Муж уже считался в возрасте (26 лет!), прошел две войны и хотел мира, покоя, тишины в кругу семьи. Так они и жили вместе ровно 30 лет, нажили пятерых детей. Другого богатства бог не дал.

Получившие только начальное образование родители старались выучить своих детей.

Трое младших после окончания школы были отправлены в Питер учиться дальше, старший сын сам позднее окончил техникум. Только старшая дочь Соня

(1924 года рождения), самая способная, не могла этого сделать —

с юных лет вынуждена была работать, чтобы в тяжелое довоенное, военное и послевоенное время семья смогла выжить. Так уж вышло, что её жизненная дорога оказалась связанной с торговлей в сельских магазинах. (Эти магазины – сельмаги – ещё ждут своего писателя, значение их огромно не только для обеспечения населения продуктами питания и ширпотреба. Это были центры общения людей, где можно было узнать все новости, выработать, так сказать, общественное мнение по какому-либо вопросу или по какой-либо конкретной персоне. И это общественное мнение, будьте уверены, играло свою роль! К примеру, многие девушки не считают сейчас грехом закурить как в одиночестве, так и прилюдно. В те же годы это было позором, и только самые отпетые девицы, которым терять было нечего, могли себе позволить затянуться папироской. Общественное мнение было таким: раз она курит, значит, пьет, раз пьет, значит, «гуляет». Короче, закурившая девица автоматически причислялась к девкам легкого поведения.)

Софии Николаевне пришлось работать в торговых точках сельпо (сельского потребительского общества), иногда отдаленных от родительского дома. В одной из деревень, расположенной на реке Шуя, она после войны встретила своего суженого – демобилизованного солдата, прошедшего всю войну, Василия Клушина, вместе они вырастили трех сыновей.

…Воспитание пятерых детей (а всех надо накормить, обуть, одеть) было для Елизаветы Ивановны и Николая Николаевича нелегкой задачей. За все труды от Родины мать получила медаль «Материнская слава», давали её тогда при пятерых детях. Больше, правда, особой помощи не было. Мать шила, ухаживала за скотиной (была же корова, овца, теленок), активно участвовала в сенокосе и огороде. Картошка, капуста, морковь, брюква с огорода – всё, что выручало нас в те годы, ну и, конечно же, кормилица – корова. Дети в семье, как и все их сверстники, помогали в семье как могли – пасли скот, работали в огороде, на покосах. Старший сын, Александр, например, ежедневно относил по бидону молока на молокозавод за 5 километров (это был налог). Налог (кроме молока) составлял в войну 1200 рублей в год при зарплате отца 225 рублей. В сумму налога не входила плата за 40 кг мяса, которое также надо было ежегодно сдавать государству. Дети росли в трудах и заботах, и за всем этим стояла мать. Взять хоть сенокосную пору. На отведенном отцу как железнодорожнику участке надо было рано утром траву косить, сушить, затем идти домой, где мать готовила завтрак, придя с покоса. Затем надо было опять идти на покос – ворочать и сгребать сено. Потом приходил с работы отец, надо было метать стог, мать стояла наверху, отец подавал вилами ей сено. А на улице лето, ватага сверстников плескалась в прудах (у нас их называют «бочагами»), и никак к воде не убежать. Зато слышен ласковый голос всё понимающей матери, со словами, что надо потерпеть, что зимой будет легче. Жена второго брата (Александра Николаевича) – Софья Александровна (1904–1990), рано овдовев и имея пятерых детей, в годы войны и послевоенные тяжелые годы смогла выстоять, устроить жизнь семьи только благодаря своему мужеству и неиссякаемому оптимизму. Семьи двух братьев жили дружно, хотя в 1931 году пришлось разделиться (дед Евгений уже умер), но все равно жили в одном доме, под одной крышей – коридор был общий.

Внуки были под присмотром одной бабушки – бабы Симы. Для детей Николая Николаевича Софья Александровна была кокой Соней (а Александр Николаевич – кокой Саней, видимо, сказались, угро-финские корни этих понятий).

