Все хозяйство, вся жизнь племени лежали на мужчине, поэтому женщины не представляли особой ценности и не имели никаких прав. Женщина принадлежала отцу, потом мужу, после его смерти – родственникам мужа. Мужчина мог иметь сколько угодно жен и наложниц и расставаться с ними по первому желанию. Правда, иметь много жен могли только богатые люди, главы клана, а обычным бедуином приходилось довольствоваться одной – больше он не мог прокормить. Единственное, что ограничивало произвол мужчины по отношению к жене – ее родственники, которые могли вступиться за честь своего рода.
Женщины были нужны, чтобы рожать, готовить еду, ткать ткани и смотреть за маленькими детьми, а для этого женщин всегда хватало – в отличие от сильных воинов, которые составляли основу племени. В поэзии арабов конь и верблюд занимали больше места, чем любовь. Конь для бедуина был важней любой женщины. Рождение сына считалось благом, дочери – злом; девочек-младенцев иногда убивали, закапывая живыми в землю. В шатре женщины сидели в отдельной зоне – гареме, где их никто не видел. Желая кого-нибудь оскорбить, арабы назвали его не по отцу, а по матери: не сын такого-то, а сын такой-то.
В то же время женщины бедуинов не были затворницами и не закрывали своих лиц. В некоторых племенах они сохраняли самостоятельность и могли наследовать имущество. Целомудрие до свадьбы и верность мужу считались обязательными качествами. Женщины могли стать и инициаторами развода: для этого надо было просто развернуть палатку в противоположную сторону. Если муж, придя к палатке, не обнаруживал входа, – тот оказывался на другой стороне, – развод считался свершившимися.
Всем хорошо известен священный на Востоке закон гостеприимства. Арабы соблюдали его неукоснительно. Всякий, прикоснувшийся к шатру, считался гостем, и на него распространялись защита и покровительство хозяина шатра. Гостя принимали, даже если он был злейший враг: на него не распространялся закон кровной мести. Его кормили всем, что было в доме, а если нечем было угостить, отдавали последнее.
Другой незыблемый закон кочевников – кровная месть – неизбежно следовал из родственной отношений внутри племени. К «внешним» людям клан выступал как единое целое – каждый отвечал за всех. Кровная месть в какой-то степени сдерживала бедуинов и заставляла осторожней вести себя во время грабежей. Ограбить – одно, а убить – совсем другое: это означало начать цепочку кровной вражды, которая могла тянуться целыми столетиями. Поэтому кровь старались проливать только в крайнем случае.
Одевались бедуины бедно и практично. Обычный наряд любого кочевника или пастуха: длиннополая рубаха (джалабия), поверх нее просторный халат (абая) и накидка из овечьей шерсти (рида). Голову заматывали в несколько слоев пестрой тканью и скрепляли обручем, скрученным из козьей шерсти, – получалась чалма, надежно защищавшая от ветра и песка. Верхний халат обычно перетягивали поясом – хизамом, на который вешали оружие, кошелек, кремень и всякие мелочи, нужные в дороге. Каждый араб носил на боку меч (сейф) или джамбию – кинжал с сильно загнутым клинком.
Женская одежда отличалась от мужской только тем, что после рождения ребенка у нее распускали воротник, чтобы мать могла кормить грудью.
В более зажиточных оазисах оседлые арабы носили тонкое нательное белье, легкие туфли без задников, плащи (дурра) и просторные накидки с широкими рукавами – джуббу. Описание одежды пророка Мухаммеда в одном из хадисов дает приблизительное представление о том, во что одевались арабы среднего достатка. Поверх нарядного кафтана (каба) он накидывал полосатый плащ (бурда), на голову надевал зеленую или черную чалму с откинутыми за спину концами, а под чалму – маленькую войлочную шапочку, называвшуюся калансува. Больше всего ему нравилась простая длинная рубаха – камис, длина которой доходила до запястий. В числе других его вещей была фарруджа – верхняя широкая одежда с большими рукавами, изар – длинная накидка из оманской ткани, касруанская джубба с красивой вставкой из парчи и атласная и расшитая мехом «мустака», якобы подаренная ему византийским императором.
