Глава 5

Все бы хорошо, ну забрали и забрали. Василий в своей жизни в какой только стране не был в полиции, даже в Сомали умудрился побывать в участке и нигде к нему так по хамски, презрительно и издевательски не относились.

В дежурной части РОВД полицейские, вероятно продолжая считать, что Василий ни хрена на русском не понимает, открыто издевались над ним, называя его самыми непотребными словами, хохоча при этом как настоящие придурки.

Василий долго терпел, стиснув зубы, с ненавистью наблюдая, как глумятся над ним эти сопливые негодяи, ничем не отличающиеся от тех, которые приставали к нему на улице, разве что только полицейской формой.

Но когда один из них, именно тот сержантик, что суетился с пистолетом при задержании, подошел к решетке камеры-отстойника и расстегнув ширинку форменных брюк стал под хохот остальных ссать внутрь камеры, прямо ему на брюки, терпение лопнуло. Василий ощутил, что в его голове как будто что-то перемкнуло, снова предательский холодок, зародившийся где-то внизу живота, стал подниматься, разрастаясь во весь его организм. Необычайная легкость и пустота охватила его. Он встал и пальцем поманил сержанта.

– О, смотри. Это чучело ожило. – Под громкий хохот своих друзей сержант вальяжно застегивал свои штаны. – Ну, че надо? – он пренебрежительно сплюнул внутрь камеры. – Че надо спрашиваю, животное.

Молниеносным движением обоих рук Василий схватил не ожидавшего подобных действий сержанта за уши, словно ядовитая змея перед нападением он впился взглядом в его глаза и на мгновенье увидел в них ужас. Резким, стремительным рывком он оторвал у полицейского оба уха, и секунду подержав их в руках, бросил ему под ноги.

Целую минуту в дежурном помещении стояла звенящая тишина. Потом болевой шок прошел и тишину разорвал пронзительный животный рев. Сержант, прижав к окровавленной голове руки и качаясь опустился на колени, не переставая при этом дико кричать. Бросившиеся было с воплями к решетке полицейские, размахивающие резиновыми дубинками, споткнувшись о взгляд мертвых глаз Василия, остановились как вкопанные.

***

Сбежались люди, приехала «скорая помощь», начальство, прокуратура, мелькали важные лица, большие звезды на погонах. Одни подходили, глядели на Василия как на дикое животное некоторые с опаской и уважением, другие с брезгливым отвращением. Листали документы, куда-то звонили, в общем, переполох получился приличный. Чуть позже приехали чиновники Французского посольства, кажется консул или его заместитель, был также военный атташе. Они тихонько поговорили с Василием на французском, посокрушались, заверили, что приложат все усилия, чтобы вытащить его из этой варварской страны, в крайнем случае, если он будет отбывать заключение здесь, в России, то они сделают все возможное, чтобы у него было более комфортное содержание, чем в обычных российских лагерях. Василий понимал, что никому он не нужен. То, что говорит и консул, и атташе это обычные слова, предусмотренные для таких случаев. Во Франции его никто не ждал. У него не было ни семьи, ни родных, ни даже знакомых кому следовало бы сообщить о случившемся с ним происшествии. Они тоже это все понимали, но продолжали его успокаивать, обещали адвокатов, то есть выполняли свою миссию до конца, как и положено.

Примерно через час Василия под усиленным конвоем, закованным в наручники, привели на второй этаж в просторный, ярко освещенный кабинет, где за длинным столом сидели человек десять старших офицеров в разной форме, с разными знаками различия и званиями. Среди присутствующих трое были в гражданской одежде, но по выправке и по терминологии, было понятно, что они тоже были людьми военными, причем весьма высокого ранга.

Глава 6

– Спросите его, зачем он это сделал? – Обратился один из генералов к молодому лейтенанту, видимо переводчику.

Василий промолчал. За все время следствия и судебного процесса он больше ни разу даже не откроет рта и не ответит ни на один вопрос, даже не взглянет на людей, эти вопросы задающих.

Маска высокомерия и равнодушного пренебрежения не покидала его лица.

В ту же ночь Василий был этапирован в следственный изолятор ФСБ и помещен в трехместную камеру, где уже находились двое сидельцев. Василий догадывался, что это наверняка подсадные. Ну, или хотя бы один из них, обязательно должен был быть наседкой. Наверняка полицейское начальство знало, что Василий говорить умеет, ведь как-то же он общался с Жорой и его друзьями, пусть даже по-французски, но все же. Значит язык у него есть. Да и с посольскими он говорил, правда о чем они говорили никто не слышал, ну не в молчанку же они играли почти целый час.

