И вдруг увидел воевода, что посредине улицы едет открытая колымага, а в ней сидят старик и молодая девушка с весело смотрящим по сторонам лицом. Нечаянно она повернулась в сторону Курослепова, и, должно быть, показалась ей смешной фигура воеводы, только она звонко расхохоталась и показала старику на предмет своего смеха. Старик взглянул, куда указывала девушка, и, узнав воеводу, поспешно ткнул рукою в спину правившего лошадьми возницу, чтобы тот уехал скорее от греха.

Воевода обратил внимание на хорошенькое личико девушки, ее веселые, невинные глазки и задорный смех, несмотря на то что причиною последнего был он сам.

«Кто бы такая? – думал он про себя. – Кажись, городских-то девок я всех знаю, а этой что-то не припомню».

– Чья это? – спросил он приставов, кивая головой на уезжавшую колымагу.

– Дворянина Андрея Романова Яглина дочь, из уезда, – ответил один из них. – А старик-то – сам Андрей Яглин.

– Та-ак, – протянул Курослепов. – Славная девка!..

Двинулся было вперед воевода, на базар, да раздумал и вернулся к себе, в воеводскую избу.

И запали с той поры ему в голову образ дочери Яглина, ее по-детски смотрящие глаза, ее задорный, беззаботный смех. Как ни гнал он прочь это наваждение, старался заглушить то вином, то потехами разными, то развратом, а все образ дочери Яглина стоял пред его глазами.

Наконец он не выдержал и, позвав одного из приставов, сказал:

– Наряди-ка поезд: поедем к Яглину Андрею в гости.

Пристав понял это по-своему и со страхом сказал:

– Но, государь, это – дворянин, а не мужик. Не было бы нам от такого наезда лихо. Дворянскую дочь утащить к себе – это не крестьянскую или купеческую девку либо женку.

– Не бойся, это не наезд будет, а будто бы по дороге завернули к нему отдохнуть.

Через несколько дней воевода поехал в гости в усадьбу Яглина.

– Скажи хозяину, что к нему воевода в гости прибыл, – крикнул он встретившему их у ворот холопу.

Тот побежал исполнять приказание, и через некоторое время на крыльце самой большой избы усадьбы показался Андрей Романович.

– Не ждал, хозяин, к себе гостей? – со смехом сказал Курослепов, вылезая из колымаги и направляясь к крыльцу. – А мы вот по пути к тебе завернули.

– Милости просим, государь, – ответил Яглин, почтительно и в то же время с достоинством кланяясь неожиданному гостю. – Я такому гостю всегда рад. Для моей избы честь, что ее посетил царский ставленник.

– Ну, коли рад, так принимай. А вы у меня – тихо вести себя!.. – крикнул Курослепов окружавшим его холопам и стрельцам. – Коли учините что, в железах сгною, батогами забью насмерть.

Воевода с хозяином вошли в избу.

И вот они сидят за столом, уставленным блюдами с яствами, среди которых стояли жбаны с различными квасами, медами и пивами, графин с фряжской водкой и бутылки с различными наливками домашнего приготовления.

Андрей Романович усердно угощал Курослепова. Но воевода мало ел и плохо пил, а все смотрел по сторонам и вскидывал взор на каждое вновь входящее в комнату лицо, как будто бы желал увидеть кого-то.

– А что, Андрей Романович, – сказал он через несколько времени, – ты как же живешь-то: неужто бобылем? Ни жены, ни детей у тебя нет?

– Нет, зачем бобылем, государь? – ответил хозяин. – И жена и дети у меня есть. Не обидел Бог…

– Что же их не видно?

– А жена-то захворала, вишь ты. На лодке по Волге катались, да, знать, продуло ее. Ну и лежит теперь в своей светелке. А сынок в поле поехал зайчишек потравить. А дочка у себя в тереме сидит. Что ей здесь делать?

– А велики у тебя дети?

– Да сыну с ноября двадцать седьмого, идь же память преподобного Романа римского, восемнадцатый пошел, а дочери с июля одиннадцатого – шестнадцатый.

Еще кое о чем поговорил гость с хозяином и наконец уехал, так и не увидав той, ради которой приезжал.

В следующий раз Курослепов приехал в один из пасхальных дней. Тогда и Яглина была здорова, и Роман дома.

– А что же у тебя, хозяин, не видать дочки-то? – обратился воевода к Андрею Романовичу. – Я ведь приехал к тебе со всей твоей семьей похристосоваться, а ты дочку-то ровно прячешь где в потайности. Нехорошо так!

– Нечего мне и хоронить ее, государь; она и сама придет сюда, – ответил Яглин и приказал сказать дочери, чтобы та пришла вниз, хотя это ему сильно не нравилось, так как худая слава про Курослепова относительно женщин дошла и до него.

Ксения явилась к гостям и воеводе первому поднесла на подносе кубок вина, прося его откушать, почтить хозяев.

Курослепов не мог глаз оторвать от скромно стоявшей пред ним зардевшейся девушки. Он пожирал взором ее красивое лицо, всю ее стройную фигуру, ее белые руки и высокие плечи.

«Хороша!.. Ох, хороша!..» – мелькало у него в голове, и грешные желания все более и более овладевали его душой.

Как в тумане, он уехал в тот день домой от Яглиных и всю дорогу думал о заворожившей его красавице.

