Не ошибся, всё, как я и предполагал. Сейчас ночь с двадцатого июня сорок первого года на двадцать первое, хотя оно уже наступило, пока я на хуторе возился. Западные области, неподалёку Брест: сто километров – это недалеко; до границы тоже рукой подать, не больше пяти верст. Болота вокруг. Одним словом, ситуация знакомая. Выпытав у бандита, где находятся схроны на хуторе, я забрал часть оружия – там даже пулемёт ДП был, патронов к нему три цинка, еще два карабина Мосина, одна винтовка СВТ, шесть пистолетов ТТ и четыре нагана, всё убрал в салон машины. Я ее все-таки заглушил, чтобы слушать звуки вокруг. Жаль, гранат всего два десятка, из них девять РГД-33, остальное – всякой твари по паре. Было немало медикаментов, видимо тут планировали своих лечить; что примечательно – перевязочные средства и лекарства немецкие и свежие. Тоже взял. Ну и продовольствие: полмешка гороха, полмешка гречки, мешок макарон, ящик тушенки – судя по маркировкам, советской, – вязанка лука, мешок картошки. Почти двадцать кило солёного сала в погребе нашёл в чугунке. Соли надыбал коробку. Посуды походной, включая котелок и чайник. Нашёл чай, бочонок мёда прибрал. Машина уже полная, но я не останавливался. Пару одеял прихватил, приметил тюк палатки – взял, плащ-палатку армейскую уже в машине нашёл. Две канистры с бензином были в машине, оставил, лишь бидон с керосином прихватил, полный, для лампы. Ну и целый вещмешок красноармейских книжиц и командирских удостоверений, которые бандиты собирали с убитых ими бойцов и командиров РККА, очевидно для отчётности. К тому же они, видимо, устраивали налёты – денег обнаружилось много, почти полмиллиона рублей, часть золотыми монетами. Тоже всё забрал.

Парня я уже умертвил, женщин и детей только не трогал; сел в машину и покинул хутор. Забрал свои вещи на опушке и поехал прочь. За остаток ночи и следующий день я планировал убраться как можно дальше от границы. В пути, съехав с лесной дороги, встал на опушке, прихватил часть трофеев, в основном деньги и золото, ну и пару пистолетов с боезапасом, и, удалившись в глубь леса, пехотной лопаткой вырыл яму под схрон. После недолгих размышлений, туда же сложил оружие из прошлого мира, вместе с боезапасом, нож разведчика и награды. Оставил при себе только удостоверение генерала НКВД. Кстати, настоящее удостоверение я сдал, это копия была – для подтверждения, что я из другого мира, его вполне хватит. Всё завернул в плащ-палатку и закопал, замаскировав. Вернувшись к машине, погнал дальше.

Скоро светать начнёт. Удалился я километров на десять и проехал пару армейских летних лагерей, когда меня обстреляли с опушки леса. Работал пулемёт. В лобовом стекле образовалось два отверстия, а я почувствовал удар в грудь. Одна пуля пролетела мимо, а вторая попала. Мне хватило сил, зажимая рану и давя на педаль газа, доехать до ближайшего армейского лагеря, где, судя по силуэтам орудий, стояли артиллеристы. Подъехав к КПП и открыв дверь, я прохрипел подбежавшему часовому:

– Я из будущего, утром двадцать второго июня начнётся война…

Что было дальше, не помню, вырубило, и, похоже, надолго. Я ещё хотел добавить про польских бандитов, что в машине трофеи с них, но не успел. Как бы не добили, найдя сидор с документами бойцов и командиров РККА. Моё генеральское удостоверение ещё поди отыщи, оно в носке на левой ноге спрятано, голенище крепко держит. Ещё и форма майора НКВД и того бойца-водителя на заднем сиденье под грудой вещей. Хм, плохо может быть…

* * *

Не знаю, сколько я находился в беспамятстве, кажется, периоды прояснения сознания были, но кратковременные. Вроде бы мне задавали вопросы, я что-то отвечал, бормоча, но что именно, в памяти не сохранилось. Одно радовало – не добили, выжил! Интересно, я в Москве?

