Глава 2
Сожгите их всех!

С ужином ничего не получилось. Немецкое командование не могло примириться с тем, что русские уничтожили дальнобойный артиллерийский дивизион и оседлали своими танками целый участок оборонительной полосы. Это не только укрепляло кольцо окружения вокруг Сталинграда, но и наверняка привело бы к расширению важного для русских плацдарма.

Откуда взялся этот танковый батальон, как хищник, вынырнувший из ночной заснеженной равнины и внезапно обрушившийся на хорошо укреплённую высоту? Это была уже новая тактика, не похожая на прежнюю.

В начале декабря, прежде чем атаковать высоту, русский пехотный полк, усиленный артиллерией и танками, несколько дней топтался в отдалении. Командиры долго наблюдали в бинокли за укреплениями, провели одну-другую разведывательную вылазку, пытались взять «языка».

Медлительность или ожидание команды от вышестоящего начальства привели к тому, что полк угодил под бомбёжку. А когда повёл торопливое наступление, дивизион обрушил по заранее вычисленным координатам прицельный огонь всех своих тяжёлых орудий, миномётной батареи, а затем пустил в ход пулемёты. Около половины пехотного полка и почти вся танковая рота были уничтожены. На закопченном снегу среди воронок догорали «тридцатьчетвёрки» и лежали несколько сот неподвижных тел.

Вчерашний удар был дерзкий и успешный. Танкисты провели осторожную разведку, которая осталась незамеченной, и решительно атаковали дивизион, добившись полного успеха, хотя и понесли потери в людях и технике. Теперь предстояло снова отбивать выгодный оборонительный рубеж, где сосредоточились два десятка танков и десантная рота автоматчиков.

Кроме того, не приходилось сомневаться, что в ближайшее время к русским прибудет подмога. А значит, следовало спешить и нанести хорошо продуманный контрудар как можно скорее.

К ночи усилился ветер, сыпала колючая снежная крупа. Группа лыжников-егерей, бесшумно скользя, приблизилась к русскому боевому охранению, выдвинутому на полторы сотни метров. В неглубоком капонире стоял лёгкий танк Т-70, а в траншее расположилось отделение десантников.

Ещё две группы готовились нанести удары с флангов. Одну из них возглавлял лейтенант-артиллерист Гельмут. Из офицерского состава дивизиона спаслись лишь два человека – капитан-ремонтник и командир огневого взвода Гельмут.

Капитан был контужен. Четыре десятка уцелевших после танкового штурма солдат и унтер-офицеров предстояло вести в бой молодому лейтенанту. С Гельмута едва не сорвали погоны и награды, обвинив в трусости и позорном бегстве с поля боя. Затем передумали, но предупредили:

– Теперь у тебя только один путь – вперёд. Погибнешь в бою, похоронят как офицера со всеми почестями. Назад для тебя и твоих солдат дороги не существует.

– Я всё понял, – чётко козырнул лейтенант.

– Что ты понял? – с нескрываемой досадой спросил начальник штаба дивизии. – Русские влетели к вам на танках, пока вы отсыпались после Рождества, надеясь на свои тяжёлые пушки.

– Охрана не спала всю ночь, – вступился за своих погибших товарищей лейтенант. – Они встретили русских огнём, но их танковый кулак обрушился слишком внезапно.

– Штурмовым батальоном руководил опытный и продуманный русский командир. Ты помнишь, какое прозвище получил в Африке наш знаменитый фельдмаршал Эрвин Роммель?

– Так точно, господин полковник. Его называли Лис Пустыни. Он крепко вломил там англичанам.

– Ну, а ваш хвалёный дивизион, усиленный зенитками и минометами, с ходу разнес Снежный Лис. Русский комбат рангом ниже, но умело атаковавший на открытой со всех сторон снежной равнине. Или он вынырнул со своими «тридцатьчетвёрками» из-под снега?

– Никак нет, – замялся лейтенант. – Он двигался по равнине ночью, и мы не успели среагировать.

– Ладно, оставим прошлое позади, – смягчился полковник. – Ты всего лишь лейтенант, и главная вина лежит не на тебе. Но расплачиваться придётся. Твоя группа, как и другие, приблизится по-тихому. Тем более, русские наверняка отмечали весь день победу – они любят выпить. Вас вооружили для штурма автоматами, гранатомётами, боеприпасов в достатке. Докажите, что вы умеете мстить.

Спортивно сложенный лейтенант в туго затянутой камуфляжной куртке, с автоматом, гранатами за поясом и запасными магазинами в подсумке, был настроен решительно. Родом из пригорода Берлина, он прошёл с тринадцати лет факельные шествия, многотысячные митинги на стадионах, когда масса таких же решительных мальчишек и девушек, будущих покорителей мира, кричали несмолкаемое «Хайль!» в честь своего фюрера.

