Это был мой первый из четырёх банков, куда меня сначала взяли, благодаря знанию иностранных языков, в качестве пресс-секретаря, спустя два месяца повысили до зама, а ещё через пятнадцать дней – до начальника отдела. Мы арендовали помещение у владельца компьютерной фирмы. Когда банк начал испытывать трудности (а в то время они лопались, как мыльные пузыри), он сначала отключил нам телефоны, а затем выселил всех в подвал, где располагалась бухгалтерия и спрятанный за железной дверью сейф. Поскольку мы долго не платили за аренду, он как-то повесил на решётку, у входа в эту большую комнату, цепь с замком, но мы перепилили её взятым у строителей напильником.

Раз нам позвонили, я открыл металлическую дверь и увидел четверых молодых людей. Они спросили председателя правления, затем нового владельца банка. Я, не отпирая решётку, ответил, что их нет (это была правда), и они ушли. Через какое-то те же ребята пришли с арендодателем, который числился у нас заместителем председателя правления. Он впустил их в подвал, после чего они, выражаясь по фене, начали угрожать нам и сидевшей в комнате солидной женщине, председателю правления. Когда им не удалось ничего от неё добиться, один из них, выглядевший поприличнее, обратился ко мне:

– Вы охранник?

– Нет (вряд ли очкарика взяли бы на работу охранником, просто ему запомнилось, что в первый раз я им открывал дверь).

– А кто?

– Начальник отдела.

– Тогда записную книжку на стол!

Не успел я возмущённо что-то сказать о нарушении прав человека, как другой, с самой бандитской рожей, крикнул:

–Ё.ни ему!

Пришлось отдать им свою записную книжку, они нашли в ней телефон старого хозяина банка и обрадованно переписали его. Однако это было совершенно бесполезно: он, не вернув их банку кредит, уже сбежал с женой и дочерью за границу. Так прошёл час, во время которого тот, кто забрал мою записную книжку, даже извинился за то, что они действовали со мной так жёстко. Однако обстановка оставалась тревожной, и мы не знали чего ещё от них ожидать. Наконец, появился владелец банка, и его отвели куда-то наверх. Он вызвал свою крышу. Они приехали, попили с непрошенными гостями чай, и на этом всё закончилось. Как раз в момент этих переговоров наш компьютерщик выглянул на улицу и заметил через открытую дверцу только что подъехавшего автомобиля лежавший на сидении, рядом с водителем, миниатюрный пистолет-пулемёт типа израильского Узи.

Через несколько дней владелец банка попросил меня, в целях личной безопасности, поехать с ним в банк наших обидчиков. Спустя несколько месяцев по поводу невозвращённого кредита приходил адвокат, а потом наш банк купила одна большая фирма. Но с тех пор я держал справа, под крышкой стола, свои самодельные нунчаки. На всякий случай.

Как я занимался фехтованием

Все мы в детстве смотрели старый французский фильм «Три мушкетёра» (1961) с Милен Деманжо в роли Миледи. Закончив 2-ой класс, я во время летних каникул прочитал также пять томов мушкетёрской эпопеи Александра Дюма. Я даже обзавёлся короткой пластмассовой шпагой от серсо и разгуливал с ней на боку по даче. В школе мы часто фехтовали на палках, и я заметил, что при всех моих физических недостатках (близорукости, плоскостопии и сколиозе) у меня неплохая реакция. Поэтому, когда нам раздали список видов спорта, в которые предлагалось записаться, я, не задумываясь, выбрал фехтование. Там было много разных секций. Мой приятель, например, зная о силе команды МГУ по водному поло, записался на этот вид спорта и затем мне рассказывал, как во время игры под водой дерутся ногами и стягивают с противника трусы.

Занимались мы в специально оборудованном зале, находившемся в соседнем с нами здании факультета журналистики. Тренер, мастер спорта по фехтованию, вначале рассказал о видах оружия. Рапирой и шпагой наносят колющие удары, а саблей можно ещё и рубить, даже по маске. Рапира четырёхгранная, а шпага трёхгранная; последняя тяжелее, жёстче и чуть длиннее её. У сабли короткий, гибкий клинок трапециевидного сечения.

