Отзывы на книги автора «Владимир Набоков»

Ах, господин Набоков, ну что же Вы делаете? Ведь это же совершенно невозможно и даже невыносимо — хоть сколько-нибудь внимать сюжетному действу, когда слова Ваши и строки, эпитеты и метафоры, такие выпуклые, искрящиеся, сочные, барабанят по страницам, шуршат, и щекочут, и вздрагивают; когда раскаты и переливы их, шёпот и томленье, тихое ли журчание иль громогласный рокот... Упоительно, и мучительно, и разяще. Совершенно невыносимой бывает красота.

     Красота уходит, красоте не успеваешь объяснить, как её любишь,
     красоту нельзя удержать, и в этом — единственная печаль мира. Но какая печаль!
     Не удержать этой скользящей, тающей красоты никакими молитвами,
     никакими заклинаниями, как нельзя удержать бледнеющую радугу или падучую звезду.

И, читая, чувствуешь себя словно на берегу морском, в ожидании мощной волны: вот, накатило чуток, принесло сладость, но мало, надо еще... вооот, больше волна, больше, сильнее, ну давай же, когда же, и... она! Накрыла с головой, и сразу — кульминация, блаженство, экстаз.

До новых встреч, господин виртуоз!

И вот скажите мне пожалуйста, как можно с легким сердцем, не заморачиваясь, пропускать через себя ТАКИЕ книги?

Читая этот роман, это сюрреалистическое безумие, я чувствовал как сам, постепенно, переворачивая страницу за страницей, медленно погружаюсь в пучину сумасшествия, как в зыбучие пески.

Сказать что Набоков великолепен, - мало. Очень мало. Сказать, что я тонул в его словах, образах, таких сочных, красочных, тягучих как патока, которые обволакивали меня не давая вырваться, - значит не сказать ничего. Я могу долго восхищаться языком Набокова, но лучше приведу в качестве примера цитату, в которой он из простых слов, которые все мы знаем, и часто пользуемся, сплел Исскуство:

Стояла холодная ночь; серый, сальный отблеск луны, делясь на клетки, ложился по внутренней стенке оконной пади; вся крепость ощущалась, как налитая густым мраком внутри и вылощенная луной снаружи, с черными изломами теней, которые сползали по скалистым скатам и бесшумно рушились во рвы

Возвращаясь к сюжету книги, хочу сказать, что ощущение безумности происходящего ни на секунду не покидало меня. Хотя.… Почему безумие? Почему абсурдность? Разве наша (да и не только наша) страна, не пережила в своей, не такой уж давней истории еще более безумные вещи и события?
Разве подобные «Марфиньки» не есть реальные существа из плоти и крови, встречающиеся в нашей жизни? Разве люди уже искоренили в себе желание зрелищ, и чем кровавее, тем лучше? Если сомневаетесь, смотрите выпуски самых обычных новостей по ТВ, и оцените, какой процент происшествий в общей массе событий они дают в эфир, удовлетворяя и угождая вкусам потребителей, и заботясь о рейтинге.

Набоков не выдумщик и фантазер. Набоков это зеркало. Зеркало соединившее в себе две(как минимум) гениальные черты: Виртуозное владение словом и способность передавать свое видение мира, свои чувства, мысли, выводы в такой пронзительной, живой, настоящей (ведь верится же!) форме.

Читать. Размышлять. И кланяться до пола перед Мастером. У меня все.

Набоков, свет моей жизни, огонь моего разума. Грех мой, душа моя. На-бо-ков: кончик языка легко касается нёба, губы складываются в поцелуй — и резкий щелчок. На. Бо. Ков.
Он был Владимир, просто Владимир, в книжке в белой обложке, с исчёрканными карандашом страницами (почти развалился, но ещё держится). Он был Набоков "Защиты Лужина" с грустной улыбкой. Он был Владимир Набоков, эмигрант, в "Машеньке". Он был Владимир Владимирович в "Других берегах". Но сейчас он для меня просто: Владимир.

Конечно, это всё стёб и ёрничанье, а настоящее моё отношение к "Лолите"... Описать очень трудно. Давно она лежит на моей полке, давно хотела я её прочитать, но если бы не флэшмоб, то оттягивала бы этот момент ещё бесконечно.

Набоков — мастер. Я много раз слышала, что он "продался" и написал "Лолиту" ради денег, что само по себе смешно, откуда же ты знаешь, будет продаваться твоя за бешеные суммы или нет заранее (если ты, конечно, не Дарья Донцова или кто там ещё есть пишущий коммерческий проект?)? Владимир Владимирович мастерски сыграл ва-банк на мерзком, в общем-то, герое и скандале, но с таким же успехом мог со своей "Лолитой" вылететь в трубу. Но игра удалась, и это не только чистое везение. Представьте, что этот же сюжет описывает кто-то, кто не умеет так витиевато и просто одновременно складывать слова во фразы, создавая из них изящное кружево. Удивительное ведь впечатление: все слова и их значения (и подзначения) нам знакомы, но мы в жизни бы не додумались так их сочетать или использовать такие метафоры, пока не увидели бы их у Набокова. Он виртуоз, только не игры на скрипке, а игры на языке, как родном так и не родном. Ведь на самом деле сюжет "Лолиты" и до этого использовался в литературе, только его совершеннейшим образом отвергли и забыли.