В шестнадцать лет он громил лавки проклятых Богом евреев и проломил железным прутом голову соседу по улице, когда тот пытался защитить своих дочерей. Их изнасиловали здесь же, в разграбленной лавке возле мёртвого тела отца, а девятиклассник Гельмут стал считать себя мужчиной.

После школы он записался добровольцем в армию. Закончил артиллерийское училище и с весны сорок второго года воевал в России. Его батарея обстреливала Севастополь, топила суда с беженцами, затем была переброшена под Сталинград. С приходом зимы дальнобойный дивизион не давал большевикам прорвать стойкую оборону его товарищей, солдат армии Паулюса.

И вот от дивизиона остались в живых лишь четыре десятка рядовых артиллеристов и два офицера, старший из которых сразу направился в лазарет. Гельмут спросил полковника, поддержат ли их танки, но получил резкий ответ:

– Ваши бывшие позиции были хорошо укреплены. Сейчас там изрытая земля, воронки и сгоревшая техника. Русским есть где прятать свои танки и вести прицельный огонь. Всё должны решить штурмовые группы, которые усилены сапёрами и огнемётными расчётами. Жгите азиатов без всякой жалости – они заслужили это. А наши танки и самоходки подойдут в своё время.

Спрашивать было больше не о чем, оставалось только выполнять приказ. Солдаты, кроме обычного стрелкового вооружения, имели 30-миллиметровые гранатомёты, магнитные мины и несколько ранцевых огнемётов. Но противотанковое оружие было эффективно на небольшом расстоянии. Сумеют ли группы ворваться на позиции, смяв кольцо охраны?

Холм возвышался среди снежной равнины мрачной тёмной массой, где снег частично растаял и был закопчён от огня и дыма. Изредка из траншей вылетали осветительные ракеты. То в одном, то в другом месте стучали короткие пулемётные очереди.

Группа лейтенанта сумела подползти на сто шагов и замерла в снегу. Вокруг было минное поле. Русские об этом знали и держали здесь не слишком многочисленные посты. Слышался негромкий разговор пулемётчиков, виднелся огонёк махорочной цигарки.

Затем прошёл дежурный офицер, о чём-то поговорил с пулемётчиками и двинулся дальше. При свете взлетевшей ракеты Гельмут отчётливо разглядел светлый полушубок русского офицера и меховую шапку. Медлить дальше было нельзя – группа находилась слишком близко к русским.

Двое солдат подползли к пулемётчикам с тыла. Это были единственные уцелевшие разведчики дивизиона, умевшие бесшумно приблизиться к врагу. Две тени в маскхалатах метнулись к расчёту «Дегтярёва» и ударами ножей уничтожили обоих русских.

Группа, пригнувшись, добежала до траншеи и замерла, прислушиваясь к ночным звукам. Кажется, всё шло пока удачно. Теперь осталось выждать несколько минут, чтобы нанести удар одновременно с двумя другими группами. Гельмут разглядел в бинокль русскую «тридцатьчетвёрку». Она стояла на краю капонира метрах в восьмидесяти от траншеи.

Кумулятивный заряд гранатомёта на таком расстоянии был способен пробить лобовую броню и поджечь танк. Но неподалёку могла располагаться другая «тридцатьчетвёрка». Чтобы излишне не рисковать, лейтенант приказал второму гранатомётчику и нескольким солдатам продвинуться глубже.

В эту минуту раздался взрыв, и поднялась стрельба в том месте, где располагалось русское боевое охранение.

На башне «тридцатьчетвёрки» откинулся люк и показалась голова танкиста. Гранатомётчики сработали, не дожидаясь команды. Два кумулятивных заряда, весом 800 граммов каждый, ударили в корпус машины, пробивая броню струёй раскалённого газа. Клубящееся пламя сжигало всё внутри танка, убивая в считанные секунды экипаж. Через верхний открытый люк сумел выскочить лишь сержант – командир башни.

Шипя, вспыхивали снарядные гильзы. Взорвались сразу несколько фугасных снарядов, сотрясая машину. Язык пламени вырвался из люка, горящая «тридцатьчетвёрка» осветила всё вокруг. Вдоль траншеи бежали на подмогу пулемётчикам двое десантников.

Оба угодили под трассу скорострельного машингевера МГ-42 (двадцать пуль в секунду) и упали, срезанные наповал.

– Вперёд! – крикнул Гельмут. – Мы перебьём их, как сонных кур.

Молодой лейтенант был возбуждён удачным началом штурма и бежал впереди. Огонь осветил контуженного танкиста, который передёргивал затвор трофейного вальтера. Гельмут опередил его длинной очередью из своего МП-40. Пули пробивали тело насквозь, вырывая клочья из замасленного бушлата.