Нам предстояло заниматься фехтованием на рапирах. В нём засчитываются только уколы, нанесённые в защитную куртку. Помимо неё и маски, приходилось надевать брюки по колено на подтяжках и перчатку на вооружённую руку. Долгое время мы обучались стойкам, скользящему и скрестному шагу, а также различным видам уколов. Затем в парах отрабатывали защиту. Однажды мы тренировали тот её вид, который оказался удивительно лёгким: противник наносит укол, а Вы слегка поворачиваете кисть по часовой стрелке и отводите рапиру соперника в сторону. Обычно мастер только наблюдал и делал замечания. А тут он вдруг, глядя, как мы с партнёром тренируем эти движения, сам взял в руки рапиру и сказал мне, чтобы я защищался. Упражнение было простым, и я парировал все его уколы. Но это длилось очень долго, и я быстро выдохся. Уже через 2 минуты пот со лба стал так сильно заливать мне глаза, что я почти ничего не видел.

Несмотря на все предосторожности, фехтование тогда было сравнительно опасным видом спорта. Тренер говорил, что в пылу схватки оружие может сломаться и обломком нанести рану сопернику. Так, позднее, на первенстве мира 1982 г., погиб один из двух советских олимпийских чемпионов Владимир Смирнов, получив удар рапирой в голову. Именно после его гибели Международная федерация фехтования ужесточила правила безопасности.

На 2-ом курсе секцию фехтования закрыли, и меня перевели в общефизическую группу, которая занималась в спортивном комплексе, рядом со зданием МГУ на Ленинских горах. Зная теперь мою нелюбовь к сдаче норм ГТО и т.п., Вас не удивит, что я постарался вскоре перевестись в Шахматный клуб, расположенный на самом верху, почти под шпилем этой высотки.

Вавилонская башня

Мои преподаватели арабского языка, зная, что у меня родилась тогда ещё первая дочь, старались мне помочь с подработкой. То же самое делал начальник курса. Как-то прямо перед весенней сессией он вызвал меня и сказал:

– В прошлый раз не получилось с КМО (Комитет молодёжных организаций СССР, обслуживать переговоры мне не доверили). Я Вам должен. По линии ЦК КПСС приехал один палестинец, он сейчас лечится в больнице. У него проблемы с позвоночником: ему во время бомбёжки в Ливане на спину упал ящик.

В ЦК КПСС мне вручили талоны на такси и сказали, что я должен навещать его хотя бы через день. В больнице за один месяц я познакомился ещё с сирийцем, греком и пожилым французом. Последнего я как-то увидел сидящим в инвалидном кресле. Медсестра подозвала меня и спросила, что ему нужно. Первые фразы были для меня мучительны, но вскоре мой язык развязался. Вначале он относился ко мне насторожённо, затем я принёс ему «Мадам Бовари» на французском, и мы подружились. Он томился от скуки, поскольку разговаривать ему, кроме меня, было не с кем. В другой раз я помог главврачу отделения, который пытался объясниться с греком, знавшим английский. И в этом случае всё происходило в точности, как при знакомстве с французом. Впервые видя живых иностранцев, я откровенно плавал, несмотря на все мои пятёрки по трём языкам.

Вначале палестинец, сириец, француз и грек лечились отдельно, затем их всех переселили в одну большую палату. Я выполнял их мелкие просьбы, вроде коллективной покупки электробритв, рассказывал им новости, а также пытался наладить их общение. Вначале все три иностранных языка мешались в моей голове, думавшей по-русски, в одну кучу. Но постепенно я начал чётко различать, кому что переводить, благодаря чему они смогли поддерживать общий разговор о женщинах, спорте и т.п. так, что все четверо понимали друг друга.

