Например, кто-то хотел, чтобы памятник блестел, чтоб как из золота. Чтоб все издалека жмурились, никаких бабок не жалко. Согласились, что Толян должен быть в бронзе, и нанять людей, чтоб начищали. Но кто-то вспомнил, когда был в Париже, в смысле в этой, как её, блин… о, в Италии! – так там памятники стоят явно тоже железные, но аж зелёные – такие старые.

– Так что?

– Так то, блин! Если блестит – сразу видно: новодел. Лучше, чтоб зелёное. Пускай думают, что наш Толян давно лежит; что он тут самый крутой!

После такой заявки заказчики долго и глухо гуркотали меж собой, постановили:

– Да! Слышь, художник, сделай Толяну памятник, чтоб как старый, но чтоб далеко видать! Бабки – какие скажешь.

Договорились. Дальше начался разговор о главном, о деталях.

– Смотри сюда, – сказал старший Коле, – сделай, я счас нарисую как… Не рисуется, блять!.. Короче, вот это будет типа Толян, а это типа его любимый «лендровер»… Ну, ты разберёшь. Вот так они стоят, вроде он счас сядет и уедет от нас. Насовсем, блять!

Старший всхлипнул, при этом изобразил на ватмане огурец с одним глазом, сбоку – сломанную овощную тележку, вокруг много хреновин, вроде пиявок, только стоячих.

– А это что? – осторожно спросил Коля.

– Ну, люди, блять, пришли посмотреть на Толяна! Родные и близкие.

Худсовет нашёл предложение достойным внимания.

– Правильно! Главное, чтоб передние номера видать. Его номера вся ментовка знала! Под козырёк брали!

– И крест!

– Нет, братаны, машина – уже было!

– У кого это было?!

– У Юди. Я видел. Вот так его «мерс», а так – Юдя по пояс. Очень трогательно, блин!

– Я прослушал, Юдю грохнули?!

– Юдю! Матрос памятник видел!

– Матрос, какой ещё памятник?!

– В Саратове. Вот так «мерс», вот так – Юдя с какой-то бабой, на шее чепила. У бабы на животе розы, из чугуна. Как в жизни!

– Не понял, какие розы?! Мы с Юдей в субботу на стрелку ходили! Когда успели?!

– Ой, это Кудя с «мерсом», Кудя!

– Матрос!!

– Что?! Чуть что – сразу Матрос! Давайте по делу.

– Правильно. Я предлагаю сделать Толяна с крестом. Стоит Толян, как Владимир на горке, а внизу речка!

– С крестом?! Лучше сразу с церквой!

– Нет, церква уже было. У Боти Гоидзе. Ну, который из цимлянских…

– Блин, за ними не угонишься!

– Или на коне?.. На коне, по-моему, ещё не было никого!

– А если в кресле?

– Что в кресле?

– Сидит!

– На лошади?!

– При чём тут?! На лошади уже было. У Сёмы Полупана. Так его счас дразнят Получапаевым, памятник.

– Ну, допустим, с крестом. Горку сделаем, а как речку, из чего?

– Ну, из воды!

– А мне нравится, чтоб как Владимир. А вместо речки можно вечный огонь!

– Правильно, и Толян будет главней ихнего Владимира.

– Я не понял, про какого Владимира всё время базар?!

– Про киевского, дура! Короче, художник, ты слышал? Сделай сам, как понял, а мы посмотрим. Чтоб нам на сорок дней стояло.

– С зеленью!

Коля им культурно говорит:

– Насчёт старины, как вы говорите, зелени. Для такого дела нужно время.

Худсовет согласно кивает:

– Что ж мы – без понятия? Что за два дня такое не делается! Даём тебе четыре с выходными. Время пошло!

Коля тоже понимает, что если хочет ещё пожить и завершить задуманное, то лучше им не возражать. Что придётся покрутиться.

