В кабинете Верхотурова стало совсем тихо.
– Почему же это она нам недоступна, эта ваша девушка? – вкрадчиво поинтересовался генерал ФСБ, выдержав долгую паузу. Но парня это не напугало.
– Поймите, вы сильны только с такими, как я.
– В смысле? – удивился в свою очередь подполковник Смирнов.
– Ну, я – не герой. И я все время боюсь. А она ничего не боится. И вы ничего ей сделать не можете. Потому что все ваши страшные мести для нее страшными не являются. Ну это как пугать, к примеру, дождь пистолетом. Или океан танком. Она другая. – Парень выглядел абсолютно сумасшедшим, хотя еще минуту назад так не казалось.
– Она – ваша сожительница? – Смирнов попробовал вернуть разговор в более привычное для него русло.
– Когда-то я был ее любимым. – Парень мечтательно улыбнулся и посмотрел куда-то над головами собеседников. – К сожалению, только она выбирает, кому и когда быть ее любимым. Она исчезает так же неожиданно, как появляется. И ничего нельзя изменить. Ни-че-го.
– Любовь, стало быть, у вас была? – проговорил Смирнов, смакуя это слово.
– Боюсь, что мой ответ на этот вопрос будет не совсем о том, о чем вы спрашиваете. Что такое любовь? Вы знаете? Я не знаю. Догадываюсь только, что это слово намного глубже того смысла, которое мы в него вкладываем. В Глафире была эта абсолютная сила любви, всепоглощающая и всепрощающая. Очень жаль, что я тогда этого не понял.
– А где же эта ваша Глафира сейчас? – быстро спросил Верхотуров.
– Увы, этого я не знаю. Как я был бы счастлив знать, где она сейчас… Я бы примчался туда, чтобы просить ее простить меня. Но увы. Она совершенно недоступна и неуловима не только для меня, но и для вас.
Генерал Верхотуров переглянулся с подчиненным.
– Раз она такая неуловимая, как же вам удалось с ней познакомиться? – сделал еще один заход Смирнов.
– Хорошо. Я расскажу вам. Просто потому, что мне приятно о ней говорить. Вы все равно не поверите ни одному моему слову. Но если вам интересно, пожалуйста. Глафира не имеет ни родителей, ни паспорта, ни прописки, ни места жительства, ни прочих таких важных для вас вещей… – Сергей взглянул на слушателей, как будто пытаясь понять, интересно ли им.
– Рассказывайте, молодой человек, нам очень интересно, – приободрил его Верхотуров.
Анциферов тряхнул головой и продолжил:
– Тут вот какое дело. В тринадцатом веке в Венеции научились делать зеркала. Стоили тогда зеркала огромных денег. Любой правитель любой страны с удовольствием хотел иметь такое чудо у себя в покоях. Венецианские мастера разработали секретный состав зеркальной Амальгамы, позволяющей влиять на тех, кто в это зеркало смотрится. Например, полностью подчинить волю или наградить смертельной болезнью. Или, наоборот, дать сил и здоровья. Позже выяснилось, что с помощью этих зеркал можно путешествовать во времени…
– Валерий Константинович, он что, издевается? – взмолился Смирнов и картинно закатил глаза.
– Молодой человек, продолжайте, не обращайте на него внимания! – сказал Верхотуров и строго зыркнул на подчиненного. Смирнов затих, а парень продолжил:
– Венецианские дожи с тех пор начали тайно править миром. Ну, не столько дожи, сколько Совет Десяти, это такой КГБ в древней Венецианской республике. – Тут Сергей еще раз окинул взглядом слушателей. Они сосредоточенно молчали. Он продолжил: – Для того, чтобы оберегать тайну Амальгамы, были созданы отряды Хранителей. Специальные эмиссары ездили по всему миру, да, собственно, и сейчас ездят, и находили крепких здоровых детей, у которых не было родителей. Этих детей со всех стран собирали на одном из островов венецианской лагуны, где уже много столетий находится засекреченная школа, в которой готовятся Хранители – хорошо подготовленные воины, неуловимые, бесстрашные и непобедимые. «Хранители» – потому что много веков они охраняют тайну Амальгамы. Каждый год эти взрослеющие дети сдавали экзамен на право называться Хранителем. Экзамены всегда сдавали ночью, во Дворце дожей, в Венеции. Воина, не сдавшего экзамен, ждала смерть. Школу заканчивали только лучшие из лучших. Глафира – лучшая из тех, кто был лучшим из лучших. Она будет выполнять волю Совета Десяти непреклонно и не останавливаясь ни перед чем.
– Ну а вы-то как с ней познакомились? – спросил Смирнов, поглядывая на Верхотурова, сколько, мол, еще стоит слушать этот бред.
Верхотуров покачал головой, мол, еще послушаем.
– Дело в том, что уже несколько веков тайна Амальгамы перестала быть только венецианской тайной, и Совет Десяти теперь состоит из представителей разных стран и континентов. Он по-прежнему очень могуществен и внимательно следит за происходящим на всей планете и часто вмешивается в дела разных стран, для того чтобы вести человечество только ему известным путем. Тайна Амальгамы слишком велика и могущественна. Полтора года назад несколько сверхактивных российских граждан захотели эту тайну выведать. И погибли. Одного зеркальная Амальгама перенесла в другое время, другой погиб в подстроенной автомобильной аварии. Кстати, ваш коллега, генерал ФСБ Хомяков.