Гумберт Гумберт, Гумберт в квадрате, имя, которое Набоков так не любил, что удвоил в стремлении подчеркнуть неприязнь. Ужасный и страшный человек, на мой взгляд. Хуже маньяка и параноика только маньяк и параноик, который прекрасно понимает, что он болен, что он ненормален, но при этом не делает никаких попыток по "излечению" себя. А всё ещё и потому, что он невероятный сноб, считающий всех вокруг хуже себя, даже психиатров. У меня даже были мысли, что он позволяет себе всю эту историю только из-за уверенности в собственной исключительности, может быть, даже сексуальные отклонения он рассматривает как признак своей исключительности, но на эту тему герой совсем не говорит, потому что он маньяк, а у маньяка, как известно, больше одной мании в голове не помещается. Забавно, обычно рассказчик невольно вызывает симпатию или хотя бы понимание, но в этом случае он не вызывает ни того, ни другого. Мерзкий трусливый человечишка, который потакая своим слабостям, готов идти на всё. Лолиту он загоняет в рабство, настоящее рабство, хотя ему вовсе не нужна сама Лолита, к ней он относится как к вещи и, пожалуй, был бы рад, если бы она всё время молчала и в нужные моменты раздвигала ноги. Его идеальная женщина: резиновая, послушная, которая не требует гулять и играть, не растёт и всегда готова. Он пытается превратить Лолиту в такую женщину, безуспешно, хотя он не гнушается подкупать, шантажировать и запугивать. Гумберт хочет контролировать каждую секунду её жизни... Действительно маньяк, худшая из разновидностей, к Лолите относится как к дорогой серебряной ложке, поэтому так и беснуется, когда её забирают. Песня вожделения и страсти, гимн собственничества и эгоизма, ни о какой любви тут не может быть и речи. Вся эта ерунда в конце, что он нежно любит её, тут же прерывается словами: "Ах так! Так вот кто украл мою любимую ложечку, пойду и тресну его совочком по башке". А виноваты во всём всегда другие, а не бедненький Гумбертик, который, впрочем, любит иногда упиваться тем, что он плохиш, показательно самоуничижаясь. Виновата гнусная Лолита, совратившая его, виноваты вообще все твиггиподобные девочки, потому что так выглядят и искушают его, виноват мир, который осуждает изнасилования двенадцатилетних, виноват кто угодно, кто подвернётся под руку.

Лолита... А что Лолита? Не могу называть её дурочкой, мы ведь видим её только глазами Гумберта, который ограничен и пристрастен. Для своих лет она вполне адекватна, ну, грубиянка, бунтарка и не любит читать Пруста в оригинале, но это нормально. Просто девчонка, обычная девчонка, которой очень не повезло нарваться не на тех людей.

Книга — плохая и хорошая. Точно знаю, что не буду её перечитывать, хотя Набокова нежно люблю, и здесь его язык тоже прекрасен. И про маньяков я читать люблю... Но не про таких немотивированных. Это не просто маньяк. Это козёл.

Флэшмоб 2011, спасибо за рекомендацию Obright .

Не столь давно очарованная поэтическими творениями Владимира Набокова, добралась-таки наконец и до его автобиографической прозы. Это вообще был очень любопытный литературный опыт в моей жизни: непреходящее ощущение того, что читала я все же одну книгу, но сначала - в стихах, а уж затем - в прозе. Темы, нашедшие отражение в кратких поэтических строчках, получили свое развертывание в данных мемуарах, написанных классиком в середине 50-х. Да, сюда вошла далеко не вся жизнь Владимира Владимировича, но, думается, значительная и важная ее часть, ее судьбоносные этапы.

