Работа Владимирова получила высокую оценку руководства штаба VI армии. В августе 1916 года старший адъютант штаба писал генерал-квартирмейстеру войск гвардии и Петроградского военного округа Б.В. Геруа: «Ротмистр Владимиров по моему представлению неоднократно был командирован бывшим начальником штаба 6-й армии генералом Бонч-Бруевичем по делам разведки и контрразведки в Прибалтийский край и Финляндию и всегда справлялся с делом прямо превосходно. Это боевой офицер, участник русско-японской войны, и вполне понимает задачи чистой контрразведки, что так редко встречается среди офицеров корпуса жандармов. С другой стороны, это человек совершенно порядочный и изумительно честный в денежном отношении, что в особенности важно в таком деле. Я со своей стороны всегда хлопотал за него, чтобы [назнач]ить его начальником контрразведывательного отделения при штабе 6-й армии, и лишь разные случайности помешали этому»^[40].

Действительно планировавшийся осенью 1915 г. переход Владимирова на службу в военную контрразведку не состоялся. К тому моменту стал чувствоваться рост не только оппозиционных, но и откровенно революционных настроений на Балтийском флоте. Ситуация требовала немедленного налаживания системной работы в направлении политического контроля над матросами, который фактически не осуществлялся более двух лет. Руководство флота в лице начальника штаба командующего флотом Балтийского моря контр-адмирала Н.М. Григорова просило направить им именно Владимирова, хорошо себя зарекомендовавшего и знающего морскую специфику. По итогам переговоров 30 октября 1915 г. на борту линкора «Севастополь» между помощником начальника Кронштадтского управления и начальником штаба флота Владимиров составил два документа: предложения по реформе контрразведывательной работы и по реорганизации розыска на Балтийском море в целом.

(Оба публикуются в данной работе.) Командование Северного фронта, узнав о переговорах с Григоровым, вызывало жандармского ротмистра к себе. 7 ноября М.Д. Бонч-Бруевич вместе с начальником контрразведки Н.С. Батюшиным обсуждали брожение на флоте. Именно Владимиров первым из офицеров политического сыска поставил тогда перед руководством армии вопрос о необходимости срочного восстановления секретной жандармской агентуры в войсках и на флоте.

В итоге 17 декабря 1915 г. приказом начальника штаба корпуса жандармов № 2296 Владимиров был снят с ведения контрразведки Кронштадтского крепостного района и командирован состоять при штабе командующего флотом Балтийского моря. Под него была создана отдельная канцелярия при контрразведывательном отделении штаба^[41]. Иногда ее предпочитали называть Особым отделом при штабе флота, но фактически результаты ее деятельности включали в общие отчеты контрразведки^[42]. Перед Владимировым были поставлены три основные задачи: 1) в сжатые сроки создать заново агентурную систему среди судовых и береговых команд и флотских экипажей, а также из вольнонаемного обслуживающего персонала, 2) установить всех политических агитаторов и провокаторов, призывающих матросов к выступлениям против офицеров, выявить их связи с немецкой разведкой, 3) провести ликвидации (т. е. аресты) смутьянов и шпионских ячеек. В то время как руководство армии всеми силами сопротивлялось восстановлению жандармско-полицейской агентуры в воинских частях, обоснованно опасаясь, что это приведет и к наблюдению за офицерским составом, командование Балтийского флота было настроено куда более практично. Для реализации этих задач Владимирову была дана немыслимая для жандармов во время Первой мировой войны широта полномочий. Его Особый отдел отчитывался перед командованием флота, но реально его работа, в том числе самая важная – розыскная и агентурная, координировалась департаментом полиции МВД, то есть профессионалами. В сухопутной армии жандармы и помыслить о таких «вольностях» не могли, являясь не более чем исполнителями воли военных властей. Командование Балтийского флота лишь выделило Владимирову одного помощника – жандармского офицера, а из Кронштадтского жандармского управления к нему было передано на усиление два унтер-офицера, выполнявших различные поручения по взаимодействию с секретными сотрудниками.

Руководитель Особого отдела имел и особые полномочия. Все жандармские и полицейские чины тех губерний, где базировался флот, обязаны были оказывать Владимирову содействие, то есть фактически в его распоряжении оказались сотрудники Финляндского, Кронштадтского, Лифляндского и Эстляндского жандармских управлений. Кроме того, его распоряжения в рамках полномочий Особого отдела были обязаны выполнять командиры морских судов и наземных подразделений флота^[43]. Ни один жандарм в империи не имел столь широких полномочий. Это не могло не вызвать у многих старших по званию офицеров возмущение необходимостью исполнять распоряжения ротмистра. Поэтому спешно 6 мая 1916 года по ходатайству военно-морских властей В.В. Владимиров за отличия по службе был произведен в подполковники. Единственная сложность состояла в том, что он, являясь прикомандированным к штабу флота, должен был получать жалованье по своему ведомству. Поэтому сначала он числился в составе Петроградского жандармского управления, а в марте 1916 года был номинально прикомандирован к Финляндскому жандармскому управлению, так как командование флота располагалось в Гельсингфорсе.