Она имела добрый нрав, была приветливой и покладистой и даже дома никогда голоса не повышала, хотя дети есть дети, их проказы могут кого хочешь вывести из равновесия. А её нет! За это, видимо, бог дал ей долгую жизнь, нельзя сказать счастливую, но всё это поколение счастливым не назовешь – столько испытаний ему выпало. Взять хоть коку

Соню – после смерти мужа как жить с тремя малолетними детишками (двое уже были постарше – сын Борис в армии, дочь работала в сельпо)? В колхозе на трудодни можно было заработать только «палочку» в книжке колхозника. Уму непостижимо, но выжила и ребят вырастила. Одна, без скончавшегося мужа, без твердого заработка.

Или случай в войну, в зиму 1943 года. Объявлена мобилизация 17-летних мальчишек. А в стране голод. Щуплая от недоедания надежда Отечества нашего грузится в теплушки и направляется для прохождения курса молодого бойца под Вятку, где были построены землянки. В числе солдат был сын коки Сони Борис. Из писем бойцов стало ясно, что они недоедают, устают и вообще на грани отчаяния. Матери стали собираться в дорогу, чтобы хоть как-нибудь подкормить мальчишек. Среди них – кока Соня. На попутных поездах они стали добираться к своим сыночкам. А железная дорога работала в военном режиме: когда, куда пойдет поезд, не знал никто (военная тайна!). О пассажирских поездах нечего было и думать, вагоны были большей частью переделаны в санитарный транспорт. Но матери добрались до места назначения, ибо нет преград материнской любви. Следует заметить, что, когда уже в конце войны Бориса ранили, он в госпитале лежал тоже на Вятке, в городе Котельнич, бывшем уделе князей Галических. (Борис, кстати, посвятил жизнь защите Отечества и получил звание полковника.) В предыдущем изложении говорилось о родственниках со стороны нашего отца – Николая Николаевича. Не менее интересным кажется родственный крестьянский клан со стороны матери – Елизаветы Ивановны, в девичестве Угрюмовой.

Родоначальником здесь считается Угрюмов Роман Семенович, который, отслужив отечеству 25 лет в военной службе, явился к помещику (проживавшему где-то за Галическим озером) и был пожалован владельцем земель в нашей округе участком земли и лесом, располагавшимся возле деревни Демино, в нашей округе. Женат он был тогда или холост, или потом женился – неизвестно, известно лишь, что у Романа и Надежды (так звали его жену) родилось

2 сына – Николай и Иван – и 5 дочерей. У Николая было 10 детей, у Ивана – 9. Первая жена Ивана – Анна Осиповна, родила ему 5 детей (Александра, Людмилу, Надежду, Елизавету, Екатерину), вторая – Александра Васильевна – ещё 4 (Анатолия, Софью, Александру, Леонида). У дочерей в общей сложности родилось в последующем 14 детей.

Сыновья Романа Семеновича жили в Демине, дочери были выданы замуж в окрестные деревни – Извал, Цыбаково, Кочеремово, Якунино. Вот такой клан Угрюмовых появился в Лесном Заволжье с легкой руки Романа Семеновича. Старший его сын – Иван Романович, наш дед со стороны матери, роста был высокого, богатырского телосложения, с голубыми глазами и широкой бородой, достигавшей чуть не до живота. Вспоминается, что ходил он прямо, не сутулясь, используя на старости лет можжевеловую палку. Дед Иван, следует полагать, вряд ли помнил всех своих внуков, которых родилось великое множество: у Александра – 2, у старшей дочери Людмилы – 3, у Надежды – 5, у Елизаветы – 5, у Екатерины – 5, у Анатолия – 8, у Софьи – 1, у Леонида – 2. Зато бабушка Александра помнила всех внуков: встретит, расспросит, накормит, расскажет деду Ивану, кто есть кто из внучат, чей внук пришел и откуда, поскольку внучата, в основном, жили в соседних селах.

