У Никиты Васильевича Маркина широкое, с мелкими рябинками лицо, которое кажется простоватым, но мужик он себе на уме. Поэтому и поручили ему формирование первого в бригаде десантного отряда морской пехоты. Когда стали готовить перечень направлений, по которым будут действовать десантники, список получился такой длинный и несуразный, что командир бригады Юшин с раздражением выругался.
Съездили к соседям поглядеть, как обстоят там дела. Картина получилась пестрой. В одном месте команда потопленного тральщика, став по приказу десантной ротой, несла береговую охрану. В другом месте взвод морской пехоты охранял железнодорожную станцию, а до третьего места доехать не успели. Потому что не та была обстановка в конце зимы сорок второго, чтобы раскатывать и учиться друг у друга.
Стало ясно: если люди хотят воевать, а не заниматься бумажной волокитой, то надо действовать, исходя из обстановки. На побережье Кольского полуострова немцы активно прорывались сквозь жидкую линию фронта и наносили удары по небольшим портам, взрывали склады, а диверсионные отряды, высаженные с быстроходных катеров, успевали сделать свое дело и обернуться за считаные часы.
– Разведка у нас есть, береговые посты тоже, даже клуб с оркестром имеется, – ехидно рассуждал Юшин, расплескивая крепкий флотский чай. – Даже воевать пытаемся, только чаще по морде получаем. «Десну» у нас под носом утопили, семьсот человек погибли, а баянисты в клубе плясовую наяривают.
– Парашютисты причал сожгли вместе с буксиром, – подсказал кто-то из политотдела.
Никита Васильевич Маркин тогда был офицером по особым поручениям, а в прошлом артиллеристом на тральщике. Тральщик утопили во время знаменитого Таллинского перехода, когда выводили из немецкого кольца наши корабли. Тральщик попал под авиабомбу, Маркина кое-как вытащили из ледяной воды и, не дав просохнуть, поставили к орудию на сторожевике.
«Юнкерсы» клевали зажатый в тиски флот непрерывно, корабли не успевали огрызаться. Маркину повезло, он благополучно добрался до Ленинграда. На сторожевике воевал до зимы, пока не получил контузию. В штабе служить неплохо, но слишком уж нудно, а Маркин считал себя моряком. Но в море его не выпустили, а поручили создать и возглавить десантный отряд морской пехоты. Никита Васильевич спорить не стал, хорошо изучил вопрос и после командировки докладывал свои соображения:
– Боевой работы для отряда хоть отбавляй, люди тоже есть. У нас сто с лишним моряков без дела слоняются, есть резерв из пехоты. Начальника хорошего из разведки подобрал, сержанта Фатеева, недавно из госпиталя выписался. Давайте на батальон десанта замахиваться не будем, а создадим хотя бы взвод. Пусть будет специальный отряд. А то бросают на серьезные дела кого ни попадя, кто ближе к месту происшествия.
– Даже поваров на парашютистов, – заржал кто-то.
– И поваров тоже, был факт, – подтвердил один из политработников.
– Есть предложение создать десантный отряд, специально направленный на активную охрану самых узких мест побережья, мелких портов, перевалочных баз…
– Активная охрана и боевые операции – это то, что от нас потребуется, – продолжал Юшин. – Дам лошадей, выделим катер, при нужде, глядишь, выпросим у авиации на часок-другой самолет.
– Можно списанный торпедный катер попросить. Восстановим, – загорелся кто-то из командиров.
– Эсминец тогда уж проси, – осадил его Юшин. – Какие, к черту, катера. Немцы под Мурманском, их катера в наших тыловых водах как у себя дома, базы одну за другой строят. Взвод много не сделает, но что-то выявим, а где и сами ударим.
Совещание закончилось тем, что был подписан приказ о создании десантного отряда специального назначения «Онега». С формулировкой командир бригады схитрил. Здесь, в пустынных северных местах, трудно скомплектовать даже полноценный взвод. Да и ниже роты опускаться не хотелось, все же целое совещание собрали. А «отряд специального назначения» звучит солидно, да еще собственное название имеет – «Онега».