В течение 1916 – начала 1917 года Владимиров ежемесячно отправлял командованию Балтийского флота и вице-директору Департамента полиции сводки агентурных сведений о положении на флоте двух типов: 1) о политических настроениях команд флота и 2) о происшествиях, нарушении дисциплины, слухах, циркулирующих среди матросов, злоупотреблениях и случаях общеуголовного характера. Значительная часть набранной им в 1909–1912 годах агентуры осталась за жандармским управлением, часть прекратила сотрудничество, и Владимиров обзавелся новой, еще более разветвленной сетью секретных сотрудников и осведомителей. На 1 июля 1916 года в его распоряжении находилось 49 секретных сотрудников, причем на крупных линейных кораблях и крейсерах на него работало по 2–3 агента одновременно. В I и II бригадах линейных кораблей осведомители Владимирова были на линкорах «Петропавловск», «Гангут», «Севастополь», «Андрей Первозванный», «Император Павел I» и «Цесаревич» (не было сотрудника только на «Славе»), в I и II бригадах крейсеров агенты работали на судах «Рюрик», «Адмирал Макаров», «Баян», «Громобой», «Россия», «Аврора» (не было сотрудников на «Диане», «Олеге» и «Богатыре»), осведомители были на учебных судах «Азия» и «Петр Великий», заградителях «Амур» и «Демосфен», транспортах «Рига», «Европа» и «У», на эсминцах «Прочный» и «Гавриил», в штабе VI дивизиона миноносцев, подводной лодке «Львица», посыльных судах «Кречет» и «Император Николай II», даже на ледоколе «Царь Михаил Федорович». Значительна была агентурная сеть и на суше. В Кронштадтском порту осведомители работали в штабе порта, команде машинной школы, на портовой электростанции, в Первом Балтийском флотском экипаже и в Кронштадтском полуэкипаже. Были секретные сотрудники в службе связи Свеаборгского порта, отдельной флотской роте и в Гельсингфорсском морском госпитале^[44]. Притом что большинство крупных военных судов (линкоров и крейсеров) были охвачены агентурной сетью Владимирова, она была незначительна на эсминцах, подводных лодках и разного рода вспомогательных судах (транспортах, тральщиках, сторожевых катерах). Подполковник постоянно занимался набором новых агентов: последние из них поступили на службу в январе 1917 года, а общая их численность достигала не менее 80 человек.

Однако решение о воссоздании агентуры на флоте было явно запоздалой мерой. Для сбора информации о революционной деятельности и доказательной базы против ее организаторов требовалось значительное время, равно как и для внедрения внутрь противоправительственных ячеек. Неприятие власти со стороны масс простых солдат и матросов усугублялось с каждым днем новыми разоблачительными публикациями прессы, выступлениями думских политиков и застоем в работе Балтийского флота, занявшего в 1915–1916 годах оборонительную тактику.

В дни Февральской революции многие морские офицеры и жандармы были убиты. Широко известна резня на Балтийском флоте в первых числах марта 1917 года, когда матросами было убито 120 офицеров, из них 45 в Гельсингфорсе и 24 в Кронштадте. Пострадали и многие жандармы. На Привокзальной площади Гельсингфорса был убит бывший начальник Московского и Петербургского охранных отделений контрразведчик барон М.Ф. фон Котен, в Петрограде жестоко избит, арестован и убит начальник жандармского управления генерал-лейтенант И.Д. Волков.

Но Владимирову, оказавшемуся в гуще революционных событий на флоте, удалось выжить. Первые дни революции он ежедневно направлял начальнику штаба флота шифрованные телеграммы с подробным описанием всего происходящего в Петрограде. Начальник разведывательного отделения штаба Балтийского флота И.И. Ренгартен записал в дневнике, что 28 февраля вечером пришла последняя телеграмма Владимирова, сообщавшая, что министры подали в отставку, а А.Д. Протопопов арестован, восстало до 20 тысяч солдат, а к 1 марту ожидается прибытие в столицу императора^[45]. Правда, откуда эта информация была у простого подполковника, пусть и контрразведчика, до сих пор остается загадкой.

Утро 1 марта Владимиров встретил в Кронштадте в форте Ино, откуда доложил по телефону в Петроград о восстании моряков и начале убийств офицеров. В тот же день он попытался отъехать в столицу^[46]. В первых числах марта 1917 года Владимиров был арестован^[47], причем до конца не ясно, поймали ли его в Кронштадте при попытке покинуть город или он был арестован уже в Петрограде и возвращен в крепость. В Финляндии, Свеаборге, Гельсингфорсе и Кронштадте во всю шли аресты и задержания жандармов. 2 марта был схвачен помощник начальника Финляндского жандармского управлении по пограничному району Або полковник В.А. Тюфяев, а 4 марта в Свеаборге чины местной крепостной жандармской команды были перебиты, один из них, унтер-офицер А.И. Иваненко, был заживо сожжен в телефонной будке^[48], в самом же Кронштадте был убит помощник начальника жандармского управления, ведавший контрразведкой, подполковник В.В. Рубан^[49].

