Отзывы на книги автора «Владимир Сорокин»

Саше Снегиреву жилось нелегко. Его дружное семейство заживо сварилось в котле русской революции. После долгих мытарств мальчик осел в Петрограде, поступил на физмат и однажды напросился в экспедицию, отправлявшуюся на поиски Тунгусского метеорита. Сашу взяли в качестве талисмана, потому что он родился ровно в день падения в Сибири космического тела. По дороге талисман поехал кукухой, спалил экспедиционную зимовку, сбежал в болото и там со всей дури долбанулся грудиной о кусок небесного льда. После чего «заговорил сердцем» и вспомнил, что когда-то был одним из 23 000 лучей света, сотворивших Вселенную. В момент творения Земли демиурги облажались, планета оказалась живой, а сами они превратились в простейшие бактерии. Постепенно Братья Света эволюционировали, и теперь томятся в человеческих оболочках, а сердца их спят. Чтобы все исправить, нужно долбануть все 23 000 по грудине волшебным молотом с ледяным наконечником, привязанным к деревянной палке двумя ремнями из кожи дохлой собаки, потом взяться за руки и устроить апокалипсис. Тогда Земля, нарушающая своей проклятой витальностью мертвенную гармонию Вселенной, полетит в тартарары, а Братья Света снова станут лучами, собирающими свои небесные конструкторы из неживой материи.

Сорокин, что для него характерно, занимается умелым стилизаторством, растянутым на три тома. И, надо сказать, почву он сам для себя создает плодотворную. Сотня лет, несколько континентов и эпох, множество человеческих типажей, обладающих различным мировоззрением, социальным происхождением, умственным развитием. Сорокину удается поиграть за самые разные фигурки: царских промышленников и их изнеженных сыновей, нацистов и гонимых ими евреев, русских эмигрантов и кровавых гэбистов, мальчика-дауна и прототип Анатолия Чубайса, человекокрота и пацана из панельки, проститутку, присаженную на бутылку, и крестьянскую девчушку из деревни Колюбакино. До обращения все Братья Света говорят абсолютно непохожими, талантливо написанными голосами, а затем эти голоса сливаются в однообразный сектантский вой. В «Насте», тошнотворном студенческом воспоминании, Сорокин оживил буквальное прочтение фразеологизма, предугадав или породив волну абсурдных мемов про солнце, которое режет глаза. В «Трилогии» он выворачивает наизнанку всю совокупность устойчивых банальностей про сердце как главный орган, отвечающий за все позитивные человеческие проявления: любовь, доброту, привязанность, чувственность, etc. Разбуженные ледяным набалдашником сердца сами превращаются в лед, теряют способность сострадать. Братья Света с легкостью лупят наугад по хрупким человеческим телам и выбрасывают «пустые орехи» - те, которые не отозвались на удары.

Как любое учение, проповедуемое фанатиками, «ледяная вера» кажется опасно привлекательной. Ее адепты называют людей «мясными машинами» и с презрительным равнодушием наблюдают за их пустым существованием, единственная цель которого – счастье собственного тела. Описания рутинных человеческих жизней, сводимых к усталым перемещениям по чреву большого города, набиванию собственных чрев и наблюдению бессмысленных развлекательных действ, кажутся отвратительными. Сорокин проявляет себя хитрым психологом, играя на неприятии стихии толпы. Читая описания будней «мясных машин» невольно представляешь себя в метро в час пик, зажатой между дурно пахнущих особей со стеклянными глазами. Вот ты болтаешься на поручне между оборванным старикашкой и тучной теткой с не менее тучным клетчатым баулом, вдыхаешь одновременно запахи лука, нездорового желудка и дешевых духов, слушаешь (не дай б-г оказаться в этом аду без наушников, конечно) детский рев, отборный мат и подробности из жизни тупоголового отребья – и мысли о несостоятельности проекта «человек» и желанности конца света перестают казаться чудовищными. Быть может, гуманизм просто не работает на больших числах. Потому что, когда речь заходит о конкретной жизни, а не абстрактной слезинке ребенка, ты себя одергиваешь. Сорокин – гуманист, он позволяет тебе себя одернуть. Обычно в больших книгах очень трогательными выходят случайные встречи, узнавания, обретение потерянных родных и друзей. В «Ледяной трилогии» первый обращенный герой тоже трижды встречает важных для себя - в прошлой жизни – людей. Но прокачанное ледяное сердце остается безучастно. А вот обычное читательское не может не дрогнуть.

