Начинаю понимать детали
И через окно открытое
Всматриваться в дали,
Возвращая полузабытое.
Это – как ученическая пропись
С кляксами, оттого и мило…
Понадеюсь: вдруг Ты попросишь
Рассказать о том, что без Тебя было.
Затуманилось всё. И в дымке,
Как на фото с жёлтой вуалью,
Где чьи-то счастья стоят в обнимку,
Не затронутые печалью.
Слёзы там… И сплошные вздохи…
Притяженье счастливых взглядов…
Это всё из другой эпохи:
В ней придумано больше, чем надо.
Можешь этим лишить меня покоя,
Может, сразу впаду в твою немилость…
То же самое происходило, но – другое…
Ты пришла – и всё переменилось.
7 декабря 2016 г., 9–10 февраля, 16 марта 2017 г.
Жизнь на вырост. Как одежда большого размера.
За белыми тёплыми северными ночами неизменно следуют тёмные холодные и колючие южные ночи.
Снег слёг с безнадёжностью расхворавшегося человека, чтобы уже не выздороветь, никогда не подняться.
Тянет в детство. В далёкие края, где жил когда-то. На свою пыльную улицу. К нашему полуподвалу с тремя окнами, взглядывающими на подобие тротуара. К длинным и широким картофельным полям, к жарким подсолнуховым зарослям. К домикам-мазанкам, с нередко соломенными крышами. К тинистой речке Ворскле, поверхность которой была, как и трава, тёмно-зелёной, а по берегам выстраивались тягучие, густые заросли камыша.
К малоснежным зимам и жарким летним дням тянусь, как к спасению. К орешникам, высоко в небо забрасывающим свои ветви-уды. К чугунным колонкам: из них мы набирали серебристую холодную воду. Гудящий рынок представляю.
И вблизи его площадь с большим репродуктором на столбе. Деревья: клёны, много клёнов, воображаю себе. А более – высокий дуб на, как тогда казалось, широкой детсадовской территории. Он сбрасывал на землю крупные жёлуди, их так приятно было собирать, доверху набивая карманы.
Вижу своё ДЕТСТВО. Вижу себя, молодыми – родителей, детьми и юными – старшую сестру и младшего брата.
Всё раннее и дальнейшее восприятие жизни, все её разнообразные ощущения, начинались отсюда.
Вкусы и пристрастия, запахи и цвета, отношение к людям.
Этот день —
Повторение прошлого:
То ли грустного,
То ли хорошего,
То ли светлого,
То ли дождливого,
Неприметного,
Некрасивого?
Этот день —
Повторение памяти:
То, о чём говорить
Не станете.
И о чём второпях
Не вспомните
В одиночества
Узкой комнате.
Из того угла
Из укромного
Смотрит тихо
В зерцало скромное.
И не видит он
Тем не менее
Своего в стекле
Отражения.
Понарошку
Себя неволили —
Иллюзорное
Счастье строили?
Понемножку
Хлеба крошили?
Как в оплошку
Бывали-жили.
Снова ночь…
Подошла
Не ко времени:
Продолженьем
Поспешной темени,
Позапурженной,
Затуманенной,
Для других, не своих,
Оставленной,
То ль расспросами
Не встревоженной,
В чистом поле
Навечно брошенной.
Пусть довлеют над ней бывания,
Донимают её хотения —
Недоступные ожидания,
Непонятные ощущения…
Из неё на свободу просится
(Надоело, наверно, мучиться)
Докучавшая мне бессонница,
Как наскучившая попутчица.
29 октября 2012 г., 1 марта 2013 г., 15 октября 2015 г., 19 августа 2016 г., 9, 15, 27 февраля, 23 мая 2017 г., 18 октября 2017 г.
Прежний шпиль на колокольне музейного сольвычегодского Благовещенского собора был неправдоподобно выгнут.
Накренившись в сторону, зорко всматривался он в окружающую местность, по-стариковски рукой прикрыв глаза от яркого, слепящего и обжигающего надоедливого июльского солнца. Когда-то в это вытянутое железо безрассудно, как шальная птица, неразборчиво стукнулась молния. И бездыханно упала, плюхнулась на холодную и жёсткую землю.