Собственно, крутиться, то есть выходить из положения, Коле было не привыкать. Тогда как раз учредили Аллею новой славы, украшенную головами новых героев, полтора десятка. Семён на тех головах неплохо захалтурил, Колин соперник. Назавтра четыре головы украли. Тогда металл был в большом спросе, в городах люки пропали, народ влетал в канализацию целыми семьями, кляня на лету демократию и её аггелов! А тут, значит, драгоценная бронза. Короче, на открытие должны приехать какие-то духоборы из Канады, а главных героев нет, шести штук. Ибо через неделю срезали ещё две с половиной. Короче, стоят на Аллее гранитные пеньки, а люди хотят поклониться, приложить венки, старики и старушки. Что делать? Коля придумал: за двое суток вылепил героев из гипса, покрасил бронзовкой, сам состав придумал. Успели. Правда, второпях нахомутали. На пенёк с женской надписью поставили лысого героя, а когда обнаружили, было поздно. Приехали иностранные старики, фотографировались на вечную память, промокали увядшие очи, одобрительно гуркоча по-своему, пели какую-то вышиванку дребезжащими голосами. Коля тогда грамоту получил от нового правительства, потому что денег у них не было. И на том спасибо. А дополнительные головы, может, стоят до сих пор. Радуют патриотическое око. Коля-то скульптор настоящий, Народный художник и проч.

И вот работа закончена, перед отливкой. Коля звонит заказчикам. Пришли всем худсоветом, натоптали. Коля снял покрывало с заготовки. Худсовет замолчал, потом заговорил:

– Толян, блять!..

– Похож!..

– Чего похож?! Как живой, блин!..

– И крест. С перекладиной!

Было понятно, что понравилось. У меня, говорит Коля, сразу отлегло от сердца. И от всего остального – думаю, пронесло. Но худсовет и есть худсовет, хоть советский, хоть бандитский. Обязательно находится какая-то зараза, которой нужно больше всех.

– Слышь, художник. А мы говорили с сигаретой…

– Про сигарету речи не шло.

– Так счас пошла!

– А может, без сигареты, Сухой? Толян и так как новый.

– Когда ты видел Толяна без сигареты, чушка?!

– Сухой! За чушку ответишь!

Коля говорит:

– Не ссорьтесь!

И вылепил сигарету:

– Вот сигарета.

– Блин! Как живая…

– Нужен «кемел»!

Коля сделал «кемел»:

– Вот «кемел».

– А чего дым не идёт?

Коля, после паузы:

– Ещё не прикурил. Задумался и пропустил. Вот, в правой будет зажигалка. «Зиппо».

– Нет, сделай, чтоб сразу дымилось! А зажигалку оставь, для этого… для натуры!

Коля:

– Есть вещи, которые сделать нельзя, поймите…

– За дым – отдельные бабки! И чтоб из ноздрей. Толян любил.

Услышав про ноздри, Коля постарел, пытался отговорить. Но худсовет упёрся: раз сигарета горит, значит, чтоб из ноздрей тоже. Толян любил. Коля нарочно вылепил две струи, приставил к носу:

– Так?

Худсовет растрогался:

– О! Вот теперь совсем настоящий! Толян, брат!

– Так трогательно, блин!

– Слышь, художник, ты где так научился?!

– Ты понял, чтоб с дымом, и погуще. Правда, братаны?!

Коля, не подумав:

– Хорошо, сделаю дым… Но не обещаю.

– А ты нам пообещай! Ты и так затянул, блять!

– Да, мы тут базарим, а Толян уже месяц лежит без памятника, как рабочий и колхозница. Время пошло!

Строго так сказали и отчалили. Слышно, как во дворе захлопали тяжкие двери чёрных джипов. Сел Коля напротив своего творения, пригорюнился об этой жизни вообще и вреде курения в частности, который вред может вылезти вот таким неожиданным кандибобером! Что делать?!

Но – человек предполагает, а воз и ныне там!

Через пару дней в мастерскую нагрянули очередные клиенты. Эти были энергичные и злые, как шершни. Строго сказали: «Показывай, что можешь!» По-хозяйски осматривали мастерскую, словно желая скупить на корню. Какой-то лоб в кожаной куртке и спортивных штанах поднял полотно, скрывающее Толяна, затем опустил. Постоял, что-то соображая, снова открыл, крикнул:

– Миха, иди сюда!

Хромой Миха оторвался от Венеры, которую трогал чёрным пальцем, подошёл к памятнику. Подойдя, поменялся в чёрном лице, спросил:

– Это, падла, что?!

– Это мне заказали, – ответил Коля, поняв, что сейчас с чем-то попрощается, может, и с жизнью.