С того дня зачастил он в усадьбу Яглиных, все для того, чтобы хоть мельком взглянуть на Ксению.

Прошло так с полгода. Наконец как-то раз, уже летом, Курослепов сказал Андрею Романовичу:

– А что, Андрей Романович, не породниться ли нам? А?

– Как же это так, государь? Не разумею что-то твоих слов.

– Да неужто не догадаешься?.. Экий же ты!.. У тебя ведь есть дочь? Да? Ну и отдавай ее за меня.

Андрей Романович удивленно поглядел на воеводу, не будучи в состоянии угадать, шутит ли тот или говорит серьезно.

– Ну, чего же молчишь, Андрей Романович? – спросил Курослепов. – Или жених не ко двору пришелся?

– Не ко двору, государь, – ответил, глубоко вздохнув, Андрей Романович. – Молода моя дочь будет для тебя. Не обессудь.

– Вот оно что!.. Что же, коли не ко двору дворянскому пришелся царский воевода, так прощенья просим. А только попомни, Андрей Романович, что не забуду я этого никогда, – стиснув зубы, произнес воевода и, рассерженный, встал из-за стола.

В смущенье вышел на крыльцо проводить воеводу Яглин. Сжалось у него сердце – и он все повторял себе, глядя вслед уезжающему воеводе:

– Ох, не забудет он этого, ох, не забудет! Не такой это человек.

Но прошел месяц-другой вполне спокойно, и Яглин перестал думать об этом, забыл об угрожающих словах Курослепова.

Но тот не забыл оскорбления от Яглина.

И вот в одну летнюю ночь в ворота усадьбы последнего раздался громкий стук, сопровождаемый бряцаньем металла и громкой руганью.

– Кто там? – с испугом закричал привратник, машинально хватаясь за прислоненный к стене бердыш.

– Отворяй, чертов сын, коли приказывают, а то ворота разобьем!.. – раздались снаружи чьи-то крики, и несколько новых ударов потрясли ворота и забор. – В гости приехали…

Но привратник медлил отворять ворота, а затем, сообразив, что едва ли добрые люди таким образом придут в гости, с испуга закричал во весь голос:

– Воры!.. Помогите!.. Разбой!..

Однако в это время сбитые сильными ударами ворота слетели с петель, и сам привратник, оглушенный ударом в голову, повалился замертво на землю. Какие-то люди ворвались во двор и хлынули по направлению к большой избе, где жили Яглины.

– Девку хватайте!.. Не грабить!.. – раздался им вслед голос, по которому всякий бы узнал воеводу.

Несколько испуганных слуг выбежало было из изб, но все скоро лежали связанными на земле.

Старик Яглин и его сын, спавшие в одной горенке, проснулись от шума и, предполагая нападение каких-то воровских людей, выбежали на крыльцо: один с заряженной пищалью, а другой – с саблей. Но нападающие в это время уже бежали к воротам и, сев на лошадей, поскакали прочь от усадьбы в поле.

В это время на одном крыльце раздался громкий вой. Это кричали жена Яглина и старая мамка Ксении.

– Ой, увезли!.. Увезли воры наши Аксиньюшку!.. Бесталанная ты наша голубушка!.. И куда-то теперь тебя злодеи завезут?..

– Воевода!.. – крикнул все понявший Яглин. – Он, вор, увез!.. Эй, на коней!..

Через несколько минут вся усадебная челядь была на лошадях и скакала по Свияжской дороге. Лошади быстро неслись по ровной дороге, и вскоре нагоняющие увидали скачущую впереди кучку людей.

– Стойте!.. – закричал им Яглин. – Не то стрелять будем!..

Но преследуемые по-прежнему скакали во весь опор.

Вслед им загремел блеснувший в ночной тьме выстрел, и один из всадников, покачнувшись на седле, свалился на землю.

Расстояние все более и более уменьшалось – и Курослепов, на лошади которого поперек седла была перекинута Ксения Яглина, видел, что скоро его нагонят. Как ни хлестал он своего коня, но последний, скакавший второй конец, начал уставать и то и дело спотыкался.

Вслед им загремели еще выстрелы – и уже несколько пуль просвистело над головой воеводы.

Курослепов струсил при мысли о том, что шальная пуля может задеть его и убить наповал.

«А ну ее к черту, и девку-то эту! Из-за нее, чего доброго, еще жизни лишишься», – решил он про себя и кинул бесчувственную девушку прямо на дорогу.

В это время раздался сзади еще выстрел – и Курослепов услышал, как невдалеке пуля ударилась во что-то мягкое.

При свете разгоравшейся зари нагоняющие, доскакав до брошенной девушки, тотчас же заметили ее на дороге и остановились.

Первый соскочил с лошади Андрей Романович. Он быстро наклонился над брошенной девушкой и тотчас же отдернул руки. Они были в крови.

– Аксиньюшка!.. – не своим голосом закричал старик, хватая дочь своими окровавленными руками. – Убили!.. Злодеи!.. Они убили ее!.. Будь они прокляты!..

Все кругом молчали.

Преследовать дальше было бесполезно, так как разбойники уже успели скрыться из виду. Убитый горем старик и опечаленные челядинцы, любившие кроткую, ласковую боярышню, устроив из чего-то носилки, печально возвратились в усадьбу.