Полк

Полк решит свою задачу.
Он умрёт, но будет так.
Командир, как час назначен,
Ждёт со всех сторон атак.

А задача в поле чистом —
Ни на шаг не отступить,
Не пустить к Москве фашистов,
Под Москвою их разбить.

Полк, не видевший сраженья,
Принимает первый бой.
Ни резервов, ни снабженья,
Только поле за тобой.

Штаб полка – одни мальчишки,
Нет ни опыта, ни карт,
И всё ближе, ближе вспышки
От мальчишек из-за парт.

Командир кусает губы,
Знает, что-то здесь не так.
Не дымят печные трубы,
Тишина – недобрый знак.

А мороз вовсю крепчает,
Снег колючий до небес.
Полк замёрзший замечает,
Что полез фашист, полез.

Выполняет полк задачу,
В чистом поле насмерть встал.
И нельзя ему иначе —
Сердце крепче, чем металл.

Командир встаёт с наганом,
А за ним – снега, снега…
В белом полушубке драном
Не пропустит он врага.

Но резервы будут поздно,
Но фашисты не прошли.
И глядят солдаты грозно,
Не отдавшие земли.

Есть такие вот задачи —
На войне любой ценой
Устоять в бою, иначе
Будешь проклят всей страной.

Всей страной и всем народом,
Что давал и пить, и есть,
Что в полях и на заводах
Для врага готовил месть.

Полк не выполнил задачу,
Не пойдёт уже вперёд.
Подмосковный ветер плачет,
Плачет так, что жуть берёт.

Полк погиб, покрыли кровью
Снег фашистские войска.
Полк погиб, но в Подмосковье
В землю вмёрз он на века.

Нет, не дрогнули мальчишки,
Нет, никто не побежал,
И всё дальше, дальше вспышки
Полк бессмертный провожал.

Русский рубеж

На присвоение городу Ряжску Рязанской области почётного звания «Рубеж воинской доблести»

Салют в Москве Берлин затеял рано,
Ведь надо было Ряжск ещё пройти.
Но танковый кулак Гудериана
Упёрся в неприступные пути.

И в это время Сталин вспомнил Бога,
И Кремль икону поднял в синеву —
Рязанская железная дорога
Не пропустила немцев на Москву.

Она тогда на них взглянула косо,
Отдав, что было лучшее, в горсти:
Как ураган бессмертные матросы
Сметали нечисть на своём пути.

Про этот бой страна тогда не знала,
Но вот отсюда начала она
Из крупповского падшего металла
Ковать своим героям ордена.

А Ряжск не пал, его железный узел
Врага за горло плотно взял тогда,
Чтобы мужик рязанский – косопузый,
Не знал господ на Хупте никогда.

Есть рубежи, наверное, и круче,
Есть города, где были пыль и прах.
Но Ряжск мой жив, и помнит он, и учит,
Что русский дух не знает слова страх.

И пусть враги не верят в эти сказки,
Мы в бой идём с Отчизной на устах,
И точно знаем, в сорок первом в Ряжске,
Задолго до Победы пал Рейхстаг.

«А стихи-то ни о чём…»

А стихи-то ни о чём,
Как мы, в общем жили-были…
«Кто придёт на Русь с мечом…»
И случалось, приходили.

А стихи-то ни о чём —
Никакого в строчках прока,
Всё не тает снежный ком —
Всё идут к нам издалёка.

«Ещё луна совьёт гнездо над крышей…»

Ещё луна совьёт гнездо над крышей,
Заглянет в гости ранняя звезда,
Когда сквозь стон я голос твой услышу,
Издалека добравшийся сюда.

На батарее кончились снаряды,
Ушли «вертушки» и когда их ждать?
Небритый снайпер рыщет где-то рядом,
Не разучившись в русских попадать.

Смотрю туда, где чей-то ватник тлеет,
Где чьё-то тело начинает тлеть.
Здесь никого никто не пожалеет,
Лишь потому, что некому жалеть.

Вон закопчённый остов бетеэра,
И лейтенант, повисший на броне.
Всё, что осталось, это только вера,
Что нас свои не бросят на войне.

А ты кричишь, и я тебя услышу,
И в полушаге проползёт беда…
Ещё луна взойдёт над нашей крышей,
Заглянет в гости ранняя звезда.

Жене друга

Прошедшей ночью не стреляли
По взводу мужа твоего.
Мы никого не потеряли,
Мы не убили никого.

Кричит петух в Урус-Мартане,
Встаёт, не выспавшись, рассвет.
Но завтра здесь кого-то ранят
Или убьют… А, может, нет.

Тебе опять приснились горы,
Бинты, впитавшие войну.
Ты хоть во сне забудь, что горе
Тебя постигнет не одну.

Поспи ещё, пока мы живы,
Пока ни снайперов, ни мин,
Ведь ранним утром после взрыва
В живых останусь я один.

Жёны интернационалистов

Коляски ставят рядом,
Вязанье достают,
Поскольку с детским садом
Ещё непросто тут.