Дед всю жизнь трудился для семьи. Остался вдовцом с пятью детишками мал мала меньше. Пришлось жениться ещё раз, бог дал ещё четверых детей. Первая жена, наша бабушка Надежда Осиповна, скончалась рано от заражения крови: занимаясь какой-то работой по хозяйству, порезала палец на руке. Не принятые вовремя меры привели к гангрене, необходимостью стала ампутация руки. Однако бабушка ответила, что в крестьянстве без руки при малых детях жить нельзя, пройдет, бог даст. Но гангрена прогрессировала, и бабушка скончалась. Вторая жена деда, бабушка Александра, вступила в брак с Иваном Романовичем, имеющим 5 детей (старшему 15 лет, младшей 3 года). Была небольшого роста, неугомонная, деятельная. В престольный праздник (для деревни Демино – это Ильин день, в августе) за праздничный стол садилось большое число близких родственников, в основном, детей деда Ивана. Второй волной гостей были внуки, там уже хозяйкой стола была бабушка Александра. Она потчевала внуков пирогами, киселями и прочими вкусными вещами, едва успевая за быстро жующими юными гостями.

При большом количестве дочерей дед Иван должен был всех их нарядить, дать приданое для замужества – без того девке позор. Будучи плотником, он построил большой дом, размещенный вдоль дороги, так что можно было видеть всех проходящих. Посреди дома – веранда. В нашей местности дома строили высокими, т. е. с подполом высотой около 2 метров. Так же была построена и веранда – высоко над землей, в виде полукруга из стекла с незаметными переплетами окон. В веранде было много света и возможность обзора деревни. Дед был мастером своего дела.

Надо сказать, что при наличии соснового превосходного леса крестьянские избы строились, как говорится, всерьез и надолго. Бревна ошкуривались, просушивались, после чего мужики (как правило, весьма квалифицированные плотники), помолясь богу, приступали к делу. Обычно изба включала две части – жилую и примыкавшую к ней хозяйственную, где находился крупный рогатый скот, а на «повити» – (помещении над хлевом) хранилось сено и инвентарь, необходимый в хозяйстве. Сено доставлялось на повить по съезду (лошадь въезжала с возом сена прямо к месту выгрузки).

Жилая часть включала прихожую («куть»), основное помещение («зало») и кухню, размещаемую за «переборкой» (так называлась перегородка между кухней и «залом»). Значительную часть помещения занимала огромная русская печь из кирпича. Хозяйка варила там еду для семьи и, естественно, для домашней живности – теленка, поросенка, коровы, кур и т. д. С раннего утра в печи жарилось, варилось, пеклось. Горшки (у нас звали чугуны) разных размеров, ухваты, противни и прочий нехитрый инвентарь были в умелых руках хозяйки орудиями труда, позволяющими готовить самые разнообразные кушанья. Помнится, в праздник гостям выставлялись в качестве первого блюда щи из капусты мясные, лапша с мясом, студень с квасом, окрошка, а потом, как водится, картошка с мясом в нескольких видах, крупники с маслом или молоком, творожники, блины и оладьи, кисели и т. д., ну и, конечно же, пироги. Пироги были гордостью хозяйки, каких их только не было! На праздник хозяева ничего не жалели. Бывало, весь год постепенно запасают продукты, чтобы в праздник не ударить лицом в грязь. Надо сказать, наши места отличаются удивительным гостеприимством – может, и не ахти какие припасы есть в доме, но считалось зазорным гостя отпустить «от пустого стола». Чаю да нальет хозяйка!

Однако вернемся к русской печи. Большая и всегда горячая, она нагревала помещение и к тому же была лучшим лекарем от всякой хворобы: кашель ли у тебя, насморк ли, температура ли поднялась – ночь полежишь на печи, и как огурец – болезнь прошла, и при этом никакой химии лекарственной, которая одно лечит, а другое калечит.

