,– сурово приказал Койот.

– Мне ее волосы не нужны, – грустно ухмыльнулся подельник.

– Пойди, Мошка, спроси насчет шкатулки. Наверняка, она знает о ее наличии. Узнай, где именно хранят драгоценности. Скажи, что, как только произойдет обмен, отпустим домой. Нам не с руки осложнять ситуацию, натравливать на себя ментов.

Мошкин, не смея ослушаться, подошел к стальной двери кладовой.

– Ира, Ирочка, не сердись, я сам не знал о коварном замысле. Они хотят знать, видела ли ты у своей матери шкатулку с жемчугом, драгоценностями, золотыми кольцами, перстнями, браслетами, кулонами и другими изделиями с камнями самоцветами? – виноватым голосом спросил он.

– Уйди прочь, я не хочу с тобой разговаривать,– сквозь плач ответила она.– Алкаш проклятый…Ради бутылки готов родную мать продать.

–Ира, сам себе противен, но ты должна подумать о своем спасении,– чуть слышно прошептал он.– Я знаю этих зверей, они на все способны. Никакие драгоценности не стоят твоей жизни. Они из-за шкатулки убили Хрусталя.

– Дядя Лева убит?– девушка замолчала, осмысливая жуткую весть, призналась. – Мама примерно неделю назад говорила о какой-то шкатулке. Я ее не видела, а вот бусы из настоящего жемчуга надевала. Красота! Говорят, что жемчуг из раковин со дна морского добывают, очень дорого стоит.

– Да, дорого, поэтому за ним и охотятся. Ты только скажи, де сейчас находятся бусы?

– У мамы.

“Значит и шкатулка у нее”,– догадался Алик и о своем предположении сообщил Койоту. Тот обрадовался и, потирая толстые мясистые ладони, приказал:

– Веди девку сюда. Пусть напишет письмо матери, живо!

Сундук открыл кладовку, и девушка, испуганно озираясь, вошла в комнату. Ее усадили за стол, дали листок бумаги и ручку.

– Пиши матери, чтобы она взамен тебя отдала нам шкатулку с драгоценностями,– велел Койот. – О своем решении пусть сообщит нам через Алика в течение суток. Иначе сама понимаешь, не маленькая, Сундук любит красивых девочек.

– Очень люблю,– облизнулся тот, пожирая юную заложницу наглыми глазами. Пока Ирина писала, он не отрывал взгляда от ее упругой груди под лилового цвета шелковой блузкой, округлых бедер и длинных ног в черных ажурных колготках. “Мамочка, родненькая, отдай ты им эту проклятую шкатулку. Тогда мы снова будем вместе. Сообщи быстрее через Мошкина о своем решении. Моя жизнь в опасности. Любящая тебя дочь Ира”.

– Молодец, трогательно, аж слезу вышибает, – прочитав текст, написанный неровным от волнения почерком, похвалил Койот.

– Какое материнское сердце не дрогнет. Добавь обязательно про жемчуг и золото, а то получается, что нас интересует лишь пустая шкатулка и, тогда тебе, крошка, ужин гарантирую.

Она послушно дописала про жемчуг и золото, но от ужина отказалась, хотя заметно было, что проголодалась.

– С характером, гордая, – с оттенком похвалы произнес Койот. Ее вновь‚ чтобы не искушать Сундука, заперли в кладовой, снабдив матрацем и одеялом. Ключи главарь спрятал в карман. Затем запечатал письмо в конверт и подал Мошкину.

– Утром оно должно быть у Панкратовой, – приказал он. – Если заложишь нас ментам, то пристрелю, как плешивую собаку. А теперь одна нога здесь, а другая там, чтоб мои глаза тебя не видели. Шкатулку доставь завтра к девяти часам вечера в пивбар «Погребок». Не вздумай стащить хоть одну цацку, отыщем из-под земли и деревянный тулуп обеспечим.

Для убедительности Койот достал из-под полы куртки тускло блеснувший холодной сталью пистолет:

– Видел такую «игрушку»? Ухлопаю, пикнуть не успеешь. Мошкин быстро ретировался, растворившись в кромешной ночной темноте.

6

Далеко за полночь телефонный звонок дежурного по УВД поднял Белозерцева с постели.

– Василий Николаевич, товарищ майор. Прибежала гражданка Панкратова и заявила о том, что у нее пропала дочь. Ушла на дискотеку и не возвратилась. Подруги не знают, где она, – сообщил дежурный.

– Срочно машину! – приказал майор и стал осторожно, чтобы не потревожить жену, одеваться. Но Елена, привыкшая к ночным звонкам, сквозь сон спросила:

– Что случилось?

– Спи, родная, наверное, учебная тревога. Через час дадут отбой, – Василий бережно прикрыл ее одеялом.– Ничего особенного, служба такая, скоро вернусь…

– Господи, этому не будет конца,– прошептала она привычную фразу, погружаясь в дремоту.

]Белозерцев был озадачен информацией дежурного. «Опоздал, опоздал…, – напряженно пульсировало в висках.– Значит, они все-таки решились на похищение. Это и следовало ожидать, подвела беспечность». Он был уверен, что их действия связаны с убийством Хрусталева, ибо удар нацелен на его сожительницу Панкратову через самое уязвимое место – дочку.

