Глава 5

Ни один победитель не верит в случайность.

Фридрих Ницше

Тмуторокань, именовавшаяся в Константинополе Матрахой, а окрестными кочевниками – Тамар-Тарханом, с давних, еще хазарских времен служила важнейшей базой, обеспечивавшей торговые пути хазарского каганата и ромейской империи. Сюда шли караваны с Востока, везущие драгоценный шелк и пряности, но с тех пор минуло немало лет, секрет шелководства уже давно похитили из Поднебесной цареградские монахи, да и хазары большей частью были истреблены или же ушли на запад, в Полонию и Венгрию, чтобы раствориться там меж коренных народов. Земли же эти вместе с древним городом достались победителям – руссам.

На месте старого городища возвели новую крепость со стенами из обожженного кирпича и башнями в черненых шеломах. Эта цитадель зорко охраняла как побережье Эвксинского Понта, так и вход в Миотийское болото, считавшееся тоже морем.

Тмутороканское княжество не было лакомым куском при распределении уделов между родней Великого князя: ни тебе особых богатств, ни обильной охоты – степь да море. Караваны ушли в прошлое и не вернулись оттуда, зато кочевники досаждали как прежним властителям Тамар-Тархана, так и нынешним князьям Тмуторокани. Посылаемые князем разъезды и заставы держали ясов и касогов с печенегами в напряжении, но как отбить у соседей охоту к набегам, когда сие достойное истинного мужчины занятие от века почиталось здесь единственным промыслом, заслуживающим уважения.

На высоком насыпном кургане, украшенном уродливым изваянием какой-то местной жительницы, разглядывая крепость, стояли два всадника. Один из них, судя по одежде, был здешним степняком-касогом, второго же по его манере общения можно было принять за ромея, хотя и весьма бойко говорящего на языке руссов.

– …Видишь вон те кресты на колокольне? – Заморский вельможа указал пальцем на храм, возвышающийся над крепостной стеной.

– Вижу, кеназ.^[12]

– Три года назад мой родич Мстислав закончил строить эту церковь Богородицы, и я клянусь, что сровняю ее с землей, как только город окажется в моих руках.

– Зачем, достославный Дауд ибн Эльги? Ведь это же дом твоего бога.

– Весь мир – дом моего бога, Тимир-Каан. А это, – он ткнул в мерцающие в лунном свете кресты, – тоже напоминание о Мстиславе. Я сокрушу его и изгоню из памяти людской, как сокрушил и изгнал моего отца Владимир Мономах. Я сокрушу этот храм и построю куда больше и выше.

Всадник, которого ромей величал Тимир-Кааном, удивленно поглядел на спутника.

– Мы не строим таких больших домов для богов, но почитаем их. И не гневим ни старых, защищавших наш род в прежние времена, ни того, чье имя принесено нам Пророком, ни каких других. К чему обижать тех, на чью силу у тебя нет аркана?

– Тебе не понять этого, – отмахнулся князь Давид. – Расскажи лучше, знаешь ли ты, где слабое место в этой крепости?

– Нет слабее места в обороне, чем сердце защитника. Если же оно сильно – и голая степь может стать неприступной твердыней.

– Оставь свои глупые рассуждения, Тимир, у меня не так много сил, чтобы долго осаждать Тмуторокань. Мне нужно знать точно, где ударить. Ты получил достаточно золота, чтоб помочь мне.

– Касоги давно не воевали с руссами, – вздохнул его собеседник. – Я действительно получил хороший бакшиш. Но ты, видно, хочешь, чтобы я за эти деньги погиб сам, а заодно погубил своих воинов? Тогда зачем нам золото?

– Я пойду в бой вместе с вами, и мои люди – тоже.

– Ты храбр, Дауд. Иначе бы и говорить с тобой не стал. Но сердце, даже если это сердце барса, не заменяет воину ума. Я помогу тебе взять крепость, конечно, если ты послушаешь меня. Но не проси меня искать смерти – она сама отыщет меня, отыщет и тебя.