С некоторым трудом открыв глаза, я стал изучать белёный потолок. Состояние было так себе, всё приходилось делать с усилием. Слегка ныла грудь, но то, что лёгкие целы, я знал, пуля попала в плечо и вышла в районе лопатки. Когда я к своим гнал, то изредка сплёвывал слюну на ладонь, и она была чистая, без розовых вкраплений крови. Так что точно говорю – лёгкие не зацепило. Еще хорошо, что пуля навылет прошла. Рану на спине я закрывал, прижавшись к сиденью, а на груди – рукой, чем заметно снизил кровопотерю. Возможно, это и помогло доехать до своих. Жаль, дальше сознание потерял, не успел информацию нужную передать. С трудом подняв правую руку – ранение было в левое плечо, – я ощупал себя. Лежу обнажённый, под простынёй ничего, на груди плотная повязка. Живой – уже приятно. Похоже, в палате я оказался не один, рядом скрипнула койка, и я услышал вопрос на вполне чистом русском языке, хотя что-то в нём было не так:

– Хой, парень, очнулся?

С натугой повернув голову, я посмотрел на неизвестного в полосатой пижаме, рядом с койкой которого располагалось окно, забранное решёткой. Это был плотный парень лет двадцати пяти, русоволосый, с рукой в гипсе и старыми следами синяков на лице. Закончив осмотр, я сухим горлом прохрипел:

– Где я? Какой сейчас день?

Рана тупо ныла, и даже попытка пообщаться отдавалась болью. Парень молчать не стал и сообщил:

– Это тюремная больничка в Минске. Сейчас шестое июля.

Та информация, что я смог собрать, прояснила ситуацию. Видимо, меня посчитали диверсантом и отправили в тюремную больницу, хорошо хоть прооперировали и перевязали. Ну и то, что Минск уже под немцем, я тоже теперь знал. Когда его сдали, мне известно. Вон, даже канонады не слышно – значит, наши далеко удрали. Делаю вывод, что сейчас вокруг немцы, возможно и сосед мой из них. Да точно из них. Интересно, он будет меня играть, пытаясь вывести на чистую воду? В это время сам сосед дошёл до двери и постучал – видимо, та запиралась снаружи. Потом он что-то пошептал в открывшееся окошечко и вернулся к своей койке. Окошко закрыли, и уже через минуту дверь, щелкнув замком, открылась, а в палату вошли трое. Играть, похоже, меня не собирались, один из гостей был в форме офицера гестапо – я даже удивился, почему именно эта служба, – а вот двое других – явно русские, врач и медсестра, видимо, медперсонал немцы заставили работать на себя. Те испуганно поглядывали на офицера. Гестаповец сразу же начал задавать вопросы на немецком, но я мог только хрипеть, меня мучила сильная жажда. Медсестра меня напоила – вся вода из поилки ушла, – после этого можно было и пообщаться. Правда, сначала гестаповец дождался, когда врач меня осмотрит и уйдёт, после чего продолжил опрос. Пришлось отвечать:

– Вторая рота первого батальона «Бранденбург-восемьсот». Рядовой Бизоев. Выполнял задание, попал под обстрел ночью, что дальше было – не помню.

Тут дверь снова отворилась, и вошли двое в форме НКВД. У обоих халаты наброшены на плечи. Тот, что имел кубари старшего лейтенанта в петлицах, сказал гестаповцу:

– Спасибо, Егор, дальше мы сами.

«Гестаповец», молча козырнув, покинул палату, я же, мысленно костеря себя – такой дешёвый развод! – внимательно осмотрел обоих сотрудников НКВД. Нет, не узнаю их. Хотя если я в Минске, то играют меня уже немцы, тогда не удивительна молчаливость «гестаповца», тот мог и не знать русского. Так что будем играть в молчанку. Хотя один вопрос задать можно. А лучше два:

– Война началась? И где я в действительности нахожусь?

– Война началась, и ваши германские армии несут большие потери, – ответил всё тот же старлей, второй, у которого были шпалы капитана, то есть тот лейтенант госбезопасности, всё ещё молчал. – Вы находитесь в больнице города Минск.

Этим он расставил точки над «i». Играли меня немцы. Поэтому дальше я общаться отказался. Полчаса они пытались надавить на меня, но без силового воздействия – кстати, сосед не уходил, слушал внимательно, – а потом вернулся гестаповец, всё же, похоже, настоящий, и сообщил:

– Ваши данные будут проверены по спискам батальона «Бранденбург», а пока отдыхайте и лечитесь.