Приятие и неприятие. Иногда только один шаг, отделяющий настоящий поступок от ненастоящего, показушного действия.
Согласитесь, нечасто даже красным стержнем пишутся прекрасные строчки!
Выбор – всегда уход внутрь себя. Испытание и искус. Горячечность соблазна и липкий, холодящий, пронизывающий насквозь, унижающий страх.
Бессонница и бессовестность – две вещи, вольно или невольно, но неизменно проистекающие друг из друга.
Как что-то близкое. Как из чего-то фактурно-производное.
Как длительно-затяжная, трудно поддающаяся излечению болезнь.
Николаю Николаевичу Куракину
…И стоим на семи ветрах —
Резких, склизких.
Самый сильный
На свете страх —
За близких,
За доверчивых и родных…
В будни
Как же дальше мы жить
Без них будем?
Одинокость
Стучит в окно
Чутко.
Всё равно ещё,
Всё равно
Есть минутка.
После праздного
Забытья
Ждут мотивы
Размышлять,
Что и ты, и я
Живы!
Пусть туманы там,
Как дымы,
Млечны.
Всё равно
Убеждаюсь: мы
Вечны!
Лес шумит.
И трава в росе.
Звуки песни,
Счастье – настежь!
И наши все —
Вместе.
И на фоне
Родных берёз
Деревенских
Поднимается
Небо в рост
Резко.
Возвышаются
В годы, в дни
Те дубравы.
Люди тоже
Растут,
Они —
Здравы.
Виден каждого
Добрый взгляд —
Все красивы!
И по-прежнему
Край мой свят,
Святы нивы.
…Неизменен родных маршрут,
Мысль пристанет:
«Сеют впрок
И, как раньше,
Жнут».
Память, память…
Вместе с солнцем зайдёт в зенит
Кромка света…
Лист сорвавшийся зазвенит
В голос с ветром.
7–8 октября 2015 г., 16–17 февраля 2016 г., 16 марта 2017 г.
Прелости оттаивающей весенней земли сменяют прелести растущих и благоухающих трав и цветов. Такой вот поразительный разновес.
Ледяной сгусток – серебристый рядок сосулек – радостно и бесшабашно свесился с домовых карнизов, зорко высматривая место для удачного приземления.
Может, ты зря ждёшь раскрытия заблудившейся тайны. Может, напрасно настроила себя на тоскливое ожидание. Ничего же не произойдёт. Лишь будет другой день, но удивительно похожий на тёплый этот. Но без нас.
Вроде бы настроился на стужи, и всё равно не можешь с ними свыкнуться. Они пронизывают всего тебя, выхолаживают, отнимая редкое тепло.
Будто и души изнутри коснулась, бесцеремонно дотронулась до неё та, первая, изморозь.
Понимание: это если не навсегда, то надолго.
Девочка на мартовской улице. Восклицает, удивлённая: «Мама, а когда мы идём, луна идёт за нами!»
Громко взвизгивая, хрустит под ногами прохожих не успевший очнуться от резкой дневной оттепели подстывающий под вечер снег.
На небе по-доброму жёлто-оранжевой апельсиновой долькой свисает яркий весенний полумесяц. И – вся улица в любопытстве: задрала голову вверх, чтобы получше разглядеть это смелое лунное шагание.
И опять летят
Через все преграды,
Натруждая свои
Широкие крылья,
И —
Чужим краям
Безгранично рады,
Рвутся туда изо всех усилий,
Потому что надо.
Надо им!
Очень надо!
…А на земле вдогонку
Шумят листопады.
А на земле
Цветочно ещё, нарядно.
А на земле не жарко
И не прохладно.
И закаты там,
И восходные перепады
Разгораются,
Как большие лампады.
И ярчат огни,
Всё сильнее
Ярчат! Ярчат!
Где-то гуси летят,
Кричат…
Снова выжить —
Одно хотенье птичье,
Так привычно оно.
Перекличка зычна.
Улетают.
Нет осторожности обычной!
Улетают далёко,
Куда глаза глядят.
…А с земли вдогонку им
Гремят раскаты.
И похожи крики
На восклицанье
«Ах, ты!»
Ружей стволы
Не только грозят.
Мечутся, метят
В стаю птичью!