Тут понимаешь, что все это, по сути, про самый обыкновенный фашизм. Неслучайно очень много внимания уделяется остроумным сравнениям Советского Союза и гитлеровской Германии, неслучайно большая часть действия разворачивается в концлагерях, а затем – в их аналоге, созданном Братством - чистом, сытом, но не поменявшем своей сути. Неслучайно все избранные выглядят, как истинные арийцы, белокурые голубоглазые бестии. Да и вообще вся сорокинская фэнтезийная концепция, даром что абсолютно безумна, основана, как это сейчас модно, на реальных событиях. В тридцатых годах прошлого века Аненербе, ведавшее оккультно-идеологическим обоснованием Третьего рейха, подмяло под себя общество «Врил», иначе называемое Ложей Света. Члены «Врил» занимались гипнотизированием листиков, почек и зернышек, а также поиском энергии, которая сможет активировать магические способности арийской сверхрасы. А самое смешное, что официальной космологической теорией «Врила» была Доктрина вечного льда («Вель») – этакая альтернативная астрономия, разработанная гением от компрессоров Гансом Гёрбигером на основе снизошедшего на него озарения. История умалчивает, но не исключено, что перед «озарением» он тоже долбанулся грудиной о кусок льда. Сорокин же, явно пребывая в здравом уме и трезвой памяти, соорудил из осколков нацистской пропаганды свою увлекательную антиутопию о том, что человечество, несмотря на всю свою ограниченность и гедонистичность, все-таки богоугодно во всем разнообразии своей ограниченности и гедонистичности. Потому мне остается лишь смириться и выбирать между многочасовыми сидениями внутри железной машины в потоке таких же железных машин и кратковременными, но еще более раздражительными стояниями в толпе мясных машин, набитых в брюхо железной машины, развозящей мясных машин по стальным путям в подземелье. А конец света, черт побери, снова откладывается.

Саше Снегиреву жилось нелегко. Его дружное семейство заживо сварилось в котле русской революции. После долгих мытарств мальчик осел в Петрограде, поступил на физмат и однажды напросился в экспедицию, отправлявшуюся на поиски Тунгусского метеорита. Сашу взяли в качестве талисмана, потому что он родился ровно в день падения в Сибири космического тела. По дороге талисман поехал кукухой, спалил экспедиционную зимовку, сбежал в болото и там со всей дури долбанулся грудиной о кусок небесного льда. После чего «заговорил сердцем» и вспомнил, что когда-то был одним из 23 000 лучей света, сотворивших Вселенную. В момент творения Земли демиурги облажались, планета оказалась живой, а сами они превратились в простейшие бактерии. Постепенно Братья Света эволюционировали, и теперь томятся в человеческих оболочках, а сердца их спят. Чтобы все исправить, нужно долбануть все 23 000 по грудине волшебным молотом с ледяным наконечником, привязанным к деревянной палке двумя ремнями из кожи дохлой собаки, потом взяться за руки и устроить апокалипсис. Тогда Земля, нарушающая своей проклятой витальностью мертвенную гармонию Вселенной, полетит в тартарары, а Братья Света снова станут лучами, собирающими свои небесные конструкторы из неживой материи.

Сорокин, что для него характерно, занимается умелым стилизаторством, растянутым на три тома. И, надо сказать, почву он сам для себя создает плодотворную. Сотня лет, несколько континентов и эпох, множество человеческих типажей, обладающих различным мировоззрением, социальным происхождением, умственным развитием. Сорокину удается поиграть за самые разные фигурки: царских промышленников и их изнеженных сыновей, нацистов и гонимых ими евреев, русских эмигрантов и кровавых гэбистов, мальчика-дауна и прототип Анатолия Чубайса, человекокрота и пацана из панельки, проститутку, присаженную на бутылку, и крестьянскую девчушку из деревни Колюбакино. До обращения все Братья Света говорят абсолютно непохожими, талантливо написанными голосами, а затем эти голоса сливаются в однообразный сектантский вой. В «Насте», тошнотворном студенческом воспоминании, Сорокин оживил буквальное прочтение фразеологизма, предугадав или породив волну абсурдных мемов про солнце, которое режет глаза. В «Трилогии» он выворачивает наизнанку всю совокупность устойчивых банальностей про сердце как главный орган, отвечающий за все позитивные человеческие проявления: любовь, доброту, привязанность, чувственность, etc. Разбуженные ледяным набалдашником сердца сами превращаются в лед, теряют способность сострадать. Братья Света с легкостью лупят наугад по хрупким человеческим телам и выбрасывают «пустые орехи» - те, которые не отозвались на удары.