Какие это разные части книги по наполнению и настроению! Первая часть "Других берегов" отсылает читателя в самую счастливую и трогательную пору любого, наверно, человека - детство, с его забавами, первыми открытиями, милыми воспоминаниями о родных, друзьях, учителях и прочем, о доме и природе, детских увлечениях, которые будут сопровождать, возможно, всю жизнь. Набоков априори не может писать просто и банально, и книга воспоминаний превращается в некий полувымышленный-полунастоящий роман, до того он филигранно выписан! Образы, метафоры, интрига - все это одновременно завораживает красотой слога и увлекает, как ни странно, сюжетом - чужая невыдуманная жизнь оказывается чуть ли не увлекательнее многих художественных книг. Он только обмолвится нам: "Самый ужасный гувернер из тех, что у меня были", а ты уже ждешь подробного рассказа из уст классика о том, чем же провинился перед будущим писателем обыкновенный учитель. Он начнет рассказывать о няньке, а тебе уже не терпится узнать ее дальнейшую судьбу (и он обязательно поведает обо всем). Он с нескрываемым восторгом делится своими теплыми воспоминаниями, как ранним утром уходил в лес ловить бабочек, он, по его же собственным словам, орал, когда удавалось найти действительно редкий экземпляр, и он мчался, этот неугомонный 12-летний мальчишка, показать находку своему отцу, едва ли не единственному, кто разделял необычное увлечение сына. Он искренне поведает о своей первой и второй любви (он был влюбчив), и ты сидишь и переживаешь за героя, хотя где-то там в подсознании помнишь, что не этой и не той женщинам удастся занять самое главное место в его жизни, что та самая женщина еще только впереди...

Первая часть по теплоте и уютности напомнила мне "Детство" Л. Н. Толстого. Вторую, связанную с тяготами эмигрантской жизни Набокова, мне сложно с чем-то сравнивать: мало я читала мемуаров людей, разлученных с Родиной.

"Другие берега" кажется мне теперь, по прочтении, построенными на контрасте: светлая, яркая, счастливая пора его в жизни и темно-серая, мрачных оттенков, более меланхоличная пора скитаний по Европе. Он сам честно признается в том: Европа не стала второй родиной, за десяток с лишним летом пребывания в Германии он так и не выучил немецкий язык, не прочел ни единой немецкой газеты или книги ауф дойч. Он сравнивает английские апартаменты, и сравнение не в пользу чужбины. Он упивается там русскими книгами, русскими авторами, какие только может достать в оригинале, он боится забыть русский, ночами, невыспавшийся, он пишет стихи - опять же на русском о том, как ему снится Россия. А потом подводит резким и категоричным тоном: "Кроме скуки и отвращения, Европа не возбудила во мне ничего".

Что меня поразило в подобных мемуарах (люблю биографическую литературу, и есть, с чем сравнивать): он никогда не жалуется на жизнь. Живет в довольно стесненных условиях, вдали от родины, лишенный многих привилегий, которые полагались ему по праву рождения (богатая семья госчиновника, шикарный дом, связи, возможность не работать поденно), он спокойно рассказывает об этом! Он не винит поминутно большевиков, из-за которых вынужден был покинуть Россию. Более того, он, учась в Кембридже, где были и другие выходцы из России, никогда не поддерживал подобных разговоров. Он вообще по жизни был против всяких союзов, объединений и прочего (за что получал в школе нагоняи от учителей, ведь держался большей частью особняком). Да, потом в его лекциях по русской литературе достанется советским писателям сполна, но вот в книге воспоминаний его мысли о России исключительно светлые и добрые; по крайней мере, именно такое впечатление создается во время чтения его мемуаров, а что уж на самом деле творилось в его мыслях, сердце и душе, мы уже никогда не узнаем).

Трогательно личное, к слову, нашло отражение и во второй части его мемуарных записей, здесь оно связано с рождением единственного сына. Нечасто встречаешь подобные строки, написанные отцами - без слащавости, но и не строго холодные. Его прогулки, ожидание рождения маленького человечка, желание оградить сына от зла этого мира - до чего же это было... вот не могу подобрать эпитет... мило, нежно, душевно...

Это было еще одно мое открытие из книги. Открытие другого Набокова. Из прочих открытий - совершенно недетское увлечение энтомологией (он уже с детства очень серьезно - совсем по-взрослому - к этому относился), футболом, шахматами... И странное дело, мне сложно представить его, закрыв на минуту глаза, во всех перечисленных ипостасях. Мне реально трудно, практически невозможно явить в своем сознании Набокова ребенком - вот есть, видимо, люди, которые рождаются сразу взрослыми. Так же чертовски трудно представить мне его сейчас голкипером, а ведь он делал успехи на этом поприще (как он там проникновенно рассказывает о роли вратаря на поле и в команде! Хотя, если вдуматься, нет, наверное, на свете вещи, предмета или события. о котором ВВ не смог бы рассказать с присущим ему метафорическим воодушевлением). А шахматы! Он же не только любил в них играть - он сам составлял на протяжении долгих лет (как я поняла, в том числе и заработка ради - он ведь не чурался совершенно никакой работы, занимался переводами и как-то даже переводил инструкции для кранов) шахматные задачи!

Вторая часть книга трогательна и тем, что в ней он обращается напрямую к любимой. И ты, внимательный читатель, помимо своей воли, вдруг оказываешься безмолвным наблюдателем отношений в чужой паре...

Вряд ли Набоков, создавая "Другие берега" (так и хочется сказать: "воссоздавая" - из памяти же все бралось) ставил себе целью разбогатеть на собственных мемуарах. Скорее запечатлеть то немногое, что еще не выветрилось с эмиграцией, хотелось законсервировать воспоминания, сберечь - для себя, близких, потомков.