– Да ты знаешь, падла, что это Толян шкловский?! Наш злейший враг!

Подошли остальные:

– Точно Толян! Вот и «кемел»!

– С крестом, блин!

– Мы его с таким трудом грохнули! Нашего Тараса из-за него завалили. Ещё трёх бойцов потеряли, а он вот! Типа – вечно живой!

– Главное, с крестом!!

– Зарыть обеих!

Видно, крепко насолил шкловский Толян пришедшим, раз они захотели немедленно расправиться с ним посмертно, а заодно и с художником. Выручил Колю его талант. Старший Миха остановил жаждущую крови бригаду:

– Стойте, мы его ещё накажем!.. А теперь говорите: это Толян?!

– Он спрашивает, конечно, Толян!

– Красиво сделано?!

– Ну… Живой и глаза смотрят, блин!

– Так пусть этот лепила нам Тараса нашего сделает, такого же красивого, согласны?!

– Да, какой базар…

– Правильно. Смотрите: я думаю, вот так Тарас, а вот так его красный «чероки», он любил…

– Засохни. Мы про это счас побазарим.

Тут главный Миха посмотрел на Толяна, потом на белую гипсовую Венеру и резюмировал, адресуясь к Коле:

– Если хочешь, чтоб твой сарай случайно не сгорел вместе с тобой и этим козлом, ты его поломай нахрен, а сделаешь памятник нашему Тарасу, мы скажем какой!

– Миха, его наказать надо! Ты говорил, накажем!

– И накажем. А накажем, как при родной советской власти, – рублём! А за это сделаешь нам нашего дорогого Тараса без бабок, ты всё понял?!

– Понял, – ответил Коля.

Что ж тут непонятного: через неделю приедут «толяны» за своим Толяном, а его нет – убьют. Оставить Толяна, приедут «тарасы», увидят – убьют. А так – всё хорошо.

«Таращанцы» обсудили свой памятник, отклонили «чероки», церковь, лошадь и крест. Остановились на двух скорбящих ангелах в полтора роста: они типа склонились, а посередине Тарас пьёт пиво из горла, он любил. И чтоб из бутылки была струя в рот, как в жизни! Снова услышал Коля, как во дворе захлопали двери джипов; как бы захлопали гробовые крышки, и все его.

Но не пришли ни те, ни эти. Банально поубивались на стрелке. Эти убили тех, те убили этих; остаток положили приезжие чмыри с Елабуги. Они ехали себе искать себе место под южным солнцем, а тут такой хороший город, остаёмся, братаны!

Остались.

Не пропал и Толян. Хотел осторожный Коля его развалять, но не успел. Ибо как раз завалили некоего Цыгана, как писали в газетах, «лидера Шевченковской ОПГ». Шевченковские нагло предложили объявить в стране трёхдневный траур, давали правительству большие деньги на выход из кризиса. Но правительство проявило последнюю силу воли и отклонило. Тогда «цыгане» явились к Коле насчёт памятника, чтоб все видали! Отклонили лошадь, купола и возле «феррари». Сильно хотели за столом в любимом ресторане, но Коля убедил их, что сидячего Цыгана будет плохо видно. И подсказал, как его будет хорошо видать. Дальше было дело техники: заменил голову, вытащил из пальцев сигарету, вставил в рот, наваял перстни и тельняшку. Поставили на кладбище. Все говорили: «Как живой!» Жена говорила, дети говорили, ещё две непосторонние женщины, или три. Братаны плакали, говорили: «Никаких бабок не жалко!»

Это называется сила искусства!

С Цыганом тоже было приключение. Когда его ещё хоронили с воинскими почестями и ротой почётного караула, ему в какую-то трёхместную, устланную коврами могилу положили могучий царь-двухкассетник с его любимой песней. «Чтоб нашему Цыгану нескучно лежать…» День и ночь почва на кладбище содрогалась, кричали и исчезали вороны, давали усадку старые памятники. Цыган любил, чтоб если музыка, так громко. Через неделю на кладбище возобновился Вечный покой – в магнитофоне сели батарейки. Примерно к тому же времени забыли и Цыгана – подвозили новых.

Но смерть его имела косвенный культурный эффект: на том краю Центрального городского кладбища напрочь вывелись собаки.

Слава героям!