Как любое учение, проповедуемое фанатиками, «ледяная вера» кажется опасно привлекательной. Ее адепты называют людей «мясными машинами» и с презрительным равнодушием наблюдают за их пустым существованием, единственная цель которого – счастье собственного тела. Описания рутинных человеческих жизней, сводимых к усталым перемещениям по чреву большого города, набиванию собственных чрев и наблюдению бессмысленных развлекательных действ, кажутся отвратительными. Сорокин проявляет себя хитрым психологом, играя на неприятии стихии толпы. Читая описания будней «мясных машин» невольно представляешь себя в метро в час пик, зажатой между дурно пахнущих особей со стеклянными глазами. Вот ты болтаешься на поручне между оборванным старикашкой и тучной теткой с не менее тучным клетчатым баулом, вдыхаешь одновременно запахи лука, нездорового желудка и дешевых духов, слушаешь (не дай б-г оказаться в этом аду без наушников, конечно) детский рев, отборный мат и подробности из жизни тупоголового отребья – и мысли о несостоятельности проекта «человек» и желанности конца света перестают казаться чудовищными. Быть может, гуманизм просто не работает на больших числах. Потому что, когда речь заходит о конкретной жизни, а не абстрактной слезинке ребенка, ты себя одергиваешь. Сорокин – гуманист, он позволяет тебе себя одернуть. Обычно в больших книгах очень трогательными выходят случайные встречи, узнавания, обретение потерянных родных и друзей. В «Ледяной трилогии» первый обращенный герой тоже трижды встречает важных для себя - в прошлой жизни – людей. Но прокачанное ледяное сердце остается безучастно. А вот обычное читательское не может не дрогнуть.

Тут понимаешь, что все это, по сути, про самый обыкновенный фашизм. Неслучайно очень много внимания уделяется остроумным сравнениям Советского Союза и гитлеровской Германии, неслучайно большая часть действия разворачивается в концлагерях, а затем – в их аналоге, созданном Братством - чистом, сытом, но не поменявшем своей сути. Неслучайно все избранные выглядят, как истинные арийцы, белокурые голубоглазые бестии. Да и вообще вся сорокинская фэнтезийная концепция, даром что абсолютно безумна, основана, как это сейчас модно, на реальных событиях. В тридцатых годах прошлого века Аненербе, ведавшее оккультно-идеологическим обоснованием Третьего рейха, подмяло под себя общество «Врил», иначе называемое Ложей Света. Члены «Врил» занимались гипнотизированием листиков, почек и зернышек, а также поиском энергии, которая сможет активировать магические способности арийской сверхрасы. А самое смешное, что официальной космологической теорией «Врила» была Доктрина вечного льда («Вель») – этакая альтернативная астрономия, разработанная гением от компрессоров Гансом Гёрбигером на основе снизошедшего на него озарения. История умалчивает, но не исключено, что перед «озарением» он тоже долбанулся грудиной о кусок льда. Сорокин же, явно пребывая в здравом уме и трезвой памяти, соорудил из осколков нацистской пропаганды свою увлекательную антиутопию о том, что человечество, несмотря на всю свою ограниченность и гедонистичность, все-таки богоугодно во всем разнообразии своей ограниченности и гедонистичности. Потому мне остается лишь смириться и выбирать между многочасовыми сидениями внутри железной машины в потоке таких же железных машин и кратковременными, но еще более раздражительными стояниями в толпе мясных машин, набитых в брюхо железной машины, развозящей мясных машин по стальным путям в подземелье. А конец света, черт побери, снова откладывается.

Сорокин - мастер гротеска. Но если для вас это не первое его произведение, то есть неслабый шанс, что конкретно этот гротеск покажется вам знакомым и уютным. Да тут кровь, протезы, ядерные взрывы и постоянное совкупление. Но по сорокинским меркам вышло весьма мягко и уютно. С "Днём опричника" не сравнить.
Кстати, к совокуплению у меня есть практические вопросы, в частности, как Гарин смог членом обычного человека удовлетворить великаншу? если по своим размерам она высасывала в рот его голову. Тут как минимум бита нужна...
Но в остальном, некоторые ходы я оценила. Финт с жопами-политиками слишком прозрачен и на троечку. А вот идея с жемчужиной в "устрице" внезапно нашла внутри меня отклик, что-то в этом есть.
А вообще, моя любимая часть - первая, когда все хорошо, санаторий на Алтае и разноцветные молнии радуют ягодицы новыми ощущениями.
То есть, если любите Сорокина, много не ждите и расслабьтесь. Тогда точно получите удовольствие.