– Вы были знакомы с Александром Валентиновичем? – удивился Верхотуров. Одиозная личность генерала Хомякова, отвечающего в Главном Здании за спецпроекты, была глубочайшим образом засекречена. Впрочем, Верхотуров, немного порывшись в памяти, вспомнил, что последнее задание его коллеги, генерала Хомякова, действительно, было связано с какими-то зеркалами! Таинственная смерть Хомякова, случившаяся полтора года назад, породила в Главном Здании череду слухов, главным из которых был тот, что за излишнюю близость к Кремлю в Конторе могут покарать, и никто никогда не найдет никаких следов, как это было сделано и кем. Автомобильную аварию тогда списали на каких-то мифических террористов и даже под этот шум посадили в тюрьму двоих чеченцев, которых давно хотели туда упрятать. Но до реального положения дел так никто и не докопался. И вот сейчас этот странный парень вдруг демонстрировал такую удивительную осведомленность!
– Конечно, был. Да и Глафира его хорошо знала. Но тогда все и закончилось. – Было заметно, что рассказ про генерала Хомякова парню совершенно неинтересен. – По сути, мы и познакомились с Глашей через него. Он тогда работал с Райнальдом фон Дасселем.
– С кем? – удивился Верхотуров.
– Ну, это другая, но тоже очень интересная история. Перемещения во времени происходили очень редко, по одному-два в пятьдесят лет, когда в старинных зеркалах открывался временной коридор. Но одному человеку посчастливилось, а может, наоборот, не посчастливилось, всерьез постранствовать по разным временам. Это как раз и был фон Дассель. В общей сложности он перемещался целых три раза за свою удивительную жизнь. Когда-то, в начале XII века, он был архиепископом Кельна, сподвижником германского императора Барбароссы. Это он начал строить знаменитый Кельнский собор и привез в Кельн святые мощи волхвов из миланского кафедрального собора, предварительно разорив и разграбив Милан.
– И что же было потом? – нетерпеливо спросил Смирнов, выразительно поглядывая на Верхотурова и крутя пальцем у виска.
– Ну а потом он попал в Россию девяностых годов, стал вором в законе, прошел какие-то тюрьмы и лагеря, ему отрезали язык, не раз пытались убить, но он выжил. Тогда-то его и откопал генерал ФСБ Хомяков. Они вместе пытались разгадать тайну зеркал, изучали свойства Амальгамы и наблюдали за людьми, что тоже пытались подобраться к этой тайне. Так они и вышли на Глафиру. Или, скорее, она на них.
– И где теперь этот архиепископ-уголовник? – хмыкнув, спросил Смирнов.
– Он погиб. Перенесся куда-то в другое время и погиб.
– Ну, конечно. Перенесся в другое время и погиб. Я должен был догадаться, – улыбнулся Смирнов. – Ну а что же ваша Глафира?
– Мы тогда были вместе чуть больше месяца. Обнявшись, просыпались по утрам. Я покупал в маленькой булочной около нашего дома пирог с вишней и возвращался домой, пока моя любимая еще была в постели. Мы завтракали, пили крепкий чай. Меня всегда забавляло, как Глаша смешно складывает губки трубочкой, чтобы горячий чай не обжигался. В эти минуты я был уверен, что жизнь прекрасна. Я пытался выяснить, чем же это таким занимается моя девушка, выполняя приказы Совета Десяти, мне это было интересно. Она что-то мне рассказывала, но не все, конечно. Практически все, что она мне рассказала, я сейчас рассказал вам. Не думаю, что она бы возражала. Во-первых, это выглядит абсолютным бредом и в это никто никогда не поверит, а во-вторых, на это совершенно никак нельзя повлиять. Они, действительно, управляют миром. Даже меня хотели в это их секретное общество принять. – Сергей пожал плечами. – Вообще, наверное, трудно представить более не подходящего для этого человека, чем я. Просто она меня любила. И все делала для меня. – Анциферов задумчиво посмотрел куда-то вверх и вдаль, в сторону портрета Дзержинского, который висел здесь много лет и который Верхотуров принципиально со стены не убирал.
– А потом? – продолжал допытываться подполковник Смирнов.
– А потом – все. Все закончилось. Она однажды ушла. Она сказала мне вдруг: «Прости, я ошиблась. Я ухожу. Больше ты меня никогда не увидишь». И ушла. Я представления не имею, куда она могла пойти, где жить, с кем просыпаться по утрам. Больше я ее не видел. Убивался, сходил с ума, пытался найти ее, но тщетно. И вот вчера увидел в новостях все эти кадры с камер наблюдений парка Горького. Это Глаша. И она по-прежнему неземная и божественная. А то, что она только троих ваших агентов уложила, это вам просто повезло. Если бы их было, к примеру, двадцать, она бы так же легко справилась бы со всеми двадцатью. Поверьте, это правда. Я видел, как она это делает.
– Ну хорошо, предположим, – потер виски Верхотуров. Он всегда так тер виски, когда что-то в разговоре шло не так. – Уложила двадцать бойцов, паспорта нет, хорошо. Но чего это она вдруг в парк полезла с ними драться? Там что, зеркала какие-то есть?
– Вот этого я не знаю, – опять сник парень. – Это вы сами разбирайтесь. Видимо, есть какая-то тайна. И, скорее всего, тайна очень древняя и какая-нибудь… итальянская. – Сергей Анциферов низко опустил голову и поэтому не видел, как удивленно переглянулись Верхотуров и Смирнов, сразу вспомнившие слова оперативного донесения про маленький итальянский город Гаэта.
О проекте
О подписке