Чуть свет в ворота Тмуторокани влетел гонец на взмыленной лошади.

– Из Киева от князя Святослава Владимировича, – прохрипел он, едва не падая из седла. – К князю, немедля!

Князь Глеб, правивший в Тмуторокани, не ждал нынче почты из стольного града, однако же, что означало появление такого всадника, понимал без лишних слов.

Гонец, еле идущий на подкашивающихся от усталости ногах, предстал пред ясны очи князя так быстро, как только смог.

– Касоги шли на Переяславль набегом, – коротко сообщил он. – Их отбили от Донца, многих в сече порубили, остальные ушли в степь. Там им дорогу перерезали, они сюда повернули – и полудня не перейдет, здесь будут.

– Спасибо Великому князю за упреждение, – склонил голову Глеб. – Станем в станах насмерть, не пустим супостата!

– Великий князь повелел сказать, что ежели ворота закрыть, то, пожалуй, касоги все пожгут, посады да села в округе пограбят и к себе на Белу Вежу уйдут. Их тут всего-то на полдня задержать надо – следом за касогами Тимир-Каана сам Великий князь с большой дружиной поспешает.

– Да как же их задержишь? – удивился Глеб. – У Тимир-Каана всадников без счета, а я тут сотни три, ну, с городовым ополчением – пять, в поле выведу.

– И то немало. Степняки в схватках потрепаны, бежали три дня без продыху, все как один уставшие. Увидев рать, сами в схватку не полезут.

– И что с того, – покачал головой князь Глеб, – все едино их по пять, а то и по десять воинов на одного моего выйдет.

– Великий князь Святослав передал, что ежели дружину перед Тимир-Кааном поставить, да сразу человека к нему послать, то касоги сами в драку не полезут, особо ежели им дать понять, что в поле лишь малая рать, а в стенах городских еще столько да столько же осталось.

– Ну, положим, – прикидывая шансы, кивнул Глеб.

– Так, стало быть, когда согласится Каан за выкуп уйти, тут и следует его байками кормить, покуда Великий князь с войском не подоспеют. А там мы Тимирку точно меж двумя ладонями прихлопнем.

– Как бы та муха осой не оказалась, – с сомнением ответил князь.

– А чтобы ты веру к моим словам имел, вот… – Гонец вытащил из-за пазухи массивный перстень с резной печаткой в виде Георгия, поражающего змея. – Узнаешь ли знак сей?

– Узнаю, – вздохнул Глеб. – Сей перстень Владимир носил.

Он положил руку на крестовину меча:

– Что ж, Великий князь Святослав Владимирович в роду старший, мне за отца. Отчему слову противиться грех. Эй, – он повернулся к воеводе, – вели звонить в набатный колокол!

Лис вдумчиво поглядел на хозяина припортовой корчмы:

– Ну, слава богу, значит, мы успели вовремя!

Содержатель питейного заведения недоуменно уставился на тощего верзилу с переносицей, в силу жизненных передряг приобретшей форму буквы «S». Невзирая на добротную, можно даже сказать, богатую одежду, посетитель не производил впечатления человека благопристойного и законопослушного. Но это были пустяки. Среди братии, вываливавшей в город из порта в поисках дешевого вина и женщин, праведников видеть ему не доводилось. Однако никогда прежде не встречал он людей, которые, прибыв в порт, радовались бы отсутствию фрахта, да к тому же кажется, что и новость о волшебным образом расплодившихся валлийских змеях тоже пришлась гостю по душе.

Хозяин удивился бы еще больше, когда б узнал, что широкоплечий молчаливый спутник этого кривоносого, кивающий в такт его словам, полон такого же недоумения, как и он сам.

– Лис, ты уже что-то надумал? – раздавалось на канале закрытой связи.

– Не без того, – ответил Сергей. – Я ж так понимаю, что всякие гады, будь то безногие или ногатые, не могут свернуть нас с намеченного пути.

– А конкретнее?

– А шо конкретнее? То, шо наш мальчик пошел вразнос, еще не означает, шо он пошел туда быстро. Стало быть, если мы скоренько на ту сторону залива переправимся, есть реальный шанс его догнать.