 Это один из тех не радостных случаев для читателя, когда в аннотации синопсис практически полностью описывает сюжет и даже его идею. К тому же на сегодняшний день вышло несколько интервью с самим автором касательно “Манараги”, а самые известные литературные критики написали свои статьи, поэтому я не буду ещё раз повторять то, что вы и без меня узнаете (если не знали), а сразу перейду к изложению своих мыслей о том, почему книга мне не понравилась.

 Я люблю произведения Владимира Сорокина и с удовольствием посмотрел все доступные интервью с ним на YouTube за разные годы. Впервые я начал его читать тогда, когда «Теллурия» попала в сеть. Тогда же я начинал активно пользовался Лайвлибом и читать рецензии – одним из самых интересных читателей для меня был HLDK, который спровоцировал меня своими рецензиями на то, чтобы я подумал: “а что мне мешает прочитать “Теллурию” кроме того, что я прежде не читал Сорокина?”. Сказано – сделано, а прочитано – вроде за один день: я помню, что не мог оторваться от читалки и даже взял её с собой на пару по физкультуре, которая проходила на улице, а поскольку погода была плохая (дождь) и студентов было не больше пятнадцати (из трёх групп), то нас оставили “наворачивать круги”, что довольно бессмысленно, особенно когда ты получаешь техническое образование, но удачно и к месту дополнило абсурдность реальности в “Теллурии”, от чего она только выиграла. Я многое забыл и могу спокойно читать “Теллурию” снова, не боясь, что мне будет скучно читать, но я помню чувство восторга и читательского кайфа, которые она у меня вызвала (поэтому лично мне странно читать в критической статье о “Манараге” Галины Юзефович, что “хаотичная и избыточная “Теллурия”” она считает недостатком – я же нахожу это хорошим примером того, как можно заставить читателя поверить в объёмность и даже в необъятность художественного мира, который описан в “Теллурии”, не превращая её в обычное, энциклопедическое по обхвату вопросов постмодернистское произведение или же в традиционную фантастику, при том что его информационная плотность вместе с постоянным стилистическим изменением языка романа очень высока [я даже не могу так сразу привести пример похожего литературного произведения, в котором темп и сложность так гармонично существуют друг с другом от начала и до конца - ведь дело здесь не только в постоянной смене глав и стилей, а в чём-то другом – в мастерстве автора в том числе]).

 Но дело, конечно, не только в мастерстве – тогдашняя среда была богата на “мемичность”, ей нужен был только певец как чеховской степи. В “Манараге” этого нет.

 Поэтому я сомневаюсь: с одной стороны я могу понять её пустоту и простоту - какие времена такие и нравы, но мне не нравятся такие тексты, тексты “берлинского” периода Владимира Набокова (о чём я думал написать сразу, как только прочитал “Манарагу”, но увидел, что сам Сорокин об этом говорит в своём интервью). Один из критиков уже написал о схожей космополитичности "Манараги" с произведениями Бертольта Брехта, сравнил с “Зимней войной в Тибете” Дюрренматта. Многие читали “горячим” прошлогоднее интервью Сорокина журналу Esquire и догадывались, что “Манарага” раскроет то, о чём в нем говорится. Я не рад, когда получаю ровно то, о чём подозревал: худшее, что может быть – это когда от художественного произведения получаешь ровно то, что ожидаешь. Это скучно, а главное – зачем?

 И на этот вопрос я сам же себе отвечаю: “Манарага” заслуживает читательское внимание уже тем, что в ней сформирована и получила художественную обработку идея о “жаренной книге” как об атрибуте к еде – кажется, что она уже была всегда, просилась быть “снятой с языка”. Сорокин же воплотил идею в реальность. И этого мне могло бы быть достаточным, если бы я не любил его работы так, как люблю их сейчас. Я не хочу звучать как старый пердун – “Opeth уже не тот! Джармуш уже не тот!”, но получается, что звучу. И «Ады» Набокова в “Манараге” нет, метафорически выражаясь, что парадоксально, если вы уже прочитали “Манарагу”.

