Давно уже поддерживая дружескую переписку с Г. П. Климовым, я неизменно получаю от него в подарок его новые книги: «Крылья холопа» (дополненное издание «Берлинского Кремля», драгоценное объективным и детальным описанием советской оккупации в Германии и настроений в СССР в эпоху Второй мировой войны); «Князь мира сего» (где, с чисто литературной точки зрения, особенно великолепна увлекательная и жуткая вступительная часть, печатавшаяся когда-то в «Возрождении»); «Имя им легион» (где тоже сильна завязка и есть отдельные прекрасные места, но где чересчур настойчивая пропаганда автором его своеобразных мнений в области политики, истории и даже богословия, немало вредит художественному эффекту).
Плохо расплачиваясь за любезность писателя, я – наряду с обсуждением интересующих нас обоих проблем магии и демонологии, примитивных религий, обычаев различных диких племен, – постоянно подвергаю резкой критике его творчество, не столько с эстетических, как с идеологических позиций.
Активно нападаю я, в частности, на несколько огульные осуждения в его романах евреев и новейших эмигрантов в целом. Ибо, на мой взгляд, человек отвечает за свои мысли и, главное, поступки, а за происхождение никто не может отвечать, – иначе мы впадаем в худшие нелепости большевизма и национал-социализма. Да и нет в природе, и не может быть, худых народов или хотя бы социальных классов; везде есть скверные и хорошие люди. Впрочем, – надеюсь, я не выбалтываю тут секрета! – на самом-то деле, в жизни, Григорий Петрович человек гораздо более широкий и терпимый, чем в своих произведениях, в которых он, умышленно или невольно, заостряет до крайности свои убеждения.
Другой пункт споров состоял, до сих пор, в моем скептицизме насчет предположения Климова об оккультном засилии в нынешнем западном мире гомосексуалистов и лесбиянок, особенно в сфере искусства и литературы. Но что до данного вопроса, за последнее время я начинаю сомневаться: а, может статься, мой оппонент-таки и прав?
Какие круги инспирируют и поддерживают С. Карлинского, вполне бездоказательно и неубедительно обвиняющего то Есенина, то Гоголя в гомосексуализме? Ну, допустим, что это его собственные и единоличные бредовые фантазии. Конечно, у кого что болит, тот о том и говорит. Но хороши же и американские журналы и издательства, публикующие, по-английски, его статьи и книги!
Будь-то единичный случай! Но вот мы наблюдаем деятельность Ю. Иваска – и уж тут, по-русски! – не постеснявшегося, в своей биографии К. Леонтьева, охарактеризовать этого талантливейшего монархического и православного публициста и писателя как «женственного Андрогина» и «Нарцисса»!
Сей женственный Андрогин, в период службы на Ближнем Востоке, имел серьезные неприятности за то, что избил хлыстом французского дипломата, позволившего себе в его присутствии непочтительно отозваться о России и русских. Трепещем при мысли, что бы произошло, если бы сей самовлюбленный Нарцисс на миг встал из гроба и прочел, что о нем сочиняет его незваный жизнеописатель! Ах, боимся, он бы на деле доказал г-ну Иваску свои совершенно бесспорные и практически не раз им проявленные мужественность и мужество!
Леонтьев, проведший годы на Балканах, в Греции и в Турции, любил тамошних суровых и отважных людей с могучими страстями и подчас жестокими нравами; ибо чувствовал свое с ними сродство душ. Смолоду боец, под старость аскет, он-то уж куда как не был изнеженным или феминизированным! Увы, язык без костей, а бумага все терпит…
Все же дивишься, что и бумага терпит, – и уж вовсе непостижимо, почему потерпел «Вестник Русского Христианского Движения», где, в № 120, эти благоглупости напечатаны, – безобразную клевету на Марину Цветаеву, будто бы пылавшую «сапфической страстью» к ее подруге Соне Голлидэй!
Есть поговорка: «Для чистого – все чисто». Может быть, она и не верна. Но уж неоспоримо, что: «Для грязного – все грязно». Женственность Цветаевой, ее горячая, незаслуженно верная любовь к мужу и детям, ее способность ценить смелость и стойкость в мужчинах и отзываться душой на их поклонение, и, прежде всего, высокое целомудрие, отличавшее ее в быту и в поэзии, общеизвестны и незыблемы для всякого нормального человека. И какую же бессовестность надо иметь, чтобы бросать неприличные намеки на эту могилу, не отмеченную именем могилу мученицы на елабужском кладбище!
Honni soit qui mal у pense[98], – развязно глумится Иваск. О, ему не стыдно, нет; это нам стыдно за него! Не только за недостаток у него душевного благородства, но и за недостаток ума: как он не сознает, что, приводя честную формулу рыцарского века, сам над собою изрекает приговор?
На судьбах людей, предающихся мерзкому пороку, или хотя бы защищающих его своим пером и словом и с жадностью ищущих его там, где его и в помине не бывало, Господь раскрывает нам наказание, какое их ждет: они теряют возможность общаться с человечеством. Для них нет более чистой дружбы между мужчинами, ни между женщинами (о дружбе между мужчиной и женщиной, что уж и говорить!), ни любви к детям, ни даже любви к животным… Все окрашено сексуальной гнусностью.