Кстати, еще одно мое открытие из книги (она сравнительно небольшая по объему, но вон сколько информации я получила из нее): он часто наделял собственных персонажей своими личными воспоминаниями. И после того, как он это проделывал с героями, воспоминания развеивались в прах, будто выполнив свое предназначение. А вот с помощью "Берегов" он хотел удержать все это летящее, недолговечное, бумага все же надежнее клеточек в голове...

Часто слышала мнение о том, что Набоков-де больше европейский человек по складу характера и мировоззрению, нежели русский. Так вот, после чтения этой книги я начинаю сомневаться в услышанном. Его чудные пейзажи из первой части книги берут за душу, в них чувствуется что-то родное и понятное каждому русскому: сумерки, река, луг, мычащие коровы, бескрайние просторы и луга, черемуха, в лес за грибами - все это описано так зримо, что сразу же встает перед глазами. Ты читаешь и узнаешь все это, понимая, что автор не придумал ни слова, а лишь записал увиденное когда-то...

"Другие берега" стали для меня открытием другого Набокова, какого-то более душевного, человечного, родного русской душе. До этого момента он был для меня исключительно строгим холодным интеллектуалом из Европы, вещающим о литературе, всегда поражающим своими необычайно красивыми метафорами в книгах. А вот сейчас открылся как человек, как муж и отец, как сын и брат, как ученик и студент.

Мемуары написаны дивным набоковским слогом, знакомым поклонникам его таланта по его художественным вещам, читать их - одно наслаждение. В планах теперь прочтение полноценной биографической книги о любимом писателе и его роман "Ада". Надеюсь, не разочарует ни то ни другое.

Набоков, свет моей жизни, огонь моего разума. Грех мой, душа моя. На-бо-ков: кончик языка легко касается нёба, губы складываются в поцелуй — и резкий щелчок. На. Бо. Ков.
Он был Владимир, просто Владимир, в книжке в белой обложке, с исчёрканными карандашом страницами (почти развалился, но ещё держится). Он был Набоков "Защиты Лужина" с грустной улыбкой. Он был Владимир Набоков, эмигрант, в "Машеньке". Он был Владимир Владимирович в "Других берегах". Но сейчас он для меня просто: Владимир.

Конечно, это всё стёб и ёрничанье, а настоящее моё отношение к "Лолите"... Описать очень трудно. Давно она лежит на моей полке, давно хотела я её прочитать, но если бы не флэшмоб, то оттягивала бы этот момент ещё бесконечно.

Набоков — мастер. Я много раз слышала, что он "продался" и написал "Лолиту" ради денег, что само по себе смешно, откуда же ты знаешь, будет продаваться твоя за бешеные суммы или нет заранее (если ты, конечно, не Дарья Донцова или кто там ещё есть пишущий коммерческий проект?)? Владимир Владимирович мастерски сыграл ва-банк на мерзком, в общем-то, герое и скандале, но с таким же успехом мог со своей "Лолитой" вылететь в трубу. Но игра удалась, и это не только чистое везение. Представьте, что этот же сюжет описывает кто-то, кто не умеет так витиевато и просто одновременно складывать слова во фразы, создавая из них изящное кружево. Удивительное ведь впечатление: все слова и их значения (и подзначения) нам знакомы, но мы в жизни бы не додумались так их сочетать или использовать такие метафоры, пока не увидели бы их у Набокова. Он виртуоз, только не игры на скрипке, а игры на языке, как родном так и не родном. Ведь на самом деле сюжет "Лолиты" и до этого использовался в литературе, только его совершеннейшим образом отвергли и забыли.

Гумберт Гумберт, Гумберт в квадрате, имя, которое Набоков так не любил, что удвоил в стремлении подчеркнуть неприязнь. Ужасный и страшный человек, на мой взгляд. Хуже маньяка и параноика только маньяк и параноик, который прекрасно понимает, что он болен, что он ненормален, но при этом не делает никаких попыток по "излечению" себя. А всё ещё и потому, что он невероятный сноб, считающий всех вокруг хуже себя, даже психиатров. У меня даже были мысли, что он позволяет себе всю эту историю только из-за уверенности в собственной исключительности, может быть, даже сексуальные отклонения он рассматривает как признак своей исключительности, но на эту тему герой совсем не говорит, потому что он маньяк, а у маньяка, как известно, больше одной мании в голове не помещается. Забавно, обычно рассказчик невольно вызывает симпатию или хотя бы понимание, но в этом случае он не вызывает ни того, ни другого. Мерзкий трусливый человечишка, который потакая своим слабостям, готов идти на всё. Лолиту он загоняет в рабство, настоящее рабство, хотя ему вовсе не нужна сама Лолита, к ней он относится как к вещи и, пожалуй, был бы рад, если бы она всё время молчала и в нужные моменты раздвигала ноги. Его идеальная женщина: резиновая, послушная, которая не требует гулять и играть, не растёт и всегда готова. Он пытается превратить Лолиту в такую женщину, безуспешно, хотя он не гнушается подкупать, шантажировать и запугивать. Гумберт хочет контролировать каждую секунду её жизни... Действительно маньяк, худшая из разновидностей, к Лолите относится как к дорогой серебряной ложке, поэтому так и беснуется, когда её забирают. Песня вожделения и страсти, гимн собственничества и эгоизма, ни о какой любви тут не может быть и речи. Вся эта ерунда в конце, что он нежно любит её, тут же прерывается словами: "Ах так! Так вот кто украл мою любимую ложечку, пойду и тресну его совочком по башке". А виноваты во всём всегда другие, а не бедненький Гумбертик, который, впрочем, любит иногда упиваться тем, что он плохиш, показательно самоуничижаясь. Виновата гнусная Лолита, совратившая его, виноваты вообще все твиггиподобные девочки, потому что так выглядят и искушают его, виноват мир, который осуждает изнасилования двенадцатилетних, виноват кто угодно, кто подвернётся под руку.