На печи, бывало, спали старые да малые. Ребята среднего, школьного возраста спали зимой на полатях (это настилы из досок над «кутью»). Летом часто молодежь спала либо на сеновалах, либо в летних постройках при доме (кладовках).

Летняя передислокация объясняется просто, – чтоб родители не знали, когда сынок придет с вечерних танцев или других гуляний.

В «зале», как входишь, справа напротив входа, —

«красный угол» с божницей, в этом же углу устраивались широкие скамьи буквой «Г», закрепленные навсегда, и большой стол, за которым трапезничала семья. Интересно, что первую тарелку подавали главе семьи – кормильцу.

Дети при этом под его строгим взглядом шуметь и баловаться не осмеливались, иначе и из-за стола можно было

«вылететь», не евши. Случаи с разговорами детей на тему «Я этого не хочу» или «Я этого не люблю», столь характерные для деток современных, не припоминаются. Аппетит у детей природы был всегда отменный. Чай пили, конечно же, из сверкающего самовара, который ставился на стол после основных блюд. Заварка готовилась в специальном чайнике, пакетиков с заваркой тогда не было. Не было и моды насыпать заварку в отдельные чашки. Чай пили с вареньем или с сахаром вприкуску. При этом соблюдался «домостроевский» обычай – первую чашку наливали главе семьи, все прочие могли это делать только потом. Никто против такого порядка не возражал – было повсеместно принято подчеркивать права родителя, поскольку именно он обеспечивал семью, на него ложились обязанности по поддержанию порядка. В этой связи иногда только головой качаешь, слыша множество примеров неуважения к старикам, такого раньше не было в наших местах. Нарушается заповедь «Чти отца своего…», и приводит это к самым неблагоприятным последствиям, проявляющимся, прежде всего, в последующем неуважении собственных детей, очень зорко наблюдающих взаимоотношения в семье и переносящих подмеченное на дальнейшую жизнь.

Дед Иван просто бы не понял, как может быть непослушным сын, равно как дочь или внук, как сын может выйти из отцовской воли. Не принято это было – перечить отцу. Только сумятицей революционных событий можно объяснить, что старший сын его – Александр Иванович – уехал из родных краев навсегда, в 40-е годы прошлого века оказавшись на Украине. Известно, что у него было двое детей, что они пережили немецкую оккупацию – и всё.

Старшая дочь Ивана Романовича Людмила Ивановна, 1897 года рождения, была выдана замуж за Михаила Бойцова, который, как и большинство мужчин нашего края, был отходником и имел редкую для нашей местности специальность маляра-художника. Работая в столице, сошелся с большевиками, проводил в наших краях революционную работу. До хрипоты спорил со старшим сыном деда Ивана, Александром Ивановичем, который, видимо, имел другую точку зрения на революцию. Людмила Ивановна рассказывала, что

Михаил и спал с наганом под подушкой, поскольку опасался – и не без основания – за свою жизнь в связи с угрозами местных противников революционных процессов. Погиб он, будучи комиссаром, под Царицыным в Гражданскую войну.

Осталось трое детей, старушка мать и жена Людмила Ивановна. Жили они в старом маленьком доме. Решила с отцом – дедом Иваном – строить новый дом: сыновья подрастали, дочь была на выданье. Из леса, который когда-то достался деду в наследство от Романа Семеновича, заготовили бревна и перевезли их в Новиково, где жила семья тети Людмилы.

Дом был построен с непосредственным её участием. Тетя Людмила помогала отцу и в работе с бревнами, и крышу дранкой крыть. Дом стоял на возвышенности, окнами на реку. Весной

21 мая в Николин день (престольный праздник в Новикове) тетя Людмила обязательно угощала гостей пирогами с рыбой, для чего в узком месте реки ею ставилась мережка, сплетенная из прутьев ивы.