Ещё с работой туго
И с привозной водой.
И катятся по кругу
Рассказы чередой.

Что долго писем нету,
Что отпуск не дают,
Что их мужья с рассветом
Под пулями встают.

Кричат младенцы в зыбках,
И ветерок свежей,
И в скомканных улыбках
Тревога за мужей.

Инвалидная коляска

Скрип надрывный летит по свету
От колясочки от его.
И страшней того скрипа нету
В мире песенном ничего.

Вроде, встречных не замечая,
Катит, катит себя солдат,
Но глаза его чуть печально
На идущих вокруг глядят.

Но случится, ресницы вздрогнут,
Скрип такой же услышит вдруг,
Может, рядышком на дороге
Кто знакомый иль даже друг?

Так и съедутся две коляски,
Два молчания, две судьбы.
В землю взгляд, словно сдвинут каски
На свои усталые лбы.

Постоят, скажут два-три слова,
И разъедутся кто куда.
И завидев их, вдовы снова
Возвратятся в свои года.

В довоенные, где по двадцать,
Где рябина в лесу горька,
Где ребята учились драться,
Чтоб до крови, наверняка.

Не успели, ушли негаданно,
Пухом русская им земля.
И калекам им были рады бы,
Как вот этим, что вдаль пылят.

Не пропавшие, с горькой метою,
Не винящие никого,
С давней песней своей не спетою
Века страшного моего.

Интервью

– Вы позволите?
– Садись…
Хлопни форточку, продует.
Ты, писатель, не сердись,
До сих пор не отойду я.

У тебя сейчас одно —
Выдать бой на перевале,
И тебе, видать, «окно»
Для моих ответов дали.

Мол, поярче опиши,
Дай динамики и света,
Чтоб величие души
Отпечатала газета.

Я тебе не стану врать,
Не ищи во мне Героя.
У меня жена и мать
Да ещё детишек двое.

И когда я там упал,
(И подумать жутковато!),
Промелькнуло: всё, пропал!
Как они там без меня-то?!

Знаю, думаешь про долг,
Но тогда, на перевале,
Думал, как приду без ног,
Что домой дойду едва ли.

В бетеэре рвал бинты,
И в бреду орал: «В атаку!»
Ну, скажи, а смог бы ты
Пережить такую драку?

Ты прости, я не в упрёк,
Я к тому, что сердце ноет:
На мучения обрёк
Мать и мальчиков с женою.

Я, конечно, не слабак,
Голова как надо варит.
Но не думал, что вот так
Жизнь возьмёт да и ударит.

Мы, конечно, поживём…
Может, слышал, город Шуя?
Не пиши ты ни о чём,
Как солдат тебя прошу я.

Ни к чему, одна возня,
Ни к чему, что в схватке где-то…
Не пиши, майор, с меня
Современного портрета.

Всё как надо, на посту,
По закону и по долгу…
Отвернулся, пустоту
Простынёй прикрыл, как ногу.

На Родину

Не спится ребятам в февральскую ночь,
Но жизнь благосклонна
И к ним, и ползущим на Родину прочь
Озябшим колоннам.

Они в напряженье идут по мосту
И траками лают,
А трассеры плотно летят в пустоту,
Но с гор не стреляют.

Патронов осталось полным-преполно,
Остались и мины…
Но в этих горах, опустевших давно,
Застыли машины.

И зябко, и душно в седом феврале.
Сверкают медали,
Но крови за них мы афганской земле
С лихвой передали.

Отдых

Кроме неба – пустота
И с кулак на небе звёзды.
В эти рыбные места
Помолчать меня завёз ты.

Сел тихонько у костра
И уставился на воду.
Так и слушал до утра
Одичавшую природу.

Щебетал июньский лес,
Шёл подлещик на перловку,
И поскрипывал протез,
Подсекающий неловко.

Я глядел на поплавки
И не мог представить даже,
Как страдало полруки
У тебя под камуфляжем.

Парадный мундир

По росту подобран, приталенный ладно,
В кладовой мундир ожидает парадный.
Нашивки сержантские, знаки отличья,
И фото в нагрудном кармане девичье.

Но нет увольненья и отдыха нету,
И маршам бессонным не видно просвета.
Зовёт и зовёт, поднимая, присяга,
Туда, где бессильна лишь только отвага.

Привал окончательный, видно, не скоро,
Пока по Салангу разносится порох.
И путь возвращенья такой беспроглядный
Туда, где мундир ожидает парадный.

Разговор

– Закваска у ребят не та.
Мы были чуточку проворней…
– И в душах чаще пустота,
И в память не пускают корни…

Один примолк, окурок смяв,
Ну, а другой, подумав малость,
Вдруг рубанул, что начсостав
Порой показывает вялость.

Судили, видимо, правы
И не правы, конечно, где-то,
Две белых-белых головы,
Осыпанных не майским цветом.

Курили два фронтовика
У школы города большого,
Что носит имя земляка
Рожденья шестьдесят шестого.