Глава 7

Порой из дурных качеств складываются великие таланты.

Франсуа де Ларошфуко

Протвиц неспешно встал из-за стола и, сложив в замок руки, громко хрустнул пальцами. Должно быть, в этот момент он с наслаждением предвкушал, как будет искать спасения в уловках и неумелой лжи попавшийся в силки аристократ. По всей видимости, ему, всю жизнь проведшему в тесном полицейском мундире и лишь благодаря этому выбившемуся из самых низов, отчаянно хотелось заставить ползать на коленях потомка одного из знатнейших родов Европы.

– Что за бессмыслицу вы городите? Пистолеты, бандиты! – возмутился я. – Стоило мне согласиться помочь вам разобраться в деле, к которому я действительно имею касательство, как вы здесь вывалили три короба ерунды, пытаясь возложить на меня вину за вашу собственную неумелость. Это вы, милостивый государь, – мой голос обрел металлическую жесткость, – должны мне ответить, кто и почему охотится на меня и госпожу де Сен-Венан? Почему преступники пытались бросить тень на мое имя? Вам не приходило в голову, что пистолет и вовсе хотели подбросить, тайно засунув в секретер, а мы лишь спугнули преступника, заставив его действовать по обстоятельствам?

– А как же пропавшие бумаги? – ядовито глядя на мое возмущенное лицо, тихо проговорил сыщик.

– Это были письма, частные письма! – возмутился я. – Содержание которых ни вам, ни ему не важно. Во всяком случае, полиции не должно быть никакого дела до того, что это за письма и от кого они. Но я не исключаю, что вор надеялся отыскать в них что-либо, позволяющее шантажировать меня.

– Все это как-то… очень сложно, – с сомнением покачал головой полицейский чиновник. – Венские преступники не склонны к чрезмерному мудрствованию. А уж рисковать головой, чтобы раздобыть какие-то письма, они и вовсе могут согласиться только в том случае, если будут доподлинно знать, что и где искать и насколько весомый куш принесет им такое опасное дельце.

Под потолком кабинета дробно зазвенел колокольчик. Лицо Протвица моментально приобрело вид почтительно-благоговейный, так что у меня не оставалось сомнений, что вернувшийся полицай-президент вызывает на ковер свою любимую ищейку.

– Прошу извинить меня, ваше сиятельство, я должен вас оставить на несколько минут. Полагаю, это вам даст время оценить обоснованность моих вопросов. – Он поклонился с подчеркнутой церемонностью и вышел из кабинета.

Я услышал, как щелкнул дверной замок, и лишь недоуменно развел руками. Должно быть, господин Йоган Протвиц в меру своего разумения полагал, что сделал тонкий психологический ход, заставив подследственного нервничать. Оглядевшись вокруг и с грустью убедившись, что, кроме сборников законодательных актов и заметок самого следователя, читать в кабинете нечего, я вызвал Лиса, спеша принести ему радостную весть о своем аресте.

– В чем проблемы, Капитан? – энергично отозвался Сергей.

– Представь себе, я под замком, – меланхолично сообщил я.

– Шо, честно? – искренне поразился Лис. – Ну, все как обычно! Не лорд, а какой-то Аль Капоне! По улице не пройдешь, чтобы не загреметь на нары. А с каких, позвольте узнать, бодунов?

– Протвиц решил, что мы с тобой опасные душегубы, охотящиеся за сокровищами богатых вдовушек. Вернее, сначала оставляющие их вдовушками, а затем охотящиеся за сокровищами, – безрадостно пояснил я.

– Он шо, натурально с мозгами в разводе? – возмутился Сергей.

– Не то чтобы совсем. Определенная логика в его размышлениях есть. Он приплел к делу пистолет Сен-Венана и теперь пытается доказать, что я от большого ума прихватил с места преступления улику против себя. Так сказать, в качестве милого сувенира. Но это все ерунда! В конце концов, из тех фактов, которые у полиции имеются, как ты выражаешься, не то что дело, а даже безделицу не сошьешь. Но все же будь готов, если полиция вдруг решит и тебя зацепить.

– Всегда готов! – бойко отрапортовал Лис. – Я ж родом из страны, где отсутствие закона не освобождает от наказания. Хотя как раз сейчас момент ни в дугу, не в Красную Армию. Я здесь, понимаешь ли, изображаю из себя пикадора: трубы, барабаны, все понты… И тут – на тебе – гражданин начальник. Нарисовался, хрен сотрешь.

– Погоди, – остановил я речевой поток друга, – что за пикадоры? Что за коррида?

– Ну, я бы скорее назвал это не корридой, а разведением быков на капусту, вернее, одного быка, но пикадор-то всамделишный. Все как водится: главная задача – довести рогатую тварь до изнеможения, затем появляешься ты, пара изящных движений, и роковая сталь единым махом заканчивает бессмысленную жизнь никчемной животины.

– Лис, – я насторожился, – я не собираюсь никого убивать.