 Что такое “Ада” для Сорокина? Если вы не знали – то это книга, которую он неоднократно называл своей любимой, которую “можно читать, открыв на любой странице”. Это как для меня были одно время «Infinite Jest» , «Доктор Живаго» или «Игра в классики» ; это как "OK Computer" для многих меломанов, как "Nevermind", как "In the Court of the Crimson King"; это как фильм “Сумерки” для одного известного стримера – 10 из 10. То есть отводится центральное место “Аде” не просто так: что-то любимое, базисное ставится в основу того, чтобы воспринимать с помощью этого что-то Новое. Компас, свечка в темноте, опыт. В этом особое очарование “Манараги” – за внешней отстранённостью автора скрывается нешуточная заинтересованность – неспроста многие говорят, что Сорокин, пародируя во многих произведениях классический русский роман, сам – русский классик. И при этом в “Манараге” про содержание “Ады” практически ничего не сказано – в этом для меня и заключается главная метафора, раскрывающая мир будущего, в котором содержание книги и вправду ничего не значит, потому что даже про содержание самой любимой книги ничего не написано. И поэтому, возможно, мне не нравится “Манарага”, что в ней нет того, что есть в “Аде” – в ней нет сложности. Это опасная игра – заигрывать с читателем, говорить что “всё так и задумывалось”, ведь в итоге осталась книга, которую мне не хочется оставлять у себя дома, в отличии от других работ Сорокина ( «Тридцатой любви Марины» или «Нормы» , например). Если использовать метод “в контексте” творчества Сорокина или современной действительности, то “Манарага” будет достойна и важна, но если использовать “лично тебе понравилось или нет”, то не смешная сатирическая повесть с парой по-настоящему интересных мест, которая так заигралась с вторичностью, что сама приобрела её признаки.

 Первое и второе место сопряжены между собой. Они оба примеры того, как может выглядеть художественное сочинение будущего: эпизод “Толстой” и опус неизвестного автора, описывающий (возможно) любовь зооморфа-волка к зооморфу-овце, представляющий собою “поток сознания”, без пунктуации, похожий на прозу Эльфриды Элинек, но больше на что-то “снобистское” от Пруста и с сентиментальностью трудов Генри Миллера – в общем то, что появилось в первой половине прошлого века – модернизм, который в будущем “Манараги” возвращается как виток спирали развития литературы.

 Первый эпизод раскрывает самую интересную для меня в “Манараге” деталь, касающийся характерного примера того, что мы наблюдаем сейчас: что-то сентиментальное и прекрасное, смеяться над чем вроде бы надо и смеёшься (ведь пародия же), но над чем смеяться не хочется. Это то, что некоторые называют "метамодернизмом", когда постоянный хохот и обесценивание моральных ценностей в постмодернизме (внешне [я могу много говорить и доказывать, что постмодернизм в литературе ничем не уступает в “душевности” Толстому, Достоевскому, что романы Пинчона ничем не уступают Фолкнеру по степени человечности, с ними нужно лишь больше читательской работы проводить]) надоедают и хочется делового обсуждения серьёзных проблем, а если и сказки, то не той, что уведёт тебя в далёкие дали, а всё-таки поближе к земле. Вспомните недавний “Ла ла лэнд”, “Зверополис”, восторг зрителя от “Логана”, вспомните экранизацию “Дома странных детей”, которая и сказка, но что-то не похожа на сказку (герои там какие-то не сказочные, даже …рациональные). Вспомните фильм “Патерсон” Джармуша.

 “Толстой” в "Манараге" – это не только пародия – это то, что я вижу сейчас вокруг себя – люди сыты стёбом, надоело “ничто не ценность, когда всё равноценно” – хочется зацепиться за что-то реальное, поэтому сегодня даже в сказках, даже в пародии не удаётся далеко оторваться от реальности и серьёзности, а главное – и не хочется. Я уверен, что не я один прочёл “Толстого” не как пародию – я считаю, что это самое интересное и важное место "Манараги", в котором Сорокин формирует моральный ориентир, над которым не удалось посмеяться так, как прежде, потому что само время и настоящее сейчас не позволяют смеяться.

 Сорокин в одном (если не во множестве) из своих интервью говорил, что в России писатель – больше чем просто писатель (я не дословно цитирую): он как седовласый, бородатый старец, к которому приходят спросить совета, когда что-то непонятное творится вокруг. Вы можете сказать, что Сорокина не читают так, но тогда посмотрите, о чём пишут критики, какие вопросы ему задают в интервью – к нему обращаются не как к постмодернисту, к нему обращаются как к Толстому.

 Откройте последнюю страницу, если книга у вас под рукой. «Мортен изображает волну и изумительно извивается солнечных лучах» - по-моему не хватает предлога.

 We have plenty of matches in our house - я хочу верить больше в это, чем в "Манарагу", пусть это всего лишь и добрая сказка.