Идя навстречу полицейскому руководству, Василий вежливо поздоровался с обитателями камеры, причем сделал это на чистейшем русском языке, чем несказанно удивил их. Так как им было вероятно уже сказано, что подселят к ним иностранца, который по-русски ни бум-бум, только и умеет, что уши у лохов зазевавшихся отрывать под корень.

Они тоже молча покивали ему, пока еще не сообразив, как себя вести. Оказывается умеет мужик говорить и даже очень бойко, и не только по-французски. А может он вообще не иностранец? Так, дурил мозги ментам, а они и впрямь невесть чего подумали. В камере было душно и когда Василий, вытерев с лица пот, снятой с себя рубашкой, больше ее не одел, сомнения сокамерников развеялись, все татуировки на его теле были на латинице.

– Где чалился, братан? – Обратился к Василию костлявый изможденный сокамерник, его наколки не говорили, конечно, что он не мог быть наседкой. Как правило, именно такие и должны располагать к доверительной беседе. Кроме того он явно находился на последней стадии тяжелой формы туберкулеза, а в таком положении человек на все готов. Василий видел таких на побережье Восточной Африки в тюрьме Джибути, где он отсидел несколько недель после того, как был задержан по подозрению в торговле оружием. Правда обвинение очень быстро было с него снято и его освободили, но несколько недель ему все-таки пришлось отсидеть в местной тюрьме.

– В Африке чалился, в Европе, на Ближнем Востоке, да всего и не упомнишь. – Ухмыльнулся Василий, и для полной ясности и убедительности перешел на английский.

– Так ты что, международный бандит? Мафия? – Изумленно открыл рот доходяга.

– Ну, можно и так сказать. – Кивнул головой Василий. – У вас курить чего-нибудь найдется?

– На кури, братан. – Второй арестант протянул ему пачку дрянных сигарет «Прима». – Хорошего курева нет, уж извини – Промолвил он, разглядывая голый торс нового сокамерника. А посмотреть, прямо скажем, было на что; посреди груди полукругом крупными латинскими буквами было выбито «Иностранный Легион». Под текстом эмблема легиона; круглая граната с семью языками пламени и девиз «Наша Родина – Легион», на плечах красивые маршальские эполеты с бахрамой, чуть ниже восьмиконечные крупные звезды, на правой руке надпись «Легион наш дом», левая рука опоясана крупной змеей от запястья до самой шеи. На животе крупной вязью «Давай, смерть, потанцуем». На спине был мастерски выбит силуэт собора Парижской Богоматери и надпись «Я ни о чем не жалею». – Красиво – восхищенно покрутил головой арестант. – Не-то что это – и кивнул в сторону доходяги. Татуировки легионера не только свидетельствовали о принадлежности к священному мужскому братству, не только идентифицировали легионера, они подчеркивали его принадлежность к миру риска и приключений. А преданность своему Легиону заменяла им все; любовь, семью, дом и Отчизну. Татуировка – это древняя традиция и обычай сообщества по имени Легион. И в трудную минуту, в бою или на краю смерти каждый знал, увидев эти знаки, «Я свой. Мы – Легион»

– Ты, наверное, там у вас, «В законе»? – Спросил доходяга и внезапно закашлялся, прижимая руки к груди.

– Скорее вне закона теперь. И при чем, у вас. – Мрачно пошутил Василий, с сожалением поглядывая на него. – Лечиться тебе надо, братан, а не по зонам шастать.

В этой камере Василию пришлось просидеть до суда целых два месяца.

– Он не переставал удивляться, почему его до сих пор не осудят? Казалось бы, все предельно ясно, преступление, в котором его обвиняют, очевидно и ни у кого сомнений не вызывает, свидетелей полно, никаких смягчающих вину обстоятельств нет, адвокат от обвинения не отказывается, наоборот торопит, однако время идет и кажется, что про него все забыли.

Наконец как гром среди ясного неба:

– Отто Шварц! На выход. – В дверях стоял конвой, ему надели наручники. – В суд поедешь. – Бросил ему молоденький лейтенант, видимо начальник караула.

– Ну, наконец-то. – Усмехнулся Василий. – Лед тронулся. – За эти два месяца он значительно пополнил свои знания, прочитав более сотни русских книг из тюремной библиотеки.

– Я б на твоем месте, сильно-то не радовался. – Процедил лейтенант. – Что, думаешь, в зоне тебе лучше будет?