Арабские модницы. Простоту своего наряда бедуинки дополняли обилием недорогих украшений из металла и стекла: перстни, серьги, ожерелья, «запонки» в носу, цепочки с подвесками, браслеты на руках и на ногах. В косы вплетали длинные ленты с большими тяжелыми монетами. Брови бедуинские красавицы красили индиго, ресницы сурьмой, а волосы и ногти – хной. В центральной Аравии девочки до сих пор покрывают себя татуировками и раскрашивают синей краской тело и лицо – чаще всего лоб и подбородок, но также щеки, губы, грудь, ладони и подошвы ступней.
До ислама главное место в бедуинской религии занимали не боги, а судьба – слепая, разрушительная сила, стойкость перед ударами которой служила мерилом мужества. «Судьба настигнет тебя, как старый слепой верблюд», – писал арабский поэт Зухайр. Ее нельзя было ни предвидеть, ни избежать, можно было только принять с достоинством. Боги шли только на втором месте.
В Аравии люди сами изготавливали себе богов и повсюду возили их с собой, как сосредоточие магической силы. Они высоко ценились – потерять бога означало потерять и силу.
Каждое племя почитало только своих, местных богов. Они были как бы старшими родственниками, покровителями, противостоявшими другим племенам и их богам. В древнем мире часто возникала тема, чьи боги сильнее. Иметь сильного, могущественного бога считалось благом для племени, поскольку он обеспечивал ему благосостояние и победу над врагами. Родственные отношение с богами подчеркивалось тем, что боги были похожи по характеру на своих подопечных: какое племя, такие и боги, и наоборот. Божество представляло собой как бы проекцию, собирательный образ племени.
Боги делились на южных и северных. На юге боги жили на звездах, планетах, солнце и луне. Луна, холодная и бесстрастная, считалась мужским богом; солнце, горячее и бурное, – женским. Это были более культурные божества, заимствованные у древних цивилизаций. Почитали звезду Сугейль – путеводный знак в ночном небе. В Мекканском святилище, построенном по преданию самим Авраамом, хранилось триста шестьдесят племенных идолов, которым курили благовония. Здесь протекал священный источник Замзам, некогда напоивший Исмаила и Агарь, и стояла знаменитая Кааба – гранитный куб, в северо-восточный угол которого был вделан черный камень, брошенный ангелом Адаму. К нему шли паломники, каждый из которых семь раз целовал камень. Говорили, что сначала камень был абсолютно белым, но потом почернел от грехов прикасавшихся к нему людей. Справа и слева от Каабы стояли два холма, на одном из которых возвышался бог Исаф, а на другом – богиня Наила. Считалось, что это мужчина и женщина, которые предались любви прямо в Каабе и за богохульство превратились в камень. В нише над священным источником стоял главный мекканский бог Хубала в виде высеченной из сердолика статуи с золотой рукой. Хубала мог предсказывать будущее, для этого существовало специальное гадание на стрелах.
На севере боги были гораздо проще. Кочевники поклонялись большим и высоким камням – бетилам, стоявшим вертикально посреди степи и видимым издалека. Они казались бедуинам окаменевшими гигантами, загадочным и могущественными существами. Например, у племени тайи был идол аль-Фалс – красный выступ черной скалы, похожий на человека.
Бетилы поменьше возили с собой, в качестве «карманных» богов. Их везли под балдахином на верблюде, в сопровождении кахин – предсказательниц с длинными распущенными волосами, которые били в барабаны и нараспев выкрикивали пророчества на особом ритмизированном языке садже (позже запрещенным Мухаммедом как «дьявольский»).
Арабам вообще очень нравились идолы. Расположившись на привал, они собирали четыре камня, выбирали из них самый красивый и делали его богом, а из трех остальных сооружали подставку для котла. Названный богом камень ставили в каком-нибудь приятном месте и обходили вокруг него, как вокруг Каабы. Такие камни называли ансаб, а обход – давар. Но все это были младшие, неглавные камни: главный камень находился в Каабе.
Арабы сознавали, что их идолы примитивны, поэтому могли и низложить их, если они чем-то им не нравились. Так, один араб разгневался на камень, от которого разбежались его верблюды, и объявил его не богом. Поэт Имруулькайс однажды отправился на войну и стал гадать перед идолом Зу-л-Халасам по стрелам – какая из них выпадет, разрешающая, откладывающая и запрещающая. Когда выпала запрещающая, он в гневе сломал стрелы, ударил ими по лицу идола, воскликнув: «Да укусишь ты член своего отца!», – после чего отправился в поход и благополучно его завершил. В племени бен-ханиф однажды сделали идола из молока, масла и финикового теста, а когда настал голод, съели его.