Что-то я увидел, что почти все рецензии в топе с 8-10 и это меня расстроило. Ну а так как я давно собираюсь написать рецензии на те книги, которые я ещё не охватил, то можно начать с этой.

Так вот. Оценка этой книге — жирная, огромная единица. Поставил бы и ноль, если бы тут можно было — но нет, это считается как «без оценки». Так что будем считать, что единица — сугубо за труд, который «автор» вкладывал в эту «книгу».

Когда я в первый раз знакомился с Сорокиным, я относился к нему с интересом. И, в принципе, я до сих пор убеждён, что тот интерес был оправдан. Поймите меня правильно, у Сорокина есть талант складывать слова вместе, чтобы они звучали хорошо и стильно, у него есть некоторая фантазия, чтобы получился какой-нибудь интересный отрывок. Первое, с чем я познакомился — это небольшой отрывок про «собирается, сопрягается гусеница опричная». Я не знаю сейчас, рассказ это или книга, но я читал в варианте из пары абзацев, меньше страницы. И меня позабавило. Было реально смешно и от тех положительных эмоций я не отказываюсь. Стильный, забавный рассказ.

Но. НО. Я искренне был уверен, что это паста с какого-нибудь двача. Наподобие «каждый день я хожу по земле с черным мешком для мусора» и далее по тексту. Как кусок текста, который набрал какой-нибудь упоровшийся анонимус (на самый крайний случай — юморист вконтаче, странный блоггер в жж) он просто прекрасен и очень смешон. Но чувствуете ли вы разницу между пастой анона и КНИГОЙ? Сорокин — нет.

Если написать небольшой, так сказать, суммарный рассказ по мотивам первой части «Нормы» и поместить его в блогосферу, то получится забавная вещица, где читатель будет постепенно догадываться, что едят-то на самом деле дерьмо. Поймёт, оценит комичность ситуации, посмеётся, поставит КЛАСС! и пойдёт дальше. Может, кому-то расскажет, что встретил забавный рассказик, как братишки друг другу покушать приносили. Но когда ты треть книги читаешь про то, как в разных ситуациях совершенно рандомные, не повторяющиеся личности едят дерьмо, как они по-разному воспринимают его, то после озарения становится невыносимо скучно, а потом — омерзительно. Нет, не от того, что едят они испражнения. От тупости автора.

То есть эта часть не несёт ничего такого, что можно было бы донести более интересным и приятным образом. «Зачем щадить читателя?» спросит меня любитель неприкрытой правды. И я соглашусь с ним — незачем. Но надо знать разницу между правдорубством и дурновкусием. Одно дело показывать, что люди могут опуститься до таких извращений из-за %%название причины%%, другое — делать описание калоедства центральной темой своей «книги». Второе — просто глупость и дешёвый эпатаж.

Нет, конечно, все эти «аллюзии» про то, что советскую идеологию все ели, несмотря на блаблабла (я не хочу опускаться до уровня автора и вообще показывать какое-то серьёзное отношение к его жалким потугам, разбирая всерьёз его «книгу»), абсолютно понятны. Ну уложи ты их в один короткий рассказик, выложи в бложек, а там, глядишь, соберётся сборник и можно будет даже выпустить его! Нет, не хочу нормально всё делать, хочу говно жрать. Во всех смыслах. Ну если хочет — его дело, в общем-то.

При этом ладно бы я был поклонником хоть чего-то из описанного автором. Ту же советскую идеологию я и сам презираю. Но я не понимаю, как можно бороться, самому становясь на тот же, а то и на более низкий, уровень.

Вторая часть вообще невменяема. Просто перечисление рандомных слов с характеристикой «нормальный». Я этот отрывок, конечно, читать не стал, но я правильно понимаю, что читатель должен там глубокомысленно кивать и смеяться с выражением «гыгы, Бивис, слыхал, Володя-то сказал „говно!“, гыгыг»? Видимо, да.

Отдельно хочется поговорить о рассказе внутри рассказа внутри рассказа. Ну где якобы потомок Тютчева, который перестаёт им быть по ходу дела и всё меняется. Поначалу вроде и язык хороший (хотя попахивает дешёвкой; однако, думаю, Сорокин этого добивался), и сюжет простой, приятный более или менее. Но в полной мере расслабиться и получить хоть какое-то удовольствие (а, видимо, этого и добивался Сорокин, чтобы потом было так ВНЕЗАПНО и переход на низкий уровень общения) мешало ощущение, что сейчас автор сделает какую-нибудь подлость, что от любви к своей земле герой рассказа её изнасилует прямо там или что-то такое. Честно, подобного я никогда не ожидал — подлости со стороны автора во время чтения его книги. Ладно «подлости» в сюжете — когда неожиданно и больно умирает персонаж. Это норм, это интрига. Но вот человеческой подлости — нет. И не говорите, что Сорокин меня затроллировал: я адекватно к этому отношусь и классифицирую такие вещи как первый, нормальны вариант, как подлость в кавычках.