Дело рассматривалось в суде того района где и было совершено преступление. За все время процесса Василий не открыл рта и только когда обвинитель зачитывал медицинское описание телесных повреждений полученных сержантом, ухмыльнулся и посочувствовал тому, что теперь мол форменная фуражка будет плохо держаться на безухой голове, на глаза наезжать будет.

Как адвокат Василия и предполагал, в связи с отсутствием смягчающих вину обстоятельств, а также учитывая что подсудимый не только не раскаялся, но еще и позволил в зале суда оскорбительные насмешки в адрес потерпевшего, приговорили Василия по максимуму к 7-ми годам лишения свободы, правда с отбыванием наказания в колонии общего режима.

Василий такой приговор воспринял спокойно, даже с улыбкой. Поблагодарил адвоката. Отказался от обжалования приговора в кассационной инстанции.

***

Так Василий оказался в одной из многочисленных «Зон» на Севере Белоярской области. Зона как зона, ко всему люди привыкают. Конечно это не-то, что в своих книгах, прочитанных им в СИЗО, описывали Лимонов, Шаламов или Солженицын и уж само собой не каторга из повести «Записки из мертвого дома» Федора Достоевского, но на воле всяко разно лучше.

Василию, впервые реально соприкоснувшемуся с Российской пенитенциарной системой, не сразу удалось разобраться в ее противоречивых хитросплетениях и коллизиях. Во-первых, он попал в так называемую «черную» колонию, где порядки в основном устанавливаются «ворами», хоть официально так уже давно считать не принято. Однако на самом деле это существует и от этого никуда не деться, так или иначе, центров влияния все равно будет существовать два: администрация и криминал.

В каждой исправительно-трудовой колонии кроме администрации существует еще внутри-лагерный актив. Это, якобы, добровольные помощники официальной администрации. Часть из них действительно стукачи, создающие сидельцам определенные неудобства, другая часть наоборот, осуществляют некое благое дело, являясь посредниками между администрацией и так называемыми блатными, которые фактически и держат порядок в «Зоне».

Среди блатных была своя иерархия, в которой не сведущему человеку разобраться было еще сложнее. Между администрацией и заключенными заключается негласный договор, в соответствии с которым администрация как бы закрывает глаза на некоторые нарушения лагерного режима, в ответ блатные гарантируют порядок в зоне и выполнение производственного плана. А большего от них администрации и не требуется, все тишь да гладь. Кому положено работают, а кому положено управлять, успешно управляют. В зоне всегда есть алкоголь, наркотики и сотовая связь, но это администрация, конечно же, не видит. В зоне покой и порядок, производственный план слегка перевыполняется, офицеры получаю премии и очередные звания. Блатные не работают, свободно передвигаются по всей территории, имеют хорошее питание и алкоголь, курят хорошие сигареты – красота. Все довольны. В таких зонах огромное значение имеет личность смотрящего. Костяк в тюремном сообществе любой зоны по-прежнему принадлежал блатным, к какой категории, черной или красной, они бы не относились. Блатные, это высший, привилегированный класс в зоне, но кроме основательных льгот и привилегий они также придерживались весьма строгих правил и понятий. Кроме того, они управляли всем лагерным сообществом, а это дело не простое.

Самым многочисленным в лагере был класс мужиков, для «первоходов» это самая идеальная позиция; работай, не лезь к блатным, не играй в карты, языком лишнего не трещи и все будет хорошо. Люди везде люди, никто тебя по беспределу не тронет. Лучше конечно еще в СИЗО присмотреться и подучиться правилам и манерам поведения в лагере, учителя всегда найдутся.

Черная зона или красная Василий сразу понять не смог, да ему, в принципе, было все равно. Как говорили еще в изоляторе, молва о каждом доходит до зоны, куда его этапируют, быстрее чем он сам там окажется.

Так случилось и с ним. Все лагерное сообщество уже было наслышано о том, как он оборвал менту уши. Большинство это восприняли с одобрением и даже с восторгом. Так что встреча его с элитой лагеря прошла спокойно, а учитывая, что он иностранец никто принуждать его к вступлению в мир блатных не собирался, предоставив ему самому возможность выбора. Уважение в сидельческой среде ему уже было гарантировано, когда он на «сборке» тусовался, еще до «Большого этапа». В отряде его тоже встретили радушно.

Пару раз опер пытался с ним поговорить, но понимания не нашел, махнул рукой и с легким сердцем от него отвязался, сделав пометку в его личном деле: «Грубых нарушений режима не допускает, замкнут, на контакт с администрацией не идет».