8 марта 1917 г. был сформирован Исполнительный комитет Кронштадтского совета военных депутатов, куда вошли представители 35 человек, представители от флота, артиллерии, пехоты, инженерных войск и от различных учре ждений и управлений. Среди членов первого состава совета был социал-демократ, моторист нестроевой роты Кронштадтского крепостного артиллерийского склада Александр Иванович Гуйтов, бывший многолетний секретный сотрудник Кронштадтского жандармского управления, известный под агентурными кличками «Кириллов» и «Каменский». Более того, бывший осведомитель полиции стал членом следственной комиссии исполкома совета, получил право производства дознаний, арестов и обысков, имел свободный проход в тюрьмы и арестные дома^[50].

Судьба арестованных офицеров была одним из первых вопросов, которые были вынесены на рассмотрение вновь испеченного исполкома уже в первые дни его работы. Было принято решение «ярко политических преступников отделить и применить к ним суровый режим», остальных офицеров держать в менее суровых условиях, т. е. разрешить им свидания и передачу продуктов питания. Была сформирована комиссия для выяснения степени виновности арестованных офицеров, в которую вошли депутаты А.К. Баранов, большевик, писарь В.Ф. Панкратов большевик, инструктор Учебно-артиллерийского отряда И.Д. Сладков, унтер-офицер учебного судна «Рында» М. Дергачев; меньшевик, солдат Г.И. Иванов и уже вышеупомянутый А.И. Гуйтов^[51]. 10 марта на очередном заседании совета он сделал доклад о содержании арестованных офицеров, предложив смягчить режим содержания: «объехав три тюрьмы, заметил чрезвычайное переполнение тюрем арестованными офицерами, полное отсутствие комфорта и даже необходимых вещей»^[52]. В течение марта шла активная переписка между военно-морским министром А.И. Гучковым и Кронштадтским советом по вопросу освобождения хотя бы боевых офицеров.

Именно с помощью Гуйтова Владимиров и другие жандармы были освобождены из-под ареста в конце марта – начале апреля 1917 года^[53]. Он же помог скрыться и бывшему начальнику Кронштадтского жандармского отделения генерал-майору В.В. Тржецяку. Рискнем предположить, что Гуйтов освобождал свое бывшее начальство отнюдь не из альтруистических целей, а спасая себя от возможного раскрытия. Сам Гуйтов по иронии судьбы не смог скрыться от революционного правосудия. Почувствовав подозрительное отношение к себе коллег, он выбивает себе разрешение покинуть Кронштадт для поездки в Одессу на месяц до конца апреля якобы с целью навестить родственников. Однако бывший сексот затянул с отъездом, был раскрыт и 16 апреля был арестован своими коллегами по исполкому^[54]. В ходе расследования начала вскрываться не только агентурная сеть жандармерии, но и многочисленные махинации Гуйтова и других бывших агентов, занявших руководящие посты. В связи с этим скандалом 28 апреля следственная комиссия исполкома самораспустилась^[55].

После раскрытия Гуйтова и ряда других секретных сотрудников началась системная работа с документами бывшей жандармерии, и многие люди Владимирова попали в поле зрения революционных властей. В октябре 1917 г. Исполком Кронштадтского совета сформировал из представителей социалистических партий и городских общественных организаций Чрезвычайно-следственную комиссию по расследованию работы секретной агентуры Кронштадтского жандармского управления. После окончания расследования все материалы комиссия направляла в общественный демократический суд. В первые месяцы его работы кара для бывших осведомителей была достаточно мягкой. Как правило, наказание ограничивалось арестом или подпиской о невыезде^[56]. В 1920-е годы многие секретные сотрудники были арестованы повторно, но наказание было устрожено от 3 до 5 лет исправительно-трудовых лагерей. Так, начальник команды филеров Е.Ф. Юдин в 1926 году был приговорен к трехлетней высылке^[57].

Интересно, что многие секретные сотрудники, широко известные именно как участники революционного движения в Кронштадте, после Октябрьской революции заняли определенные посты в новой советской властной иерархии. Так, бывший осведомитель Т.Я. Березин-Аганич по кличке «Котин» IV Съездом советов был избран членом ВЦИК. А его родной брат П.Я. Березин-Аганич (кличка «Павленко») в 1918–1919 годах работал в ВЧК, откуда был изгнан за превышение полномочий и служебные преступления^[58]