Ну и, конечно, приснопамятный Мартин Алексеевич. Нет, серьёзно, я видел много всякой фигни на тему того, что «доминантная особь разговаривает с подчинённой», что «социальные противоречия» и т.д. и т.п. Господа! И дамы! Совершенно внезапно, но это не доминантные социальные противоречия, это скучные письма превращаются сначала в лва ывл уьф вта, а потом и просто в аааааааааааааааааааааааааааа. И это ни черта не искусство. Когда Павловский (или как там его) прибил свои яйца к Красной Площади, все доморощенные Сорокины восхищались его перфомансом, но, на деле, это всё дурость одного и того же уровня.

И ещё. Сорокин просто категорически не умеет пользоваться матом. Его как заклинит на одном-двух словах, так он и использует их. Даже пиндос Пинчон, у которого нет никакой С М Е К А Л О Ч К И, и тот матерится лучше!

Как итог, я могу сказать, что это — постмодерн, каким он не должен быть. Тут можно вставить целый анализ «почему», но мне лениво. Срсли, он использует те же приёмы, что и Эко, но когда один уважает своего читателя и подмешивает медиевистику, другой не уважает даже себя и подмешивает говно. Конечно, я не требую от автора любви ко мне. Пусть хоть ненавидит и исходя из этого пишет произведения. Но уважения к искусству, хоть самую малость — требую. И тут нет вообще ничего. Только поедание дерьма и конченный абырвалг.

Абсолютно бездарная и отвратительная книга. Как говорил один умный человек «предположение о том, что я могу читать Сорокина, граничит с оскорблением».

С каждой новой главой все меньше понимаешь смысл происходящего. Чем дальше вникаешь, тем больше осознаешь свою ошибку в выборе данного творения.

Для начала, напомню сразу, что я - слишком впечатлительная и вникаю в написанный текст с головой. Замечу, что именно в текст, а не скрытый подтекст, оставленный типом, недовольным государством. Если в первых двух главах я еще могла хоть как-то понять что имеет в виду автор, то дальше читать было невозможно. Скажите, кто смог осознать всё написанное в Белом квадрате? Кто вы, люди?! Объясните, что автор пытается донести до читателя?

Просветите меня, а то я не смогу в будущем поддержать культурную беседу, где будут обсуждать сию книгу. А принять факт того, что я потратила время впустую, не хочу. Автор недоволен текущей ситуацией в стране? Я верно поняла атмосферу написанного?

В общем, так как я мечтательница, я вместо осознания глубины проблемы, читала книгу как будто фэнтези, представляя те омерзительные сцены во всей красе, на которую способно мое воображение. Кишки, снятие кожи, насилие, грязь... Мерзко от чтения книги мне давно так не было.

Что ж, пойду искать ответы на свои вопросы в рецензии других участников ЛЛ. Ставлю 1.5 звезды, за чисто мое, субъективное мнение, которое я громко озвучиваю, что делает и сам автор, путем написания книги.

Человечество как-то задергалось в двадцатом веке, а? Возьмите любую область, науку, искусство: клонирование овечки, современное искусство, кино, современная массовая музыка, – это конвульсии. Перед приближающейся кончиной мир сходит с ума.

Как по мне: лучше долго запрягать да быстро ехать, чем начать за здравие - кончить за упокой. "Путь Бро" занятная безупречная стилизация и датой написания следует за "Льдом", хотя хронологически предшествует унылой титульной части. Завершающий роман "Ледяной трилогии" оказался лучшим из трех, "23 000" - это фейерверк. Здесь все: история сиротки; детективная интрига с расследованием (которой многое знание не портит, но придает дополнительной остроты); легкость перемещения по миру - для среднего сорокинского читателя такая же сказочная, как приобщение к властной элите (тоже будет, не сомневайтесь).