– Да ну, это фигурально. – Лис прервался, не договорив фразу. – Погоди, Капитан! Процесс, кажется, пошел. – Глаза моего напарника продемонстрировали кабинет Густава фон Дрейнгофа.

– О, нежданная встреча! – Барон устремился к моему другу, протягивая руку. – Рад снова видеть вас.

– А уж я-то как рад! – поспешил с ответом на приветствие Лис. – И не обскажешь.

– Что привело вас ко мне?

– Грубая проза, барон. Грубая, но жизненно важная. – Лис развалился в предложенном ему кресле, выставив вперед длинные мосластые ноги. – Не буду занимать ваше драгоценное время, скажу одно лишь слово: «деньги».

Взгляд финансиста, дотоле источавший любезность, закаменел, и глаза его стали напоминать два одинаковых дисплея микрокалькулятора.

– Вы желаете взять в долг? Для себя или для графа?

– Пустое, Густав, шо вы так напрягаетесь? Его сиятельство никогда не делает долгов, а я бы, может, и сделал, да граф категорически против.

– Тогда что же?

– Да мне тут знающие люди сказали, что вы недавно приобрели партию напрочь убитых векселей одной русской дамы. – Сергей жестом фокусника похлопал себя по оттопырившимся карманам. – Мне велено выкупить их у вас.

В голосе фон Дрейнгофа, поспешившего с ответом, слышалась настороженность:

– Могу я узнать, зачем они вам?

– Да уж, наверно, не затем, чтобы с их помощью красотку заарканить, – небрежно заметил Лис. – Мы-то с вами знаем, люди нашего круга на подобные вещи не способны.

– Тогда зачем же? – еще раз спросил барон, делая вид, что едкое замечание моего секретаря его вовсе не касается.

– Граф собирается по делам императора мотнуться в Россию, ему нужна крупная сумма наличными. Золотые червонцы его вполне устроят.

На лице финансового воротилы появилась чуть покровительственная усмешка.

– Вас, должно быть, ввели в заблуждение. У меня действительно есть векселя упомянутой вами дамы. Полагаю, речь идет о княгине Багратион. Но, во-первых, они не в рублях, а во-вторых, скажу вам по секрету, ни здесь, ни в России эта дама не имеет тех денег, которыми можно было бы оплатить ее долговые расписки. Это пшик, фикция!

– Прискорбнейший факт! – с напускной грустью вздохнул мой секретарь. – Буквально обнищание русской аристократии на фоне бурного экономического роста широких буржуазных масс. Но скажу вам, также по секрету, раз уж мы пошли обмениваться тайнами, для моего графа платежеспособность мадам Багратион имеет значение не большее, чем ноты для канарейки.

– То есть как? – смутился финансист, мозг которого отказывался понимать, как может не волновать кредитора платежеспособность должника.

– Видите ли, барон, если бы вы были потомственным Розенкрейцером тридцать третьего градуса по Фаренгейту, для вас бы не составляло труда исчислить адиабату амплитудного склонения ирригации ноосферы в интервале корпускулярного метаморфизма. Но все дело в том, что это тайное знание доступно лишь немногим избранным, и не мне разъяснять вам сакральную суть специфических стагнаций санкторума. Скажу лишь, что я готов заплатить вам за векселя княгини Багратион, ну, скажем, сорок тысяч крон прямо сейчас, не вставая из-за этого стола.

– Но у меня векселей на семьдесят тысяч! – почувствовав, что разговор от санкторумов и Розенкрейцеров вновь повернулся к деньгам, оживился Густав.

– Вот и замечательно! – прочувствованно заверил его мой напарник. – Но заметьте, что, в сущности, эти векселя стоят немного меньше, чем бумага, на которой они написаны. Вы, часом, не скажете, почем у вас нынче в опте фунт грязной бумаги?

– При помощи этих, как вы выразились, «грязных бумаг» я могу упечь ее светлость в долговую тюрьму, – резонно заметил ростовщик.

– Браво, господин барон! Еле сдерживаюсь, чтоб не сорваться на бурные аплодисменты, переходящие в овации! Какое ценное вложение макулатуры! – деланно восхитился Лис. – Да, вы действительно можете сделать такой узкий жест, это ваше святое и неотъемлемое право! Но давайте я навскидку озвучу вам ряд проблем, которые вы себе наживете, поступив таким образом. Во-первых, мадам Багратион – закадычная подружка эрцгерцогини. Они ж шо две плакучие ивы над голубым Дунаем. Соберутся, бывало, и тоскуют о покинутом отечестве. Конечно, эта тоска не заставит, – Лис ткнул пальцем в потолок, – Сами Знаете Кого оплатить чужие долги из своего кошелька, но я б даже на гроттен не поспорил, шо вы после этого тоже не будете стоять над голубым Дунаем, но уже вдалеке от Вены, и недобрым словом поминать отечество, покинувшее вас.