Недели две подбирали людей, технику. Словно в насмешку, вместо катера хозяйственники предложили тяжелую, как колода, гребную шлюпку. Маркин от удивления лишь головой покачал:
– Тогда уж лучше на плоту! Больше смеха будет. Какой это, к чертям, десант? Перевалочная команда.
– Начинайте ремонт, – убеждали его хозяйственники, – а мы двигатель подыщем.
– Сюда хоть самолетный ставь, а больше пяти узлов не выжмет. Да и то по ветру.
С персональным судном ничего не получилось. Договорились, что для проведения операций с базы будут выделять сторожевой катер «Касатка», бывший сейнер рыбного флота. Весной сорок второго года, в трудное время, не хватало самых необходимых вещей. С трудом удалось найти приличную рацию. Вооружение составляли винтовки, два ручных пулемета, а штаб флота выделил из своих запасов четыре автомата ППШ.
Получили взрывчатку и хорошего специалиста Костю Веселкова, лейтенанта-сапера. Был он мощного телосложения и любил посмеяться, оправдывая свою фамилию. Он быстро сколотил команду, хотя иметь дело со взрывчаткой охотников находилось мало.
Даже бывалые моряки с опаской глядели на хитрые взрыватели, стремительно горевший бикфордов шнур, шипевший, как змея. Минеров с кораблей не давали. Веселков через Юшина набрал отделение из саперного батальона, бывалых, в возрасте, ну и ребят помоложе – пусть учатся.
Пехота с удовольствием сбрасывала протертое исподнее, надевала тельняшки, черные плотные штаны, морские шипованные ботинки, флотские шапки и бескозырки, в форме морской пехоты хоть где можно покрасоваться. И кормежка неплохая, по усиленной норме: наваристый борщ, макароны по-флотски, жирная селедка в мисках. Не каждый день, конечно, такая лафа, но все сытнее, чем в обычных подразделениях.
Сложился крепкий актив. Повезло и с командиром разведки. Невысокий шустрый Слава Фатеев в дело вник быстро, может, жизненный опыт помог. Взрывник Веселков – специалист опытный, и отрядный старшина, хоть и пронырливый, но дело свое знает, люди голодными не сидят. Пусть каша не с говядиной, а с противным тюленьим мясом – зато калории. Раза два кормили котлетами, бойцы нюхали, ели, просили добавку.
– Из чего котлеты? – спросил всегда смурной Чеховских.
– Угадай с трех раз! – хлопал себя по колену подвыпивший старшина.
– Из собачатины небось? – кривился Чеховских.
– Вот и не угадал, – резвился старшина. – В рыбхозе сто килограммов китового мяса выписал, там же на фарш перекрутили, и, пожалуйста, котлеты не хуже домашних.
– Ничего котлеты, можно есть, – одобрил начальник разведки Слава Фатеев. – Подбрось еще парочку.
– Тебе подброшу, как главному разведчику, – соглашался старшина. – Может, подрастешь немного, а то совсем тебя не видно.
– Зато у тебя брюхо на полметра торчит, – не лез в карман за словом шустрый Фатеев.
Наверное, только у таких мелких белобрысых мальцов, вроде Славы Фатеева, жизнь складывается самым необычным и весьма нелегким образом, и получаются ребята на редкость умелые и находчивые.
Семья жила в пригороде Сталинграда, занимая дом-полуземлянку, наполовину сползшую в овраг. Вместе со Славой в семье росло пятеро детей. Отец крепко запивал, отовсюду его выгоняли, а кормила всю эту ораву мать, работая в две смены на ватной фабрике. Жили бедно, выручал огород в овраге, где вырастали огромные тыквы и мелкая сухая картошка.