У подъезда взвизгнули тормоза. Майор спустился по лестнице и сел в УАЗ. “Случайного совпадения быть не может, – рассуждал он по пути в УВД. – По-видимому, с Хрусталевым у них не все чисто получилось. Поэтому вместо того, чтобы “ лечь на дно”, они проявляют активность. Зачем похитили девчонку? Чтобы получить удовольствие, но для этого хватает девиц легкого поведения, причем по низкой таксе.

Почему выбор пал именно на Ирину Панкратову? Нет, здесь возможен иной мотив – похищение с целью шантажа, вымогательства, либо мести. Хотя чем можно поживиться у одинокой женщины. Ее квартира роскошью не блещет. Другое дело была бы она преуспевающим коммерсантом или банкиром».

Майор припомнил скромный интерьер ее однокомнатной квартиры со старой мебелью, стенкой «Кипарис» и потертым паласом.

Озадаченный ситуацией, Белозерцев быстро вошел в фойе перед дежурной частью, твердо решив побеспокоить Щеглова. Сознание сверлила мысль: «Если Ирину Панкратову похитили те же, кто убил Хрусталева, то они с девочкой церемониться не станут. Ее здоровье и жизнь под серьезной угрозой. Медлить нельзя. Однако беспричинно они бы ее не похитили».

Когда Василий приблизился к дежурной части, наперерез подбежала женщина, в которой он, не без сомнений, узнал свою недавнюю собеседницу Диану Панкратову. Она была в домашнем халате, волосы растрепаны, а в больших глазах застыла скорбь.

– Я сама, я сама виновата, никогда себе не прощу, – словно заклинание повторяла она, подавая майору письмо. Напряженно со страхом и проблесками надежды, вглядывалась в его лицо, пока Василий читал строчки, написанные девичьей рукой.

– Что же вы, Диана Аскеровна, ничего не сказали о шкатулке, скрыли эту очень важную информацию?– укоризненно покачал головой майор.– Обострили ситуацию.

– Вы меня об этом не спрашивали, – возразила женщина, но он не стал вдаваться в полемику, лишь спросил:

– Это почерк вашей дочери? Узнаете?

– Да, Ирочкин. Черт меня попутал с этой шкатулкой,– неумело оправдывалась она. – Спасите, выручите мою дочь, единственную кровинку. Век вам буду благодарна. Это она написала, ее рука… А шкатулку мне Хрусталев на хранение дал, предчувствовал свою погибель.

Белозерцев по телефону сам поднял следователя Щеглова.

– Вставай, Володя, потом досмотришь цветные сны, работа подвалила горячая, – сообщил он, заслышав в трубке голос коллеги.

– Почему, как на пожар? Подождал бы до утра, – упрекнул капитан.

– Нельзя ждать, надо действовать по «горячим следам», – напомнил его же любимое изречение майор. – Злодеи похитили несовершеннолетнюю дочь Дианы Панкратовой Ирину и требуют от матери выкуп в виде шкатулки с жемчугом и другими драгоценностями, которую они намеревались найти в квартире Хрусталева в день убийства. Жизнь девочки в опасности, эти отморозки непредсказуемы.

– Тогда ты, Василий, прав. Ситуация очень даже горячая, нельзя терять ни минуты. Высылай машину, я готов, – произнес следователь бодрым голосом. Похоже, что сон с него, как рукой сняло.

Белозерцева утешало то, что теперь он знал намерения преступников, мог предвидеть варианты их очередных действий и принять адекватные меры.

– Я хотела, как лучше, – продолжала причитать Панкратова.– Думала, если Лева убит, то в гроб он шкатулку не возьмет, да и не к чему там драгоценности, он же не скифский царь и не египетский фараон. Затаила ее, чтобы не отобрали в доход государства. Нам с Иркой при нашей хронической бедности и нужде сгодятся. Да и не чужие мы ему, вместе под одной крышей жили и одним воздухом дышали…

Деньги дочке потребуются на учебу, а потом на свадьбу, ведь года через три-четыре ей под венец, чтобы не перезрела и не осталась старою девой. Жаль, расписаться в ЗАГСе с Хрусталевым не успела. Прости меня, Лева, ради Бога. Если бы я знала, что так обернется. Правильно мудрые люди говорят, что на чужом горе свое счастье не построишь. Грешна, каюсь.

– Диана Аскеровна, перестаньте себя винить и казнить?

– Я так, на всякий случай, может, когда чем-то его ненароком обидела, скупилась на ласки и нежные слова, – призналась женщина.

– Где шкатулка? – прервал майор ее воспоминания.

– Здесь, со мной, дома оставлять опасно и ненадежно, вдруг нагрянут,– женщина поспешно, озираясь на входную дверь, достала из сумки красивую шкатулку и подала ее Белозерцеву.

– Кто вам передал письмо?

– Мошкин Алик, спившийся мужик.

– Когда придет за ответом?

– Я ему сразу же без лишних раздумий ответила, что согласна отдать шкатулку, только пусть доченьку, отпустят, и чтобы пальцем ее не тронули, не надругались над юным телом. Пригрозила глаза им выцарапать, если они, звери, испортят девочку, снасильничают.