После работы с палестинцем, во время которой я успел сдать экзамены за 4-ый курс и получить повышенную стипендию, меня опять по линии ЦК КПСС приставили к одному иракскому партийному деятелю. Он проживал в маленькой, но уютной гостинице. После бесплатного обеда, за который мне надо было только расписываться, я по телефону вызывал «Волгу», потом мы вместе ездили по его делам. Пару раз мы заходили в так наз. Секцию ГУМа, где можно было за рубли купить то, что продавалось в валютных «Берёзках».

Потом были Комитет советских женщин, Всероссийское общество слепых (трижды), Союз писателей СССР и Советский комитет защиты мира. Так, ещё во время учёбы, я постепенно втянулся в переводческую работу.

Немного об экстрасенсорике

Одним летом, каждые выходные, мы с моим другом приезжали на виллу «Здоровье» в Сокольниках, где журнал «Медицина для всех» организовал бесплатные консультации и лечение экстрасенсов, колдунов и магов. Мы работали от Всемирной ассоциации парапсихологии и целительства, почётными членами которой были Ванга и американский астронавт Нил Армстронг.

Часть медиумов принимала в помещении, а мы предпочитали улицу. Приём длился с 13:00 до 17:00, а люди занимали очередь с 7 часов утра. Помимо этого, они приводили с собой своих родственников и знакомых. Конечно, они старались принести нам какое-нибудь угощение, и мой друг шутя говорил мне, что мы с ним как «земские врачи». Йог и мануальщик, он укладывал пациента на банкетку и ловко балансировал на его спине, разминая ему больные позвонки. Потом устраивал танцы своих адептов под мелодичные песни, льющиеся из моего сирийского двухкассетника, стоящего прямо на траве.

Мне же поставили стол и два стула. Я занимался экстрасенсорикой, а также биоэнергетическими диагностикой и лечением. Случаи, с которыми я работал, были разными и касались не только здоровья, но и психологии семейных и сексуальных отношений, о чём я был в то время весьма начитан. Важным оказалось и то, что я почти всегда знал о результатах сеансов, так как эти люди возвращались ради повторного приёма, или чтобы только поблагодарить нас. По мере этой интенсивной практики моя сила возрастала. По просьбе пациентов я начал успешно работать с фотографиями. Очередь ко мне стояла на расстоянии десяти метров, и люди в ней утверждали, что чувствуют оттуда жар моей руки (между тем один знакомый экстрасенс с помощью рамок определил длину моего биополя в четыре метра). Какая-то женщина постоянно садилась на траву, неподалеку от меня, и говорила, что ей уже так становится лучше. Конечно, это могло быть самовнушением, но для меня был важен результат, а не то, как он достигнут. Во всяком случае у меня сохранились ксерокопии тех страниц из Журнала благодарностей, в которых оставили свои записи наши пациенты. Помимо этого, довольно часто происходили такие невероятные вещи, что я до сих пор не могу найти им никакого разумного объяснения. После каждого приёма больных я возвращался домой и тут же засыпал.

Так продолжалось два месяца, пока мой друг не сходил на вечер, проводимый нашей ассоциацией. Там он, выйдя на сцену в качестве пациента, разоблачил молодую незрячую целительницу, которая приписала ему кучу болезней. В результате нас обоих выгнали из ассоциации и запретили появляться на вилле «Здоровье». Когда я позвонил женщине из журнала «Медицина для всех», мне сказали, что они ничего не имеют против меня, но я должен принести лицензию. Такого документа у меня не было, потому что я не собирался этим зарабатывать на жизнь. Затем у меня возникли не только денежные трудности, связанные с крахом пирамид АО «МММ» и ИЧП «Властелина», но и проблемы с моим собственным здоровьем. После этого мой товарищ, с которым мы обращались из взаимного уважения друг к другу на «Вы», сказал:

– Наверное, это случилось потому, что Вы хотели сравняться с Богом.

Больше целительством я не занимался.

Злоключения моего друга

Мой друг развёлся с женой. Ей с детьми отошла заработанная им кооперативная квартира, которую обменяли, выселив его в комнату с соседями. Но он даже туда не заходил, устроившись жить и работать в индуистском храме. Несмотря на решение префектуры, жена не позволяла ему встречаться с детьми, у них возникли конфликты, и она подала на него в суд. Нашлись свидетели их ссор, в результате он был отправлен на принудительное лечение в одну подмосковную психиатрическую больницу. По дороге туда их автозак перевернулся, начался пожар, кто-то из охраны и заключенных даже сгорел, а он получил ожоги лица и рук.