Когда никудышный муж вылетел в очередной раз с работы, мать, не раздумывая, выкинула его вместе с фанерным чемоданом, громоздким шевиотовым пальто и побитой в пьяных гулянках гармошкой.
– Ступай, жених, куда хочешь. Может, какая дура и подберет, клюнет на такое приданое. А я вдоволь наглоталась.
– Не надо, Вера, – оправдывался так и не протрезвевший муж, – семья у нас… Уладится все, на работу снова устроюсь.
Гармонь, растягивая непонятный звук, покатилась вслед за чемоданом, и муж понял, что разговоры закончены. Мать у Славки была решительная, может, в нее и сын пошел.
Когда, шатаясь, убрался изгнанный муж (никудышный, но все же мужик), Вера словно впервые увидела своих тощих зачуханных дочек-сыновей и от души расплакалась. Одну из дочерей срочно устроила в интернат, а Славку постригла, умыла и повела в фабрично-заводское училище.
Директор подивился тому, что в тринадцать годков Славка выглядит как восьмилетний подросток и закончил всего три класса.
– Он у тебя недоношенный? – с любопытством спросил не слишком деликатный директор.
– Почему? Вовремя на свет появился, – соврала мать, родившая Славку в семь месяцев из-за побоев папаши и плохого питания.
– И четыре года в трех классах топтался.
– Я семье помогал, – вставил свое слово Славка, угрюмо глядя на директора.
– Ну, куда я его возьму? – развел руками директор. – У меня минимум с четырьмя классами учатся, по здоровью прошедшие. А твой молотком как следует замахнуться не сумеет. – И, послушав еще минут пять горестные жалобы обиженной женщины, закончил разговор: – Через год приводи, а лучше через два.
– У-у, буржуй, – не выдержал Славка, который молчать не умел. – Расселся на красном стуле и воду из графина пьет.
Ничего другого выдумать не успел. Мать с бесконечными извинениями выталкивала сына из кабинета. Отвезли к родне в поселок Красная Слобода, где крепко сбитые семьи поколениями выращивали помидоры и возили их на продажу в верховья Волги, зарабатывая на этом хорошие деньги.
Труд тяжелый, явно не для недоростка Славки, которого хотя бы откормили сначала, а не совали на второй же день в жаркую, душную теплицу, где работали с семи утра и до заката. Паскудными, жадными оказались дядька и тетка. Славку за родню не считали, жил он в сарае с наемным рабочим-бродягой. Хозяева жрали щи с бараниной, гречневую кашу со шкварками, а вместо воды пили густое кислое молоко. Славке с бродягой варили постный суп или кашу без масла, хлеб был всегда черствым.
Бродяга удивлялся жадности родственников:
– Ну ладно, я им чужой, а ты ведь родной племянник. За что они тебя гноят?
– Разбогатели, вот и выделываются, – рассудительно отвечал Славка.
Бродяга много чего повидал в жизни, посидел в тюрьмах, научил Славку ругаться, курить, пытался угощать самогоном, но Славка плевался и отказывался пить.
– Самое ценное на свете что? – вещал подвыпивший бродяга. – Не знаешь? А я знаю. Свобода! Я из лагеря два раза бежал. Поймали. Ох и били же меня!
Славка уставал от назойливого соседа и, не выдержав, поддевал его:
– Свободу любишь, а как привязанный на поле пашешь и в сарае ночуешь.
– Пережидаю. В сентябре хозяин со старшим сыном на ярмарку уедет, в доме жена да мелюзга останется. Я знаю, где у твоего дядьки кубышка. Тысяч десять, а то и больше под половицей прячет. Выгребу, и поминай как звали. Могу тебя в долю взять.
Славке такое предложение показалось диким и глупым. Когда бродяга снова напомнил о кубышке, Славка хотел было предупредить жену хозяина – все же не чужие люди и детей у них четверо. Но промолчал, дядька сам его оттолкнул.
О проекте
О подписке