Лолита... А что Лолита? Не могу называть её дурочкой, мы ведь видим её только глазами Гумберта, который ограничен и пристрастен. Для своих лет она вполне адекватна, ну, грубиянка, бунтарка и не любит читать Пруста в оригинале, но это нормально. Просто девчонка, обычная девчонка, которой очень не повезло нарваться не на тех людей.

Книга — плохая и хорошая. Точно знаю, что не буду её перечитывать, хотя Набокова нежно люблю, и здесь его язык тоже прекрасен. И про маньяков я читать люблю... Но не про таких немотивированных. Это не просто маньяк. Это козёл.

Флэшмоб 2011, спасибо за рекомендацию Obright .

То, что мы теперь пытаемся (безуспешно) проделать, это заполнить бездну, благополучно пройденную нами, ужасами, которые мы заимствуем из бездны, нам предстоящей, каковая бездна заимствует сама себя из бесконечного прошлого.

Беспощадная книга. Выворачивающая наизнанку и душу и мозг. Есть книги, после которых сидишь абсолютно бесчувственная к внешним факторам и проклинаешь тот день, когда ты научилась читать. Не лучше ли жить в незнании? существовать, как пустота, заключенная в оболочку, без разума и признаков? Чтобы было невозможным взять и растерзать тебя, искромсать, как это делает Набоков, причем, с гениальным мастерством, точными, целенаправленными ударами.

"Bend Sinister" ("Под знаком незаконнорожденных") - это второй роман Набокова, написанный на английском в 1947-м году, созвучный с его же русскоязычным "Приглашение на казнь".
"Bend Sinister" - это политический роман, своего рода, протест Набокова против фашизма. Идея о создании романа пришла к писателю в период, когда немецкие войска надвигались на Париж, где в то время жил Набоков с семьей. Он испытал сильнейшее волнение и страх за жизни двух дорогих ему людей: жены Веры и сына Дмитрия.

Сюжетная линия романа описывает некую несуществующую страну (на востоке от Франции), во главе которой стоит диктатор и тиран Падук. Он руководит также партией под названием The Party of the Average Man - The Ekwilist Party, то есть партией среднего человека, обезличенного, идентичного, схожего, ничем не отличающегося - однообразная бесцветная масса, где все люди - это Mr.& Mrs. Everyman. В подобном раскладе ситуации всегда есть тот, кому выпадает тяжелая участь - противостоять. В данном случае - это Адам Круг, знаменитый философ, к тому же бывший одноклассник Падука, окрестивший его кличкой жаба, но чем дальше вникаешь в хаос, сотворенный Падуком, на ум приходит совсем другое прозвище: паук. Хватает одного взгляда на герб государства - "корчащийся паук на красном фоне..." Не намек ли это на свастику и красный флаг - союз двух разрушительных идеологий?..

Страшный роман, написанный бесподобно красивыми словами (Набоков!). Испепеляющий и, одновременно, бросающий в дрожь, холодно струящийся вдоль позвоночника, заставляя поежиться, превратиться в сплошной нерв, натянутый до отказа. Это как путешествие в комнату кривых зеркал, которые отразят истину, доселе скрытую от тебя под приглаженной, блестящей оберткой привычного и принятого. Кривые зеркала, в которых ты увидишь мир именно таким, каков он есть: безобразный, растекающийся как яичный желток, хаотичный, неясный... И наверно, впервые в жизни проклянешь себя за то, что ты не пустота.

Люди созданы, чтобы жить вместе, чтобы обделывать друг с другом дела, беседовать, петь вместе песни, встречаться в клубах и в лавках, на перекрестках, - а по воскресеньям - в церквях и на стадионах, - а не сидеть в одиночку и думать опасные мысли.