Долготерпеливый Бог Ветхого Завета, оставляя без кары множество провинностей, пролил фиал гнева своего на Содом и Гомору, – и воистину ведал, что творил! Подобно гордости Сатаны, страшен бунт против богоустановленных законов природы, и не будет прощения нераскаянным преступникам против созданного по образу Всевышнего естества человеческого… Вот, перед нашими глазами, они сами творят суд над собой. Воскликнем же в ужасе, словами Блока:
Боже, бежим от стыда!
«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 29 ноября 1977, № 1448, с. 4.
Старый, но остающийся актуальным вопрос: существуют ли некие темные силы, правящие миром, или же наши несчастья истекают из людских слабостей и неразумия, согласно словам мудрого шведа: «Pauca sapientia mundus gubernator»[99]?
Вероятно, прямой ответ и невозможен: есть то и другое. Кабы не рыхлость толпы, – интеллигентской еще хуже, чем народной! – готовой слепо следовать подсказанным ей примитивным формулам, все тайные организации оказались бы бессильными. С другой же стороны, кое-какие партии, несомненно служащие злу и ведущие человечество к гибели, безусловно есть, – например, коммунистическая.
А имеется ли центр, объединяющий силы тьмы в масштабах земного шара, – остается лишь гадать. Да и гадать небезопасно, ибо речь идет о группах могучих и не привыкших ни перед чем останавливаться.
Кидается в глаза один их внешний признак (тут я целиком согласен с Г. П. Климовым): когда в какой-либо среде густо представлены половые извращения, типа однополой любви, когда в каком-либо кругу ярко, навязчиво проявляется моральная нечистота, в неизбежных формах порнографии, цинизма, кричащего неприличия, – там пахнет серою, там чернеет тень Люциферова крыла.
Обычно оркестрирование общественного мнения производится в елико возможно секретной форме, так что пружины скрыты, ничего нельзя доказать, трудно даже и подозревать. Случается, однако, что неловкий дирижер поставлен на ответственный пост; неуклюже дернув за веревку, он на миг открывает нашему испуганному взгляду нити, идущие от марионеток к закулисным управителям…
На основе таких прозрений легко не только понять прошлое, а даже и будущее предсказать, во всех подробностях. Ограничимся здесь русской эмигрантской средой: в ней все равно, как в капле воды (притом, увы, мутной и нездоровой), отражается вселенная.
Невидимая десница подала сейчас сигнал, – и хлынуло волною поношение Пушкина. Обнаружилось, что и подголоски для травли на него держались наготове, и авторитетный орган печати для пропаганды был в запасе… Ан нет, на сей раз просчитались! Не столь еще разложено и развращено наше Зарубежье: эту лобовую атаку оно стойко отбило, не без урона для заправлявшего кампанией сорбоннского профессора и фонтейнского домовладельца Абрама Терца.
Параллельно обострилась не вовсе новая акция по втаптыванию в грязь – и до чего же подлыми методами! – Гоголя, Есенина, Цветаевой путем лживых (и кустарно, грубо сработанных) обвинений их в противоестественных пороках. Не те ли же действуют, которые всех троих так страшно погубили? И одновременно, нам назойливо выпихивают, возносят на щит для обязательного поклонения, скверного поэта и жуткого, недоброго человека, но зато заядлого, патентованного мужеложника, Николая Клюева!… О раздутой рекламе других литераторов, ныне здравствующих или недавно скончавшихся, мы, по понятным причинам, толковать не станем.
Правда, что псевдокрестьянский «песнописец» Клюев, в отличие от великого, подлинно народного поэта Есенина, отличался взглядами, лучше приемлемыми для левого сектора эмиграции. Вот П. Ф. Юшин, в книге «Поэзия Сергея Есенина» (Москва, 1966), уточняет: «Полемика между Есениным и Клюевым началась сразу же после принятия Есениным клятвы на верность царю в Федоровском государевом соборе. При всей своей приверженности к старине Н. Клюев был последовательным и непримиримым врагом Романовых». Что же до Есенина, то «царистские настроения поэта выражались не в одних стихах, посвященных царевнам, но принимали и более определенные и решительные формы, как раз в то время, когда все яснее становился характер совершившейся революции».
Итак, делается определенным, что в ближайшие дни вынырнут, – сначала, скорее всего, в «Русской Мысли»? – скандальные (и, разумеется, необоснованные) нападки на других русских поэтов и писателей разных эпох, известных правыми и патриотическими убеждениями. Думаем, в первую очередь подвергнутся очернению Гумилев и Розанов, конечно, и Достоевский (твердый орешек: уж сколько пробовали укусить, а зубы ломают!), в более далекой исторической перспективе Жуковский, Тютчев, возможно, А. К. Толстой, Лермонтов, Хомяков; уже, наверное, Лесков. Шаги по дискредитации К. Леонтьева уже активно предпринимаются. Натурально, полный список жертв и очередной порядок заушения обрисуются на практике, по мере претворения намеченной схемы в жизнь: предварительное ее оглашение программой отнюдь не предусмотрено!
В смысле же восхвалений, затруднительнее предвидеть: мало нашлось в русской литературе хоть сколько-то талантливых авторов с сексуальными ненормальностями; разве что, М. Кузмин[100]
О проекте
О подписке