Старший сын её Михаил был лучшим трактористом машинно-тракторной станции (МТС), дочь Валентина вышла замуж и уехала в Ленинград, а младший сын Борис погиб в войну.

Вторая дочь Ивана Романовича – Надежда – была кроткой, тихогласной, терпеливой женщиной. Вышла замуж по любви за крестьянина из соседней деревни Якунино Александра Скороспелова, добрейшего и работящего мужа. У них родилось 5 детей. Старшая только что вышла замуж, две другие учились в школе, а ещё две – были дошкольницами, когда случилось несчастье с их отцом – возвращаясь домой вечером со станции Лопарево по железнодорожному пути, он был сбит паровозом. Была метель, он шел с поднятым воротником полушубка и не услышал паровоза, вынырнувшего из-за поворота. Оставшись с пятью девчонками, которых надо было кормить, обувать, одевать, учить – где она брала силы?.. При этом надо было работать в колхозе, где заработка практически не было. Отечество «оплачивало» колхозный труд трудоднями («палочками»), на которые никого не накормишь. Многострадальная женщина, сколько она вынесла и как вырастила дочек? А они выросли вопреки всему, впоследствии вышли замуж за хороших людей, трое из них уехали в Ленинград, нарожали детишек и жили, как говорится, не хуже других. По сути, выше описаны события, которые произошли примерно в течение 100 лет – с середины XIX по середину XX века. Далеко не обо всех достойных людях здесь сказано. Крестьянский клан Смирновых-Угрюмовых настолько разросся, что описать судьбы наших родственников, проживающих, кстати, как в России, так и за рубежом, нет никакой возможности.

Осенью 2008 года одному из авторов этих записок довелось побывать на малой родине, там, где жили люди, о которых шла речь выше. Надо было со станции Антропово Северной железной дороги, что примерно в 40 километрах от Галича, попасть в Антушево, где находится Софийская церковь и кладбище при ней. Мы доехали до д. Шувакино, дальше дорога была непроезжая и 6 километров мы шли пешком. Лет 5 назад, помнится, мы без особых приключений совершили такой же поход, но сейчас ситуация заметно изменилась. Во-первых, лесная дорога заросла подлеском так, что пройти по ней было непростое дело. Во-вторых, попутные деревни больше не существовали. Более того, можно было в самой бывшей деревне заблудиться и уйти куда-то: большие травы, кусты, лес – чапыжник – вот что представляет теперь деревня. Антушево, когда-то село в сотню дворов, отличающееся большими полями, лугами и красавицей церковью на краю деревни, куда-то пропало: поля заросли подлеском, от бревенчатых пятистенных домов остались где стена, где развалины построек. Церковную стену пересекла вертикальная трещина в

5 сантиметров, церковь заросла лесом, растущим прямо у стен. Полов, потолков, крыши уже нет.

Кладбище как после бурелома: на крестах – поваленные деревья, ограды поломаны. Ходят, видимо, сюда люди чрезвычайно редко – дороги нет.

Мы, сняв шапки, смотрели на это запустение и небрежение по отношению к могилам предков. Что стало с ранее густонаселенным краем, который превратился в лесную пустыню? Можно перечислить деревни, в которых уже никто не живет или доживают 1–2 человека – им некуда податься. Это знакомые нам Якунино, Демино, Филино, Волково, Антушево, Стопник, Дор и многие, многие другие.

По лесной дороге, где мы шли, мои спутники постоянно показывали мне следы. Началось с того, что я, шагая по дороге к кладбищу, удивился, что вот, смотрите-ка, следы коровы. Ответ был – коров тут давным-давно нет, это лосиха с лосенком, а вот тут следы медведя, а вот там маленькие – это уже медвежонок гулял по дороге, а вот здесь дикие кабаны землю рыли.

Всё, видимо, возвращается на круги своя: земля с её пашнями и лугами, когда-то отвоеванными нашими предками у природы, снова приходит в первозданное состояние, в котором её застали первые славяне. А что, не так?