СтОит прислушаться.

Для меня "Камера обскура" оказалась совершенно потрясающей книгой, выходящей за рамки любых оценок. Это было похоже на лихорадку, которая сбила меня с ног, так что всё время чтения я не могла больше ничем заниматься. Постоянно хотелось читать дальше, и чтобы роман не заканчивался. Даже когда я очень уставала, то не могла оторваться от чтения. Повествование очень динамичное и держит в огромном напряжении. Про Набокова говорят, что он умеет писать не только красиво и очень поэтично, но и заботится о заинтересованности читателя (как и любой по-настоящему талантливый писатель, по мнению Дм. Быкова). Это очень точно. Уж не знаю, как Набоков написал этот шедевр, но заинтересовывает он с первых страниц. Возможно, это даже лучшая книга из всех, что я прочла за этот год (а читала я много, как художественной литературы, так и научно-популярной). Даже несмотря на то, что тема измены и обмана для меня очень болезненная. Так что читать было больно, но я читала огромными кусками.
Мне нравится, что произведения Набокова - это такое обширное пространство для интертекстуального анализа, при этом, когда приступаешь к нему, то кажется, что в общем-то он совершенно излишен. Автор так виртуозно включает в повествование едва заметные аллюзии, скрытые смыслы и намёки, что выглядят они очень органично и проводить дополнительные раскопки совсем не хочется.
Из таких вот скрытых смыслов я считаю важным отметить только то, что в моём восприятии "Камера обскура" - это совершенно фаустианский роман, в котором фигурируют все необходимые персонажи: поддающийся искушению главный герой (интеллектуал, но слабовольный и раздираемый внутренними противоречиями), фигура Мефистофеля (чья фамилия - Horn, наверное, в оригинале - говорит о многом), несчастная возлюбленная, верная главному герою, но преданная им; посредник между дьяволом и главным героем - ну, собственно, сам искуситель или трикстер (с издевательским именем, намекающим на раскаяние блудницы). Сюжет смерти ребёнка, в которой вроде бы во многом виноват, а вроде бы и нет (достаточно, в общем, чтобы чувствовать себя виноватым) главный герой, также вписывается в фаустианский нарратив, тем более, в упомянутом эпизоде это мастерски передано с помощью фигуры "двойника". Я была просто потрясена тем, как Набоков ввёл в повествование доппельгангера; насколько удачно он воспользовался элементами романтизма в своём "немецком" романе. Серьёзно, от этого у меня просто мурашки по коже пошли, настолько это гениально.
"Камера обскура" - это роман, по своему духу близкий к позднему романтизму, он так хорошо вписан в "канон", но при этом настолько самобытный, что от него ничего не отнять и ничего не добавить. И изменить тоже ничего нельзя. Но, на мой взгляд, он ещё и задаёт важную психологическую проблематику. Например, как же следовало поступить Кречмару в его ситуации? Когда с ним творится что-то совершенно невообразимое, к психотерапевту, как сейчас, не обратишься, а особых моральных установок (кроме исключительно бюргерской добропорядочности) у него нет? Кречмар воспринимается как совершенно отрицательный персонаж и аморальный человек, даже в аннотации о нём говорится, как о духовном слепце, и в целом некоторая укоризненность очевидна. Но в романе есть один, опять же, великолепный эпизод, когда Кречмар размышляет о том, что его жизнь по понятным причинам рушится и есть только один выход... Но этот выход рисуется ему абсолютно серым, безвыходным и безнадёжным тупиком - примерно таким, каким была его жизнь до встречи с Магдой. Поэтому вопрос, как следовало поступить этому человеку - именно в его ситуации, остаётся открытым.

Из такой банальной темы только Набоков мог сделать шедевр. Сюжет - классическая уловка бульварного чтива: жил-бил мужик, тихий и невзрачный, жил с женой и ребенком, в общем, простая такая семья. И вот однажды у мужика появляется любовница - простая такая любовница, каблучки-макияж, красное платьице и самый разгар молодости - и он решает оставить семью, предавшись минутной страсти. Простой такой сюжет. Однако каков язык, какова форма! Набоков не был бы Набоковым если бы не его гениальное мастерство написания совершенного текста. Нет в его тексте ничего лишнего. Каждое слово знает свое место. И нельзя его так просто взять и поменять местом с другим - иначе будет не Набоков совсем. Каждое предложение красиво отточено, и когда читаешь "Камеру обскура" удивляешься насколько красивой может быть книга с такими ужасными персонажи и поступками.