Когда те ушли, сосед сказал:

– Знаешь, я был уверен, что ты русский. Из диверсантов. Хотя для диверсанта у тебя возраст неподходящий. Проверили, вроде действительно свой. Скоро проверят по архивам, узнают, точно ты наш или нет. Я сам из другой роты. Жаль, мы друг друга плохо знаем, опознать тебя не могу. Сам я в плену оказался, когда мы устроили налёт на штаб одного из корпусов Советов. Крепко нам тогда досталось. Половину ребят потеряли, а я раненым в плен попал. Остальные вроде как успели отойти. Потом наши захватили Минск и нас освободили. Сам я из Белостока родом, а ты откуда будешь? Вроде не украинец?

– Чеченец. Меня ещё в сороковом завербовали.

– Ясно.

– Что там с войной, как началась? Мы действительно в Минске?

– Началась так, как запланировано, – оживился сосед. – Советы так драпали, что мы Минск на шестой день взяли, тут сейчас глубокий тыл. Сейчас наши войска осадили Могилёв и добивают окружённых на Белостокском выступе. Ничего, скоро очистим эти земли, будем править. Я себе уже присмотрел деревеньку, мне за ратные подвиги её пообещали.

Пока тот описывал красоты своих будущих владений, вернулась медсестра с подносом – нам принесли ужин, снаружи, оказалось, уже вечер властвовал. Манной кашей на молоке она кормила меня сама, с ложечки. А хорошо немецких солдат снабжают. Сосед сам поел, правая рука у него вполне целая. Я же, поужинав и попив несладкого чаю, лежал и размышлял. Желудок немного бесился, видимо за три недели впервые еда попала в него, ещё в пот бросило, но вроде не критично. Стоило обдумать, что делать дальше. То, что я в глубокой заднице, было понятно и так, но нужно найти выход! Интересно, а куда дели моё генеральское удостоверение? Оно одно указывает на моё прибытие из будущего. Так проще сообщить, чем объяснять, что такое параллельные миры. Также хотелось бы знать, что написано в моём личном деле задержанного, которое наверняка завели. Думаю, оно тоже досталось немцам. В общем, пока ничего не ясно и не понятно. Кстати, температура спала после ужина, сил поднабрался, помогла калорийная пища, я даже смог сесть на койке. Голова от этого сильно кружилась, но ничего, терпимо. Привыкая к вертикальному положению, я прикидывал, сколько у меня есть времени. Если поторопится местное СД, проверяя меня, через сутки-двое уже будет знать, что рядовой Бизоев действительно числится в той роте, да и данные командиров я назвал правильно, что, видимо, и сняло подозрения. Работая в параллельном мире, я изучал списки этого батальона, который в сороковом был переформирован в полк. Единственный чеченец в рядах привлёк моё внимание. Он уже служит, у нас он пропал без вести в сентябре на Брянщине со всей группой. Я не знаю, где сейчас Безоев, и в ответ на запрос могут сообщить, что тот жив и находится на задании. Да ещё внешнее описание дадут, а тот реальный кавказец. Это я типичный русак, сообщивший, что гены такие и на кавказца поэтому мало похож. А вообще-то я чеченский князь, у которого мать русская дворянка, и в рядах батальона добываю справедливость. Ну, и остальная муть… Конечно, версия придумана наспех, так и времени подобрать более серьёзную у меня не было. Да ещё состояние такое, что мысли плавают.

Ночью, когда сосед спал, я стал изображать судороги, с пеной изо рта. Тот всё же проснулся от шума. Включив свет, бегло меня осмотрел и стал стучать в дверь. Вскоре прибывшие врач и медсестра быстро зафиксировали мою тушку и начали спасать. Изображать эпилепсию я научился ещё в том мире, так что боролись за мою жизнь серьёзно. Наконец справились, и, похлопав глазами, я спросил:

– Что это было?

– У вас случился эпилептический приступ, – устало вздохнув, сообщил врач, пока медсестра развязывала меня.

– Ничего не помню.

– Это нормально, – согласился врач и застыл.

Причина у него была. Меня уже освободили, так что, схватив из бокса, что стоял на подносе, скальпель, я метнул его в соседа. Тот как раз вставал с койки, и лезвие вошло ему в глаз. Сильный бросок – все силы приложил. Умер тот мгновенно. Посмотрев на медиков, я сказал:

– Я русский диверсант. Если поможете, вытащу вас из Минска и доставлю к нашим.