Однако все это были как бы младшие, подчиненные боги, игравшие большую роль в жизни людей, но являвшиеся частью мироздания, а не его основой. Основным же Богом-творцом был невидимое и непостижимое существо, стоявшее далеко от людей и слишком возвышенное, чтобы непосредственно влиять на их судьбу. Он не имел имени, и его называли просто Бог (аль-илах, или Аллах) или определяли его по качествам: милосердный, всевышний, владыка.
Кочевники сознавали себя частью племени, а не народа, поэтому местные боги для них были важнее всеобщего. Однако уже и в то время встречались люди, которые почитали единого Бога, а не племенных богов. Их называли ханифами. Ханиф – имя презрительное, значит безбожник или еретик. Ханифы верили в загробную жизнь и старались жить праведно, чтобы получить награду после смерти. Тем самым они выделяли себя из клана, сознавая себя особой личностью, для которой важней всего личное поведение, а не жизнь племени.
Арабы были удивительно невосприимчивы к другим религиям, которые они видели вокруг себя. Их почти не затронули ни христианство, ни зороастризм, ни иудаизм. Христиан (в Аравии их называли насара, то есть назореи), живших в арабских оазисах, не преследовали и не гнали – каждый мог верить во что угодно, – но считали чужаками, так же, как и их веру. В основном это были сектанты, раскольники, бежавшие из Византии от преследований властей: несториане, монофизиты. Только в пограничных областях их влияние было довольно сильным: гассаниды приняли монофизитство, а лахмаиды сочувствовали несторианам. В северном Йемене был целый город, Наджран, населенный одними христианами и имевший своего епископа. Семена христианской веры посеял здесь некий Фамийун, обративший местных жителей с помощью чуда: силой молитвы он вырвал из земли пальмовое дерево, которому поклонялись арабы.
В «пустынной» Аравии христианство тоже имело некоторые успехи. Некий Аспебет, вождь арабов, служивший персам, отказался выполнять приказ о преследовании христиан и, наоборот, стал их другом. Два монаха, Ефимий и Феоктист, вылечили его сына Теребона, после чего Аспебет принял крещение вместе с семьей и всем племенем, а потом стал и епископом арабов под именем Петра. Петр даже участвовал в 3 Вселенском соборе, осудившем Нестория.
Огромное впечатление на арабов произвел Симеон Столпник. Жизнь этого аскета, простоявшего на каменном столбе 38 лет, поразила бедуинов и склонила многих к христианству. При этом они продолжали вести прежний образ жизни, кочуя по пустыне и устраивая церкви у себя в палатках. После смерти Симеона арабы пытались отбить его тело у сирийских христиан, приведя для этого множество людей с верблюдами.
Но если воображение арабов увлекали монахи-отшельники и красочные христианские церемонии, то в суть догматики они не вдавались. Христиане казались им людьми склочными и беспокойными, постоянно ссорящимися друг с другом.
Гораздо сплоченней и влиятельней христиан выглядели иудеи. После разрушения Иерусалима и восстания Бар-Кохбы они рассеялись по разным землям, в том числе и по Аравии. Арабы называли иудеев «яхуди». Иудаизм был особенно силен в Йемене, где находилось Сабейское царство. Его жители без конца вели войны с христианами, порой очень жестокие. Один из йеменских правителей-иудеев Зу Нувас отправился в поход против христианского Наджрана и, не сумев его взять, пообещал жителям пощадить их жизнь и оставить им их веру, если они сдадутся. Однако слово свое он не сдержал: войдя в город, йеменцы выкопали в нем большие ямы, залили горючей жидкостью и сожгли в ней всех, кто отказался принять иудаизм.
Еще меньше влияния в Аравии имел буддизм, эхо которого иногда доносилось из далекой Индии. Царь Ашок Третий в III веке до н. э. посылал сюда миссионеров-буддистов, но их проповедь успеха не имела.
Кроме богов, арабы верили в духов и джиннов. По представлениям арабов, джинны стояли ниже бога, но выше человека. Они имели воздушное или огненное тело и обычно были невидимы. Ибн Халдун писал, что джинны не имеют собственной формы и изображения, но способны принимать разные обличья: животных, деревьев, кувшинов, красивых женщин. Джинны живут в камнях, в деревьях, в идолах – у каждого свое жилище. По природе они не добрые и не злые, но могут причинять добро или зло, когда захотят. Поэтому арабы на всякий случай приносили им жертвы и просили о помощи и защите.
О проекте
О подписке