Но если говорить еще о чем-то, кроме красоты набоковского слога, то стоит говорить об ощущениях. Они были немного неприятными. Хотя, зачем скромничать - за последнее время ничто не было мне так противно. Знаете, такое чувство, будто я побывала на шоу уродов. Цирковой шатер с кучей мелких уродцев, и глава этих уродцев стоит в центре наблюдая как остальные крутятся вокруг него. Имя этого главного урода - Магда Петерс. И вроде бы смотришь на этих уродов, и понимаешь, что должен смеяться над ними - ведь шоу же, а в горле стоит ком, потому что над таким не смеются. Такое хочется только жалеть, но даже и на это у тебя не хватит силы воли, потому что к таким уродам даже страшно подойти, как бы жестоко с твоей стороны это не было. И не знаешь, удастся ли с ними вообще поговорить как с обычными людьми. Да и нужна ли эта жалость - ведь если они не такие как мы, это не значит, что они несчастливы. Совсем даже наоборот - они принимают свои недуги как данность и знают как пользоваться этим. Недуг Магды в том, что ей пришлось быстро повзрослеть. Ее недуг в том, что уже ее первая любовь превратила ее в шлюху. Недуг Кречмара - его слепота. Причем далеко не физическая, он был слеп за много месяцев до аварии.

А вообще эта книга великолепна. Но не для тех, кто не любит трепать себе нервы. Мне она лично потрепала их немало, начиная с того, что затронула ненавистную мне тему - измену. И измена здесь даже не как предательство. Измена выступает тут в гораздо худшем обличии. Измена в книге - это детская игрушка, с которой играют взрослые люди. Они готовы капризничать, реветь и ломать другие игрушки, лишь бы поиграть с нею. А в итоге страдают другие взрослые. И так во всем мире и каждый день.

Взрослые, будьте взрослыми, а не эгоистичными детьми.
Люди, будьте людьми, а не уродами.

То ли рецензия, то ли призание в читательской любви. Нелюбителям субъективности и злоупотребления местоимением «я» в отзывах – не читать.

«Дар» для меня оказался наиболее совершенным, наиболее поглощающим, наиболее сложным – и композиционно, и стилистически – из всех произведений Набокова «русских лет» (на данный момент мной прочитаны все романы и повести этого периода). Думаю, не погрешу против истины, если назову этот роман жемчужиной русского модернизма.

Отзыв Владислава Ходасевича на обложке книги довольно точен:

Щедрый вообще, в «Даре» Сирин... решил проявить совершенную расточительность. Иногда в одну фразу он вкладывает столько разнообразного материала, сколько другому, более экономному или менее одаренному писателю, хавтило бы на целый рассказ.

Это действительно так. Многослойность, многоплановость, многосюжетность – характерные черты «Дара». Этот роман – словно огромное дерево с густой кроной: множество человеческих судеб, множество разных историй вплетаются в основной сюжет, отрастают от него отдельными ветками и веточками, листьями и листочками – а кое-где это лишь набухшая, так и не раскрывшаяся почка. А всё вместе это представляет собой настолько органичное и совершенное творение, что оторваться от чтения – чтения непростого, нередко заставляющего возвращаться на несколько страничек назад – невозможно.

Автобиографические моменты в романе очень интересны, я очень люблю вот это присутствие самого автора в книгах. Набоков вообще любил внести в свои произведения хоть толику автобиографичности, а «Дар» и вовсе считается автобиографическим романом. Я уже несколько месяцев параллельно с книгами Набокова читаю его биографию ( Владимир Набоков. Русские годы - Брайан Бойд ), и мне особенно интересно улавливать в сюжете это авторское «я». Знаю, многие читатели обвиняют Набокова в язвительности, мизантропии, резкости в отношении несимпатичных ему людей и неприглядных человеческих черт. Но для меня все это меркнет перед его отношением к людям любимым, близким. Какой великолепный образ отца в романе, какая глубокая сыновья любовь! Ну а если знать биографию писателя, то читать это можно было не иначе как с комом в горле.

Роман в романе – глава четвертая, художественная биография Чернышевского «от Набокова» – мне был особенно интересен ввиду того, что уже перечитано было «Приглашение на казнь», уже известно было, кто послужил прототипом для образа Цинцинната, уже прочитано было и кое-что из критики по этому поводу. Было интересно читать «Дар» практически сразу после «Приглашения», сравнивать образы набоковских Чернышевского и Цинцинната. Литературная критика, кстати, в этом вопросе меня только запутала: на распространенное мнение большинства о том, что это язвительная сатира (что и читателю вроде бы более очевидно), другие парируют утверждением, что здесь речь скорее идет о симпатии и жалости.

С другой стороны, лично мне это не кажется главным, мне видится в биографии Чернышевского прежде всего творческий манифест Набокова, выступающего против непременного служения музы каким-то социальным идеалам, против воспитательно-морализаторской роли литературы, против недолитературы, литературы «низшего сорта», жертвующей эстетическими категориями во имя «высоких идей». Прекрасно помню, как когда-то меня, еще школьницу, поразило в творчестве Набокова именно это – как классическая литература может быть настолько «невоспитательной», ничего не навязывающей, ни к чему не призывающей и ничему не поучающей. Конечно, Набоков не уникален в своих творческих принципах, но для меня он был и останется первым писателем, читая произведения которого я получала то самое эстетическое наслаждение. Он научил меня этому, после знакомства с ним моя планка претензий к стилистике литературного произведения поднялась так высоко, что я сама этому порой не рада. При этом, конечно, ошибочно считать набоковские романы графоманией, лишенной проблематичности писаниной, искусством ради искусства. Просто некоторые читатели любят попроще – ближе к делу, так сказать, – но это не обо мне.