Кто бы видел опасности…
Кто бы видел…
К цели ближе.
Поближе к цели!
Значит, есть ещё
Ловец на добычу.
И чем ниже спустившись,
Они летели,
Тем точней становился
Последний выстрел.
Очередной заслышан
Гусиный гогот,
Сколько в полёте своих
Потеряет стая?
Сколько
За дальнюю ту дорогу
Расшвыряет их
По свету,
Раскидает?
…Снова в чужие страны
Летят и летят гуси,
Снова они
Меняют свои жилища.
Снова порывы
Вечной моей грусти
Рыщут за мной.
Ищут меня.
Ищут!
17–23, 30 января, 6 февраля 2017 г.
Слякоть трётся о ноги, насквозь промачивает обувь. Въедлива и надоедлива она. Неотвязчива, как никудышный, тоже слякотный, мерзостный такой, никчёмный человечишка.
Печальное зрелище: наблюдать сборщиков своего неуёмного, надутого, как зелёный воздушный шарик, величия.
А личности нет. (Откуда ей было взяться?! Почва не та!).
А есть её подобие, шарж, насмешка, пародия. И дел откровенных, не корыстных, не требовавших ничего взамен – так, на копеечку. Или на две копейки. Всё остальное – приспособленчество к обстоятельствам, угодничество нужным людям, поиск удачных выгод.
А нате ж! Человек тратит уйму времени на составление собственного досье, копит аргументы и факты, подтверждающие его исключительность и значимость.
Всю энергию направляет на выбеливание и припудривание, выхорашивание и приподнимание Дорогого Себя.
Растит, обильно удобряя, лавры, чтобы украсить ими поседевшие виски или лысеющий высокий лоб. Радуется мнимым или малым таким достиженьицам. Воспаряет. Триумфует. Бьёт в барабан и дует в фанфары. Ликует. Празднует. Торжествует. И при этом опасливо оглядывается по сторонам. И при этом аккуратно избавляется от тех, кто может составить хоть какую-то конкуренцию: «подсидит» или, как от хлебной булки, отщипнёт кроху успеха. Он думает, что этой вот шумихой вокруг себя, которую сам же планово и продуманно организовал, подначивает и искусно подпитывает, может привлечь к себе дополнительное внимание публики. Притом, публики любой. Но лучше, приятнее – титулованной, находящейся при власти. Следовательно, есть реальная возможность остаться в веках; заделаться классиком и небожителем хотя бы в отдельно взятом региональном закуточке.
Даже такой расклад дальновидного мужчину устраивает вполне. Бедняжка! Не осудить – пожалеть его хочется!
И взятки гладки,
И выбора нет:
На той брусчатке —
Событий след.
Коричнев, длинен
И труден он,
Но не из глины.
Не обожжён.
И не был вынут
Из жар-печи,
И вдруг не кинут
На кирпичи.
Не ниткой вдет он
В иголки сталь.
Лежит под светом
И смотрит вдаль:
На неба просинь,
На облака.
На эту осень,
Что есть пока;
На листья клёнов
И тополей —
Их обречённо
Гнетёт к земле.
Их ветром метит,
И рвёт, метёт…
Опять к столетью
Прибавлен год!
О чём мечтаем?
О чём смолчим?
Мы не летаем
И не хотим!
Долой загадки!
Ищи ответ!
На той брусчатке
За следом – след.
И был он нужен,
Как верный путь.
И не досужен
Когда-нибудь.
Он сер и прочен
Давным-давно.
А в общем…
Впрочем,
Нам всё равно,
Что этот камень
Собой укрыл
Земные тайны
Небесных крыл.
Пускай в былинах,
В той рассказне.
И на картинах.
И на стене.
Они – поверья
Иных повес.
…Слежались перья,
И блеск исчез.
Под грузом-спудом.
От рук и глаз.
Не будут чудом
В остатний раз.
…Под слоем пыли
Давно лежат.
И эти крылья
Не полетят.
29–30 октября, 20 ноября, 14 декабря 2012 г., 13 августа 2015 г., 8, 16 февраля 2016 г., 15 февраля, 19 июня 2017 г., 23 октября 2017 г.
О проекте
О подписке