– Никакой пощады! – воскликнул лейтенант. – Эти азиаты давили наших товарищей живьём.

Перешагивая через тело смертельно раненого танкиста, Гельмут дал ещё одну очередь, хотя в этом не было необходимости. Вид умирающего врага возбуждал его, он стрелял, не считая патронов.

Если взвод Гельмута, а следом и другой усиленный взвод под командой опытного сапёра, обер-лейтенанта, ударившие с флангов, прорвались на позиции и продвигались вперёд, то егеря на центральном участке угодили под огонь боевого охранения.

Лыжи они сняли и быстро ползли, держа наготове оружие. Из траншеи их вряд ли заметят – егеря скользили сквозь снег умело и бесшумно. Главную опасность представлял русский танк. Это была лёгкая машина Т-70 с 45-миллиметровой пушкой и пулемётом. Егеря рассчитывали, что её экипаж из двух человек мало что разглядит в ночи.

Возглавлял боевое охранение младший лейтенант Антон Зуйков, командир лёгкого танка. Он не слишком надеялся на отделение десантников. Люди сутки не спали и почти все хорошо хлебнули днём трофейного рома.

Зуйков и сам с трудом боролся с дремотой. Ром он не пил – в его семье алкоголь употребляли редко, но отдохнуть днём не удалось. Он сидел, откинув люк, кутаясь с полушубок. Ветер был холодный, но отгонял сон. Раза два Антон выбирался из танка, будил десантников, внимательно всматриваясь в ночной сумрак.

Егерей подвела торопливость. Когда до русского танка и траншеи осталось метров сто, кто-то из молодых ускорил движение. Младший лейтенант увидел ползущие тени и выпустил красную ракету.

– Тревога! – срывая простуженный голос, крикнул Зуйков и дал очередь из пулемёта.

Егеря поняли, что единственный выход для них – сделать стремительный рывок. Обер-фельдфебель, возглавлявший группу, был уверен в своих людях.

Прошедшие бои в Польше, имевшие опыт борьбы с партизанами на Балканах, егеря привыкли действовать быстро и решительно. В лёгких меховых куртках и лыжных ботинках, они бежали, пригнувшись, не обращая внимания на торопливые очереди башенного пулемёта. Главное – как можно быстрее сблизиться с танком и русскими солдатами, неуклюжими в своих длинных шинелях и шапках, в которых проспишь всё на свете.

На правом фланге взорвался танк, шла интенсивная стрельба – это говорило о том, что операция начинается успешно, и егерям тоже надо поторопиться. Продолжал сыпать очереди пулемёт, звонко ударила пушка-«сорокапятка», застучали автоматные очереди.

Но это был пока неточный торопливый огонь – кажется, русские ещё не продрали глаза после дармового рома! Егеря отвинчивали на бегу колпачки ручных гранат.

Расчёт противотанкового чешского ружья наводил в цель ствол. Десять зарядов калибра 7,92 миллиметра пробивали на расстоянии ста метров три сантиметра брони. Главное – не промахнуться и открыть огонь, пока русские не очухались.

Опасно недооценивать противника! Внезапность была упущена. Антон Зуйков, воевавший с лета сорок второго года, точной очередью перехлестнул немецкого бронебойщика. Ружьё перехватил второй номер, но младший лейтенант последними пулями, оставшимися в диске «Дегтярёва», достал и его.

Сержант Василий Дарькин смахнул длинной очередью ружьё, стоявшее на сошках, и заставил залечь егерей.

Экипаж Т-70 состоял всего из двух человек. Командир машины управлялся с пушкой и пулемётом один, лихорадочно перезаряжая диск. Механик-водитель уже завёл прогретый двигатель и кричал снизу:

– Антон, чего телишься? Давай рванём вперёд, я эту шайку на скорости с говном смешаю!

– Сиди на месте! У нас бортовая броня всего полтора сантиметра. Нельзя в свалку лезть. Скажи спасибо, что лобовая защита спасает.

Оба танкиста только сейчас ощутили, как бронебойные пули машингевера МГ-42 с силой бьют в корпус, наполняя грохотом лёгкий десятитонный Т-70. Зуйков снова открыл огонь, с тоской осознавая, что штурмовая группа вот-вот окажется в «мёртвом пространстве» и подорвёт машину гранатами.

Сержант Василий Дарькин тоже сменил диск своего ППШ и кричал бойцам:

– Цельтесь точнее… Готовьте гранаты!

Сержант был самым старшим по возрасту в отделении и действовал хладнокровно. Прежде всего, надо было обезглавить штурмовую группу, которую вёл рослый фельдфебель. Василий дал одну-вторую очередь и перевёл рычажок на одиночный огонь.