Здесь не будет любви, но автор вообще не по этой части и я даже, кажется, могу объяснить. Вот Джорджа Мартина упрекают в особой жестокости к героям - не бережет-де, губит почем зря, но с Сорокиным и ему не тягаться. Мизантропия Владимира Георгиевича в отношении собственных персонажей безгранична, а его взгляд на них холодный вивисекторский и отстраненный; взгляд Гулливера на еху. О какой уж тут любви думать, пусть совокупляются вволю, содрогаются в пароксизмах наслаждения, ни на что большее не годны и не способны.

Любви не будет, но кусочек дикого вожделения покажут. А еще партнерство, взаимопомощь, сочувствие - в этом нам не откажут. И довольно экзотические типы социумов на противоположных полюсах: полная свобода - тотальный контроль. И обаятелные, в кои-то веки у Сорокина, герои - не сплошь крысы с тарантулами. И фирменная авторская стилизация; со "Льдом" пеняла, что тамошняя тройка новообретенных выглядит, как клонированная. Здесь не так. Все трое с солидным прибабахом, но каковы индивидуальности: циничный, словно прямиком из Элмора Леонарда, Киллер; сарамаговский кирпич монолога Крота; улетные откровения Прыгуньи, приводящие на память Салмана Рушди. Это хорошо и это всегда удавалось писателю не в пример лучше любви.

Ну и финал, разумеется. Из которого можно при желании извлечь многие морали но ограничусь констатацией небывалого эмоционального подъема, испытанного на последних страницах. Который заставил задуматься, а так ли далеко ушла я от автора в собственной мизантропии?

Моноклон. Несколько мини рассказов. Тут уже нет никакой китайщины и зимы. Много надоедливых гендерных тем, гермофродитов, старух с членами. Тут вам и марш несогласных и аллюзия на Евсюкова и фальсификация истории и призыв девкам в сиськи срать и Ахматова …куда ж без неё? В общем средне.
Всю вторую же часть книги занимает великолепный рассказ Занос. Все начинается вяло и безобидно. Особняк олигарха. Семь действующих лиц ведут светские разговоры за жизнь на летней веранде. Опохмел плавно переходит в очередную нажираловку. И тут происходит очередной Сорокинский выброс. Метафизика накрывает практически с головой последующую часть рассказа, сметая всё на своём пути. Будто восстала сама реальность в лице каких-то сумасшедших Супертаджиков и запредельных Тарификаторов. Легион ада вламывается в особняк миллионера и наводя автоматы вечности на хозяев вопрошает

Где у вас тут главное, теплое? Почему вечность заявлена на простой? Какие бездны в доме?

Воображение бурлит, происходящее вокруг начинает постепенно кипеть. Что это было? Непроизвольно задаешься в конце вопросом. Шизофазия? Наваждение? В общем как говориться аварии не получилось, всего лишь занесло.

Сборник рассказов "Сахарный Кремль" – это продолжение повести Вл. Сорокина "День Опричника". Получилось оно не ахти какое. Ждал большего от сборника. Нет того задора, что было в "Опричнике", да и однообразно как-то. Если в первой книге представлена острая сатира на власть, на полицейщину, то здесь как-будто высмеивается простой человек. А я не могу смеяться над простым человеком, мне его жалеть хочется.

Не люблю, когда людей загоняют в один стандарт, в так называемый "Народ". Представляют их как безликую массу, где каждый человек однотипен, одинаково мыслит. На самом деде, человек индивидуален, и не так прост как кажется на первый взгляд. И почему он так действует или думает, на это есть своя причина. Если людей постоянно загонять в крепостничество, в колхозы, в бараки, то потом сложно все это вытащить из головы. Не получится за несколько лет вырастить свободное от предрассудков мышление. Но это уже другая тема.

Смысл рассказов Сорокина стоит на том, что власть хитрая, ненасытная, озлобленная, а "Народ" глупый и доверчивый. Народ в книге, это такой коллективный "Иван". Про то, что русский "Иван" - дурак, это мы и так знаем. Все детство про это нам талдычили. Другое дело, если отдельный "Иван" окажется карьеристом, которому дали власть и погоны. Тогда он начинает искать другого "Ивана", желательно дурака, чтобы легче было его посадить, ограбить, облапошить. Тут я согласен, такого человека уже не жалеешь, его боишься.

В целом, рассказы мне не очень понравились, правда есть одно "но". Последний рассказ "Опала" замечательный. Возможно, весь сборник был написан ради данного рассказа. Это прямое продолжение повести "День Опричника". Здесь появляется главный герой из первой книги - Андрей Комяга. А главное, здесь мы узнаем, как ни странно, чем закончилась повесть про новую Опричнину.