– Это верно. Тем более что скорее всего по пути найдутся и другие желающие его поймать.

– Отож, – согласился Лис. – А ежели его словят до нас, то мало ему не покажется.

– Ты что же, знаешь, где его искать?

– На этот предмет у меня есть соображения. Сам посуди: Федюня в Уэльсе человек новый, друзей-знакомых не имеет – стало быть, кого он еще будет разыскивать, очутившись на свободе? Можешь не брать дополнительную минуту на размышление. Нас!

Камдил на секунду задумался:

– Ты хочешь сказать, что он непременно узнает, куда девалась дружина Мстислава, и, узнав, отправится в Лондон?

– Че б я это хотел говорить, когда ты сам все сказал? Как же не узнать, если о том весь остров гудит?

– Угу… может, ты и прав. Оттуда в сторону Лондона ведут три дороги…

– Вот именно! Так шо есть деловое предложение: разделяем наших людей на три заставы, и вперед, аллюр три креста, перекрывать дороги. Федюню они видели – узнают. А мы возьмем с собой человека эдак четыре, и вперед на мины. Ордена потом.

– Если можно, все-таки подробнее.

– Подробнее: мне нужна группа энтузиастов с лопатами – накопать земли в ближайшем лесу. И я тебе обещаю, шо завтра утром, если Бристольский залив вдруг не покроется льдом или же, наоборот, не вскипит, мы будем на том берегу.

Лис перегнулся через стойку и, положив руку на плечо корчмаря, притянул его к себе:

– Приятель, у тебя, часом, нету среди друзей или родственников шкипера, желающего получить серьезные деньги за плевое мероприятие?

Передовые конные разъезды касогов появились у стен Тмуторокани около полудня. Это был хороший знак – обычно степняки нападали чуть свет, стремясь использовать внезапность и этим компенсировать отсутствие осадной техники. Они наступали, практически не таясь. За передовым отрядом, застилая горизонт пылевым облаком, шли тысячи всадников в длиннополых, плотно обшитых бляхами кафтанах.

Войско двигалось без обычного дикого крика, призванного вселять ужас в души противника. Даже издалека было видно, что касоги утомлены долгим переходом и едва держатся в седлах.

Князь Глеб двинулся им навстречу с хоробрыми витязями своей дружины под рев медных труб и колокольный перезвон. Стоило князю выехать за ворота, те захлопнулись, и городовое ополчение незамедлительно заняло места в крепостных башнях.

Остановившись на дальности полета стрелы от княжей дружины, касоги замерли, точно удивленные столь быстрыми и решительными действиями руссов.

Дружинники Глеба изготовились к бою, склонив копья и ожидая сигнала пустить коней вскачь. Но сигнала не было, только со стороны казалось, будто слышны грохочущие в унисон сердца, звучащие, словно боевые литавры. Через несколько минут от застывшего воинства касогов отделился всадник на резвом буланом коне и помчался в сторону руссов.

В первый миг те решили, что степняки вызывают на бой поединщика, дабы в схватке один на один решить, за кем верх, но гарцевавший на легконогом горбоносом текине^[13] наездник, кажется, не имел иного оружия, кроме кинжала у пояса, меньше, чем в локоть длиной.

– Тимир-Каан желает говорить с кеназом Глебом.

Князь в цареградской вызолоченной броне с блистающим на солнце зерцалом выехал перед строем своих богатырей.

– Что ж, коль говорить хочет – отчего ж слово не молвить? Слова не стрелы, из седла не сшибают. Пусть отведет своих людей на один стадий,^[14] и я отведу. А посередке и встретимся.

Гонец кивнул и, повернув коня, галопом помчал к хмурому, запыленному касожскому строю. Вскоре он вернулся, привозя в ответ согласие, но с условием взять с собою по пять телохранителей.

Глеб, продолжая тянуть время, подумав, не стал возражать, но поставил встречное условие – разбить шатер на месте беседы, а телохранителям оставаться вне шатра.