Фриц умело уклонялся от пуль, а возможно, его спасал их немецкий бог. Дарькин за полтора года войны больше привык к винтовке и точным прицельным выстрелам. Автомат и назначение в танковый десант он получил всего два месяца назад, после выписки из госпиталя. Рядом звякнула каска, и вскрикнул молодой боец, земляк Василия. Он ворочался на дне траншеи, зажимая ладонями пробитую пулей голову.

– Маманя… помираю…

Другой десантник усилил огонь, оглядываясь на смертельно раненого товарища.

– Береги патроны! – крикнул ему сержант. – Диск у тебя последний!

На снег, шагах в десяти, шлёпнулась граната с длинной деревянной ручкой. Василий нырнул за бруствер, а когда выпрямился, увидел в полусотне метров бежавшего прямо на него фельдфебеля. Ларькин угодил в цель со второго выстрела, но фриц лишь замедлил бег, продолжая давить на спуск автомата.

– Жри, оглобля хренова!

Василий выстрелил дважды, немец упал на колени и вытянулся на снегу. Атака егерей захлёбывалась. Не меньше половины из двадцати отборных солдат Вермахта лежали на снегу, убитые или тяжело раненые. Остальные отступали. Умело, без паники, отстреливаясь на бегу. Но все они были хорошо заметны при свете взлетающих ракет, горящего танка и блиндажа неподалёку. Очереди башенного пулемёта Дегтярёва и автоматов ППШ догоняли бегущих. Тогда егеря, опытные в ближнем ночном бою, разделились на две кучки. Одни вели прицельный огонь, прикрывая камрадов, затем менялись, уходя от русских пуль.

Пятеро егерей добрались до ложбины, где оставили свои лёгкие лыжи, и сумели исчезнуть в сумраке декабрьской ночи.

– Нажрались, сволочи! – кричали из траншеи, десантники.

Кто-то побежал собирать трофеи. Егерь-хорват, лежавший с перебитой ногой, ненавидел коммунистов, впрочем, как и всех неверных. Несмотря на сильную боль, он лежал неподвижно, готовясь к встрече со Всевышним. Лишь слегка шевелились губы, читая последнюю молитву. Когда до русского солдата осталось десяток шагов, он выстрелил из старого манлихера, доставшегося ему от отца.

Пуля калибра 7,63 миллиметра ударила десантника в грудь, опрокинув лицом вниз. Он пытался подняться, ещё не понимая, что с ним произошло. Лишь парил от вытекающей крови почерневший снег, а из горла вырывалось хрипение.

У хорвата ещё оставались в магазине манлихера патроны. Он нажал на спуск, но бежавший следом десантник впечатал подошву сапога в кисть, сжимавшую пистолет.

– Не добили гадюку!

Очередь сверху вниз прошила егеря, который пошёл добровольцем в германскую армию, когда

Гитлер захватил Югославию. Он расстреливал сербов, евреев, затем русских и был опасен в своей ненависти, как змея. Умиравший молодой десантник этого не знал.

– Все назад, в траншею! – кричал выскочивший из Т-70 младший лейтенант Зуйков, но десантное отделение не слышало его, добивая егерей.

– Какие потери? – спросил он у сержанта Дарькина.

– Двоих ребят наповал, и молодой, видать, кончается.

Бой шёл и на левом, и на правом фланге. Капитан Андрей Шестаков уже отдал необходимые распоряжения. Он видел, что складывается опасная для его батальона ситуация. Две немецкие штурмовые группы, укрываясь в воронках, капонирах среди разбитых орудий, сближались с танками, обходя их с бортов и тыла. Десантников оставалось слишком мало, а экипажи машин не успевали заметить опасность.

На левом фланге действовал сапёрный взвод, которым командовал обер-лейтенант, опытный взрывник. Повреждённая «тридцатьчетвёрка», которую не успели отремонтировать, угодила под струю огнемёта.

Шипя, сгорала белая камуфляжная краска, огонь хлестнул механика-водителя, расплавил до земли лёд под ногами стрелка-радиста, метнувшегося прочь от смертельного липкого огня. Пламя выбивалось из-под решётки жалюзи, вспыхнул двигатель.

У ефрейтора-огнемётчика оставалось в массивном баллоне за спиной ещё достаточно горючей жидкости. Вместе с двумя помощниками он бежал к следующей щели – бронетранспортёру «Скаут», выползавшему из капонира. Старшина Тимофей Черняк разворачивал в их сторону ствол крупнокалиберного пулемёта «Браунинг», установленный на вращающейся турели над кабиной полугусеничного бронетранспортёра.

– Паскуды! Машину мне испортить хотите!