Наверное, я отвлекаюсь, но где же еще объясняться в любви к писателю, как не в отзыве на книгу, название которой – «Дар»?! Еще одно читательское обвинение Набокову, которое мне встречалось, – обвинение в тщеславии, осознании себя талантливым (да что там, гениальным! ) писателем. А мне это не претит, нисколько. Ну не всем же великим писателям, претерпевая тяготы и лишения, непременно должно писать в стол и умирать, не будучи признанными при жизни. На долю Набокова тягот и лишений тоже достаточно выпало. А как писатель он, ощущая силу своего гения и тонко чувствуя грань между литературой и ее подобием, был для себя и довольно жестким критиком – о чем и в «Даре» написано достаточно, а не только вот это

ты будешь таким писателем, какого еще не было, и Россия будет прямо изнывать по тебе, - когда слишком поздно спохватится...

в определенной степени равное, пожалуй, пушкинскому «Я памятник воздвиг себе...» У него был ДАР, он его осознавал, развивал, оттачивал, использовал, он был известен при жизни и оставил после себя внушительную подборку замечательных произведений. Спасибо, Владимир Владимирович, за Ваш дар!

P.S. Одно только плохо: после Набокова долго невозможно приступить к нормальному чтению других книг.

Набоковские романы – это дерьмо в шоколаде!
За нарочитым изяществом слога скрывается злоба.
Набоков, наверное, был самым злым писателем в истории русской литературы. И нисколько не мучился этим, а бравировал. Его эстетическое отношение к реальности, по-видимому, требовало реабилитации зла. А вынужденная эмиграция, потеря статуса, унижение и бедность дали этому художественному принципу обильную эмпирическую базу. Набоков упивался своей злобой, черпал в ней вдохновение. И делал ее литературой.
Вы скажете, что это плохо!
«Пошел вон, жалкий плебей!» – скажет вам Набоков.
И плюнет в лицо.

В романе «Дар» он излил свою злобу на Чернышевского.
Огромная глава номер четыре, треть «Дара», – развернутый пасквиль на несчастного русского революционера.
Набоков атакует Чернышевского по всем фронтам. И высмеивает именно те черты его характера, которые принято считать благородными. Он, например, признает факт аскетизма Чернышевского, как бытового, так и плотского. Но мимоходом прибавляет, что, к несчастью, это приводило к коликам, «а неравная борьба с плотью кончалась тайным компромиссом». Гениальному писательскому чутью Набокова открылось, что «святоша» Чернышевский тайно дрочил. И, конечно, выдавливал прыщи. В романе Набоков не раз живописует «наливные» прыщи. Чтобы все запомнили.

Потом Набоков пишет, что Чернышевский, в силу своих идеалов, всегда стремился помогать людям. Но как? «На каторге он прославился неумением что-либо делать своими руками (при этом постоянно лез помогать ближнему: «да не суйтесь не в свое дело, стержень добродетели», грубовато говаривали ссыльные)». Доброта Чернышевского в рассказе Набокова становиться ужасно глупой. Чернышевский – смешным.

Рассказывая о литературной деятельности своего героя, Набоков оговаривается, что, конечно, «подобно большинству революционеров, он был совершенный буржуа в своих художественных и научных вкусах». Вуаля! Весь революционный пафос Чернышевского разбит. Небрежно и даже без осуждения. Простим его заблуждения, как будто говорит Набоков, он же не знал жизни, не отличал пиво от мадеры, зато все объяснял общими понятиями. Стоит пожалеть.

Именно этим Набоков заканчивает свою убийственную критику. Жалостью. Последняя часть жизнеописания Чернышевского, его двадцатилетняя ссылка, описана с жалостью. С высокомерной фальшивой жалостью победителя к побежденному. С «милостью к падшим». Мол, бедный, бедный прыщавый недотепа, так пострадал по своей глупости! А, казалось бы, даже неплохой человек…

По большому счету, все мы с вами – немножко гопники. Всем хочется про своего недруга сказать гадость, хочется поднять его на смех, хочется видеть его унижение. Мало, кто по-христиански готов врага возлюбить. Но утонченный аристократ Набоков – король гопников. Про своего классового врага он написал почти роман, чтобы все потомки запомнили Чернышевского именно таким: нелепым, униженным. И уникальность Набокова состоит в том, что свой пасквиль он превратил в литературу. Благодаря толстому слою шоколада его злобное дерьмо стало классикой.