Я связался с матерью товарища и первым из его друзей поехал к нему в больницу. Добирался я до неё пять часов, потому что несколько автобусов, ездивших туда от железнодорожной станции, отменили и мне пришлось ждать следующего. Слава богу, не было дождя. Наконец, я подошёл к воротам больницы. Мой друг был старше, поэтому записал меня своим племянником. Я поднялся на верхний этаж. Решётка автоматически открылась, и из палаты вышел он, ставший ещё больше похожим на Иисуса из Назарета, но теперь уже снятого с креста. Мы сели за стол в коридоре. Дежурная медсестра заставила меня переписать в тетрадь всё, что я ему принес. Пока мы разговаривали, она находилась рядом и читала газету, которую я привёз с собой. На то, что дядя и племянник обращались друг к другу на «Вы», она не обратила никакого внимания. Назад я добрался за два часа, успев вскочить в отъезжавший от остановки автобус.

В больнице мой друг занялся оформлением стендов для своего отделения и через год был освобожден за хорошее поведение. Затем я навестил его в собственной квартире, которую он получил в наследство от умершего недавно отца. Жизнь друга наладилась. Теперь он гулял по улице с роскошной лайкой и выглядел очень даже неплохо. Но через несколько лет наши пути разошлись.

С другом по синагогам

Дело в том, что мой друг был хасидом, но проявлял интерес ко всем религиям. С его подачи я (кстати, атеист) сделал литературный перевод первой и второй, самой длинной суры Корана, а он его редактировал. Мы хотели издать это в журнале «Родина», но у нас ничего не получилось.

Он давал мне и моей жене, в которой, видимо, разгадал еврейские корни, почитать религиозные книги. Затем я вместе с ним посетил синагогу, в которую он обычно ходил. Поскольку его там все знали, он объяснил, что я не еврей, но пришёл вместе с ним. Потом я побывал на общественной молитве. Мы стояли с Сидуром в руках, хазан начал читать, а я просто смотрел в текст и на слух сравнивал звучание иврита с арабским языком. Затем мы сели за круглый стол и слушали толкование Талмуда о том, что можно и нельзя делать в субботу (Моэд).

Я с ним также ездил в другую синагогу, в центре Москвы. Это была небольшая комната. Все устроились за столами и ели мацу, запивая её красным вином. Потом начались танцы. Свет в комнате выключили, молодежь осталась внутри, а люди постарше вышли в ярко освещённый зал.

Один раз мы ненадолго заходили в Синагогу Любавических хасидов, возле станции м. «Тверская», где у него была назначена встреча. Он же дал мне читать «Историю хазар» М.И. Артамонова и «Тысячелетие вокруг Каспия» Л.Н. Гумилева, и я на какое-то время увлёкся его интересной теорией. Мой друг также способствовал тому, что я начал изучать судьбу своих репрессированных родственников, потому что был из такой же семьи и сделал всё для этого необходимое намного раньше меня. В то время я ещё не думал о том, что начну всерьёз заниматься историей СССР сталинского периода.

Ахмат Кадыров

В конце августа 1989 г. меня приставили в качестве переводчика к делегации, которую возглавлял писатель Хажбикар Боков, председатель Президиума Верховного Совета Чечено-Ингушской АССР и заместитель председателя Президиума Верховного Совета РСФСР. С ним также приехали председатель Совета Министров республики и русская женщина, директор ткацкой фабрики. Они пробыли в Сирии с 27 по 31 августа и проживали в гостинице «Аш-Шам». В парке Тишрин проходила Дамасская ярмарка, и Чечено-Ингушетия заняла тридцать процентов экспозиции в павильоне СССР. Ещё раньше делегации приехала группа девушек весьма яркой внешности для демонстрации мод, но все их наряды остались в Москве: багаж их не взяли в связи с летней перегруженностью авиалиний, и они приехали только с ручной кладью. Позднее я увидел этот показ мод, который собирал толпы зрителей – молодых мужчин. Там же я впервые опробовал шахматный компьютер – начал подсказывать сирийцу ходы, и нам удалось победить. Одновременно приехал танцевальный ансамбль «Вайнах», который выступал с ежедневными концертами по всей Сирии.