Отреагировали они не так, как я планировал. Медсестра прыгнула на меня и зафиксировала руки, когда я потянулся за вторым скальпелем. Врач нажал на точку на шее, и меня вырубило.

* * *

Середина августа, вагон с решётками на окнах мягко покачивался, громыхая сцепкой и колёсными парами на стыках, вёз заключённых по этапу на Урал, где спешно строились новые зоны, эвакуированные из областей, к которым приближались немцы. Вот с этими зеками перевозили и меня.

Я лежал на нарах – тесно, но наш вагон особый, охрана усиленная, так что найти место было можно. Надо сказать, я пребывал в ярости. Шок, изумление и всё остальное прошли давно. Меня, недолеченного, отправили в Москву – оказалось, играли меня всё же наши и убил я оперуполномоченного НКВД, тот ранен был, лечился, ну и заодно играл меня. Так что я сразу перешёл в стан врагов, и допрашивали меня жёстко. Нет, я понимаю, немцы наступают, время такое, но меня ведь даже слушать не хотели. Я пытался объяснить, что я из будущего, что знаю, как будет идти война. Даже давал описание, а те только смеялись. Держали в камере на Лубянке и допрашивали. Четыре раза наверх таскали. Думаете, меня о чем-то спрашивали? Как же, просто избивали, после чего спускали обратно. Не знаю, может, доводили до кондиции, но вдруг отправили по этапу. Суд был, дали двадцать пять лет лагерей. Странно, что не вышку, расстрелы тут проводились часто, изрядно народу угрохали. Кстати, дело оформили на меня, я дал свои данные, Олега Анатольевича Бурова. Так и пошел по этапу. Долдоны. В прошлом мире Берия в сорок втором провел изрядную чистку в наркомате, большую часть сотрудников направил в особые отделы армий и стал набирать уже нормальных парней, которых учили с нуля. Качество работы поднялось на изрядную высоту, я с ними работал, знаю. Жаль, мне так не повезло. Да и вообще с момента, как в этом мире оказался, везение куда-то пропало. Ранили, теперь на зону еду. По крайней мере, я принял решение: на контакт с местными властями я больше не пойду. Отбили у меня к этому желание. Поначалу держался, всё же понимал – люди работают, но потом увидел, что никакой работы нет, меня тупо забивали, а потом осудили и отправили на зону. Да и вообще, нашим я уже помогал – в прошлом мире, а здесь не буду. По крайней мере, пока не убедят меня сделать обратное. А для этого теперь очень постараться нужно будет. Не стоит думать, что у меня какие-то детские обиды, вот ещё, просто работать через наркомат Берии я смысла уже не вижу. Моя репутация там изрядно подмочена, даже слушать не будут, шлёпнут, и все дела. Я вообще в изумлении, что меня до сих пор не расстреляли. Таких случаев с осуждением и отправкой на зону единицы. Проще пулю пустить в лоб. Так что, возможно, выйду на армейцев. Придётся – я побег измыслил. Точнее, даже не я, а группа бандитов, которых наши причислили к диверсантам и шпионам. В большинстве своем тут были польские и украинские бандиты – за сутки пути я уже разобрался, что реальных диверсантов здесь всего трое, остальная шваль просто стреляла в наших в прифронтовой зоне, была изловлена и отправлена по этапу. Глупость несусветная. Только расстрел спасёт их, вот моё мнение. А так только народные деньги тратятся на содержание, а потом ещё и на волю выйдут. А если амнистия? То-то и оно.

Те трое диверсантов быстро скорешились, хотя, похоже, раньше друг друга не знали, и замыслили побег. Большая часть народа в вагоне их поддерживала, я тоже, хотя изображал сильно избитого. Да чего тут изображать? Все так и есть. До параши еле доходил, кровью ссал, так что если в побег и пойду, то только на одной силе воле. К слову, здесь таких, как я, хватало.

Как диверсы решили всё устроить, не знаю – охрана у нас действительно двойная. Одно радует – вагон не специализированный, обычные теплушки, у которых забили решётками и так небольшие оконца.