Дальше: такой антигуманный поступок по отношению к прекрасной даме закроет перед вами все двери в высшем свете. Я больше скажу, он их даже не закроет, он их забьет досками из железного дерева и подопрет осиновым колом, а дальше вы можете стучаться туда хоть кулаками, хоть ногами, хоть головой, но света, в смысле – большого света, вам не видать. Разве шо в конце туннеля.

И наконец, третье, но отнюдь не последнее по значению. Даже если когда-нибудь, под влиянием действия солнечных лучей на алкогольные пары, российское правительство, списавшись с австрийским двором, приложит усилия к освобождению княгини, вы свои деньги увидите, взирая на землю, надеюсь, с облаков, если увидите вообще: в России дела быстро не делаются. Такой вот неутешительный расклад, – со вздохом подытожил мой друг. – Я же вам предлагаю сорок, ну, сорок две тысячи крон немедленно, прямо здесь и наличными.

– Семьдесят тысяч, – жестко отрезал фон Дрейнгоф.

– Ага, и свисток от чайника в подарок от императора Поднебесной! Барон, вы меня с кем-то спутали, я не состою в благотворительном обществе Призрения Обезумевших Банкротов. Если вдруг окажется завтрашним утром, что княгини вообще нет в Австрии, то вы своими векселями сможете разве что растапливать камин холодными зимними вечерами.

– Но вам-то они зачем? – вновь задал мучивший его вопрос финансист, похоже, не удовлетворенный рассказом о тридцать третьем градусе по Фаренгейту.

– Барон, мы же с вами деловые люди, – с легким раздражением в голосе проговорил Лис. – У меня есть действенный способ получить наличность по этим векселям, у вас его нет. И не будет никогда, кроме как здесь и сейчас. Я желаю сыграть на разнице ценных бумаг и их материального воплощения. Вы можете на них сыграть только в крестики-нолики. Сорок пять тысяч крон – и ни фартингом больше!

– Шестьдесят пять тысяч, – нехотя сбавил цену финансист.

– Ага, и китайскую тушь для крестиков и ноликов. Сорок пять – это последнее слово. Я чувствую, мое предложение вас не заинтересовало, – Сергей демонстративно положил руки на подлокотники, намереваясь встать, – поэтому не стесняйтесь, скажите громко: «Нет, эти бумаги дороги мне как память, я обклею ими сортир для улучшения процессов внутреннего сгорания внешних раздражителей», и мы расстанемся, полагаю, одинаково удовлетворенные сегодняшней встречей.

– НО ВАМ-ТО ОНИ ЗАЧЕМ?!! – с болью в сердце провозгласил финансист, едва не лопаясь от любопытства.

– А, о, ы, у. С утра мне казалось, что с дикцией вроде бы никаких проблем нет. Я что, шепелявлю или слоги глотаю? Если так, прошу прощения, ваша милость, постараюсь произнести внятно. Мне нужны векселя, чтобы получить по ним деньги. Надеюсь, такой способ их применения не вызывает у вас внутреннего протеста? Я могу это сделать сегодня же. При этом Екатерина Павловна о том, что деньги взысканы, даже не узнает. Вы такого сделать не можете. И не сможете никогда. Так шо есть два варианта развития сюжета: либо вы передаете мне долговые расписки за указанную сумму, либо нет. Я вижу, вы склонны ответить «нет», а потому не смею вас задерживать. – Лис поднялся.

– Постойте! – Уязвленный в самом святом финансист боролся с собой изо всех сил, и, похоже, поражение уже было близко. Его любовь к наживе была омрачена безысходной ревностью, ибо на расстоянии вытянутой руки от него существовал способ обогащения, о котором он не подозревал. И возможность выведать этот способ могла ускользнуть через считанные мгновения и исчезнуть, по всей видимости, безвозвратно. На одну чашу весов сейчас были поставлены тысячи крон, вероятно, иллюзорных, на другую – таинственный способ, в котором его собеседник был незыблемо уверен.

– Хорошо, – давясь слюной от собственной щедрости, наконец простонал он, – я готов продать вам векселя за пятьдесят тысяч при условии, что вы продемонстрируете мне, каким образом получить реальные деньги из безвозвратных векселей.

Теперь, вероятно, наступила очередь арии Лиса. К сожалению, висевшее в кабинете зеркало оказалось сбоку, и потому я не мог оценить виртуозную мимику моего хитроумного напарника.

– Ах, Густав, Густав, – наконец вымолвил он, – на что вы меня толкаете! Буквально ж на растрату хозяйских средств к существованию! Ну да бог с ним! По рукам! Только, чур, вы накрываете поляну. В смысле – с вас обед. И главное, ни на шаг не отступайте от моих указаний, иначе… – Сергей обреченно махнул рукой, – хотя вам об этом лучше не знать.

Дверь за моей спиной открылась, и в нее было сунулся любопытный нос Протвица, затем физиономия сыщика исчезла, и в дверях показался сам полицай-президент, загораживая проход массивной фигурой. Повернувшись на звук открываемой двери, я придал лицу сонное выражение:

– Простите, я тут немного задремал. Сами понимаете, ночь вышла бессонной.