Там же, на ярмарке, я познакомился с ректором первого на Северном Кавказе Исламского института Ахматом Кадыровым. У него была своя, отдельная программа, например, существует фото его встречи с представителями местного духовенства, куда он отправился в национальном костюме, подпоясанный кинжалом. Но наша делегация часто встречалась с ним в павильоне СССР. Он подходил к нам и с каждым здоровался за руку. Это был ещё молодой (38 лет) человек, с его знаменитой небольшой бородкой и усами и приятной улыбкой. Никто тогда ещё не знал, что ему уготованы всемирная слава и преждевременная смерть.

Наша, светская программа включала в себя торжественное открытие ярмарки 28 августа, где выступал министр экономики и внешней торговли САР, вечер в гостинице «Семирамис» по случаю дня Чечено-Ингушетии, концерт и вечер в Советском культурном центре, встречу с чеченской и ингушской диаспорой. Очень ответственным был ужин в честь делегации, который состоялся в одном из затерявшихся в старом Дамаске дворцов в османском стиле. Нас принимали мэр города Дамаска и один из членов ЦК партии Баас, как нам сказали, четвёртое лицо в государстве. Я переводил в течение трёх часов (с 21.30 до 24.30) в присутствии временного поверенного в делах Посольства СССР в САР, который сам в течение десяти лет работал переводчиком (затем ещё двадцать – практически во всех ближневосточных арабских странах), а также его личного переводчика и сирийского полковника, знавшего русский язык.

Помимо делегации, на ярмарке, которая продолжалась ещё до 10 сентября, присутствовали заместитель председателя Совета Министров Чечено-Ингушской АССР, министр культуры, промышленности и другие.

Хулиган № 2

Это была моя третья поездка в Казахстан на международную научную конференцию по истории Алашской автономии (пять лет назад). Мы вдвоём прилетели в Оренбург, где нас встретил на своей машине молодой водитель. Доехали до границы, разделяющей наши страны, миновали несколько шлагбаумов, затем сердитый казахский пограничник сфотографировал нас и велел заполнить миграционную карту. Дальше наш ждала совершенно разбитая дорога, которую шофер преодолевал зигзагами с необычайным мастерством, за что я сравнил его с гонщиком Формулы-1. Путь был далёкий (почти 300 км), поэтому он пригласил нас к себе домой перекусить.

– Я обычно так делаю, когда вожу иностранцев, – признался водитель.

Он познакомил нас с родителями, симпатичной женой и маленькой очаровательной дочкой с необъятными щёчками. Ближе к вечеру мы приехали в Уральск.

В гостинице встретились с другими участниками конференции. Одного из них, японца, прекрасно говорившего по-русски, я одолевал разговорами об их языке (не забыв, конечно, о моих занятиях каратэ), литературе, кино и истории до тех пор, пока мне деликатно не сказали, что представители этой нации любят покой и уединение. Двое – мужчина и женщина – добрались до города из Самары.

В Уральске я познакомился с одним товарищем, который приехал туда из Германии, где жил уже много лет. Он оказался таким же хулиганом, как тот афганский журналист, о котором я рассказывал в одноимённой вспоминалке. Конечно, когда он говорил про друга Достоевского по Семипалатинску и Петербургу – Чокана Валиханова, было смешно. Этот блестящий офицер Российского Генштаба, казахский просветитель, ученый и путешественник был с восторгом принят в петербургском обществе. Но через некоторое время в семьях князей и графов стали рождаться очень похожие на него дети. «Такие маленькие чоканчики», – сказал он и, наклонившись, изобразил рукой несколько голов этих малышей.