Разбудили меня в полночь, оказалось, соседи сломали пол, две доски как-то выломали, и по очереди ныряли в тёмную пропасть. Решались на подобное не все, я прикинул, что не так и много людей ушло – вагон всё ещё полный, однако я встал следующим, шанс свой упускать не хотелось. Когда очередной нырнул в дыру, причём, как я понял, он не прыгнул, а, удерживаясь за железные швеллеры, пополз куда-то в сторону площадки, я следом и шагнул. На подобный трюк, правда, был не способен из-за плохого физического состояния, поэтому, оттолкнувшись, просто полетел под откос, сгруппировавшись. Долго катился, видимо тут пологий склон, пока не плюхнулся в воду, подняв брызги. Это не речка, чем-то на болотце смахивало. Кстати, когда отталкивался, то рассмотрел на площадке борьбу. Похоже, там соседи на часовых напали, но всё тихо было. Оружием воспользоваться не успели. Вынырнув, я выбрался на сушу и стал прислушиваться, но выстрелов так и не было. Ночь выдалась безлунной, тучи низкие висели, воздух сырой и влажный, хоть и без дождя пока.

Эшелон уже ушёл, выстрелов я так и не дождался, неужели тихо сработали?

Выбравшись на берег, я первым делом ощупал себя. Несмотря на то что работали надо мной серьёзно, два зуба выбили, я особо не пострадал. В принципе, травмы имелись только мягких тканей. Кости целы. Пулевое ранение в плечо у меня зажило, хотя и по нему били, отчего я терял создание «на допросах», оно кровило и долго не заживало, но сейчас вроде ничего. Одет я был не в робу заключённого – это у немцев всё по порядку, а у наших зеков в чём приняли, в том и сидишь. Где мой камуфляжный костюм, я теперь не знаю, выдали мне какие-то обноски. Брюки не по размеру, вонявшие псиной, рубаху с оторванным нагрудным карманом и без трёх пуговиц. Даже нательного белья не было. Обувь вообще кошмар: стоптанные боты без шнурков, хорошо ещё, мой размер. Кстати, а где боты? Пока катился, те слетели с ног.

Закончив себя ощупывать – похоже, мой полёт и кувыркания обошлись малой кровью: колено болело, которым стукнулся о камень, и рёбра с правой стороны ныли, по той же причине, – стал высматривать боты, поднимаясь вверх по склону. Один ботинок быстро нашёл, другой пришлось поискать. Без обуви не побегаешь, хоть такие, но пусть будут.

Выбравшись на шпалы, я побежал по ним прочь, в ту сторону, откуда пришёл тюремный поезд. Я даже не знал, по какой ветке мы ехали и где оказались за время пути, но проблем в этом не вижу. Я на свободе, имею опыт общения с местными властями и знаю, от чего отталкиваться.

Я решил, что местные и сами хорошо справляются, а на мне задание висит из прошлого мира. Поэтому двигаю к порталу, переправляюсь в родное время и занимаюсь делами, закупкой технологий и промышленной информации. Там решили начать выпуск компьютеров и систем на их базе. Но не было нужных технологий, вот что нужно приобрести и отправить к ним. Не знаю уж, как они станки будут ловить, но надеюсь, справятся. Ладно, это дело будущего, мне главное до передовой добраться и оказаться на оккупированной территории, а там и до границы дойти. Надеюсь, сделаю всё быстро, не хочу в холодной осенней воде нырять или зиму пережидать.

До утра дождя так и не было, о чём я жалел, тот бы смыл все следы. Напрягая все свои невеликие силы, я пробежал по шпалам километров пять. Бежал особым манером: километр быстрым шагом, ещё километр бегом, придерживая ноющий бок. Мне повезло, со спины нагнал попутный состав, похоже с углём, мне удалось зацепиться за заднюю площадку одного из вагонов и проехать километров двадцать. Спрыгнул, когда тот тормозить начал перед какой-то станцией. Пришлось обходить деревню, окружавшую эту самую станцию. Когда впереди мост показался через речку, стороной прошёл. Прямо в одежде, держа боты в одной руке, переплыл реку – она не особо широкая оказалась, метров сто всего, – и, найдя тропинку, побежал дальше.

Утро застало меня в открытом поле. Хорошо, тут пшеница росла. Сошёл с дороги, примял место и вскоре уснул, хотя голод крутил желудок – в камере тоже не особо сытно кормили. Так что даже нарвал колосков и пожевал, хотя не очень-то помогло. Морщился от боли в челюсти – последствия выбитых зубов, – но, главное, чуть пригасил голод. Моя ближайшая задача – уйти от зоны поисков как можно дальше.