– Это – жизнь! Помнится, однажды у мамы появился сожитель – некий Геннадий. Так мы с сестрой его отчего-то сразу возненавидели. Противный он был какой-то. Тьфу! Квартира у нас маленькая: куда ни пойдешь – он там сидит. Захочешь поссать – а он уже там срет полчаса, еще и навоняет так, что всем дурно, плохо смоет, говно не соскребет, накурит. Или в ванной в раковине волосы всегда после бритья оставляет. Кто за ним убирать должен? Сестра стала его доставать по-женски: то в одной ночнушке попрется мимо, то завизжит на всю квартиру: «Мама, я переодеваюсь, а он лезет!» Сколько-то, не помню – с месяца три, наверное, он прожил у нас да и свалил куда-то. Мама, помню, расстраивалась. А чего расстраиваться из-за говна-то? Потом еще с кем-то встречалась, но ничего не получилось – понятно, кому нужна женщина с двумя детьми? Еще встречаться иногда – ладно, а жить вместе в одной квартире? Я бы точно не смог. Хочешь после работы поспать, футбол посмотреть, пивка выпить, а тут чужой ребенок начинает нудеть. А ведь ему и пинка не дашь! Своему-то можно, а чужому – нельзя. Мамаша сразу полезет в дерьмо. Опять же на плач и нытье своих детей у родителей происходит адаптация – они его просто не замечают, чужие же дети – всегда раздражают.

Некоторое время шли молча. Потом Катя вдруг спросила:

– Как я буду говорить, если в школе спросят кто ты? Ты ко мне клеишься? Ухажер? Родственник? Охранник? Кто? Я-то вообще считаю, что мне охрана не нужна, это папа настоял.

– Будет лучше, если буду ходить под видом твоего бойфренда, может быть, надоевшего, приставучего – так проще. Скажешь, что ты сама попросила с тобой походить из-за всяких случаев. По городу сейчас шляются «молоточники», лупят всех по головам, а девчонок молодых и симпатичных – по лицу. Нападают исключительно на одиночек. Тебе это надо? На фига тебе рисковать? Закончишь школу, отгуляешь выпускной – и к родному папаше в Англию или в Америку. В колледж поступишь или универ, там в общагах, говорят, весело. В кино видела? Фильм «Крик». Не как у нас. Парень из моего класса учится в бывшей Макаровке – вот там общага так общага – полный абзац! Хотя и там и здесь все зажигают – только дым идет! Или у тебя тут все-таки есть какая-то тайная любовь до гроба? – Он презрительно сплюнул: – Неужели какой-нибудь нищеброд?

– Отвянь! – оборвала его Катя. – Кстати, а ты сам за границей когда-нибудь был?

– Не был. Да у меня и папы такого нет… Ой!

– Ты чего? – испугалась Катя, спрятавшись за Ховрина.

– Вон там, в нише, всегда кто-то стоит, когда мы тут идем.

– Может, случайно? – Катя расширила глаза.

– А вдруг нет? Это может быть и твой тайный обожатель. У тебя трусики-лифчики в последнее время не пропадали?

– Тьфу!

– Читал, что один маньяк так охотился за девчонкой – обмазывал своей спермой ручки дверей, чтобы она коснулась и понюхала руку. Тут-то он и ловил кайф.

– Мерзость какая! – Катя даже отдернула руку, отерла ладонь о куртку, втянула ее в рукав.

– Понятое дело! Не убережешься…– сказал Ховрин.

Помолчали. Потом начала Катя:

– Хочешь, и я расскажу про гадости? Наташка Сизова из нашего класса вовсю трахается со своим отчимом. Она однажды проговорилась. Они – отчим с ее матерью – всегда очень шумно этим делом занимаются. Скрипят и стонут. Ее это доставало, одно время даже спала в наушниках. Однажды как-то подслушала, загорелась, вышла потом в одном халатике на голое тело, и получилось это дело у них с отчимом прямо на столе на кухне. Она и меня подговаривала: «Попробуй, мол, и ты со своим! Со взрослым мужчиной это делать здорово, он никогда не спешит, хочет, чтобы тебе было приятно». Мать у нее медсестра, дежурит сутки через двое и они без нее вовсю трахаются. Пьет противозачаточные таблетки, понятно. Говорит, она его не любит, занимается этим делом просто ради процесса, для удовольствия и здоровья. У нее все прыщи прошли. У всех после таких дел типа должна быть психическая травма на всю жизнь, а ей пофиг. Всяко лучше, чем мастурбировать. Он ей и телефон хороший купил, и туфли. Мама этому рада, типа заботится о чужом ребенке. Даже не догадывается ни о чем.

– Скоро узнает. Все женщины – сороки болтливые. Что ее за язык потянуло тебе рассказывать? А ты мне растрепала! – сказал Ховрин.

– Ну, как же! – всполошилась Катя. – Ты же ведь никому не расскажешь?

– Я-то не расскажу, – поморщился Ховрин. – Сама не расскажи еще кому-нибудь. Если ее мать об этом узнает, отчиму может не поздоровиться. Кастрирует блядуна кухонным ножом нахер.

– Не узнает, а узнает – не заявит. Она ведь его любит. Он ее на пять лет моложе. Ему всего тридцать. Еще не старый. И Наташку он не насиловал, она сама хотела. Ей же больше шестнадцати. Возраст согласия.

– Думаешь, будут жить втроем в одной постели? Это понятно, что никто ее не насиловал. Но отчиму-то прямая дорожка в ад!

Катя не согласилась:

– Почему в ад? Он ей не родственник, а чужой мужчина. Тут только одна проблема, что ей восемнадцати нет. Но у нее и до этого парни были.

– А-а-а, тогда понятно, а я тут перед тобой распинаюсь про этого сексуального гангстера. Вы, оказывается, какие-то уже прожженные опытные бабы! – развел руками Ховрин.

– А хочешь страшную правду? Мне стыдно это говорить, но я действительно ни с кем еще не спала. Предлагали, конечно, но я отказалась. Зимой на Новый Год…– Катя остановилась, подумала. – Нет, к черту, не буду рассказывать! Это гадко! Б-р-р…

– Ладно, не рассказывай. У нас вообще девчонка из школы в шестнадцать лет родила. Причем сама не знает, от кого. Поиграли на Новый год в бутылочку. Перепила. Несколько ребят отметились. Все несовершеннолетние – что с кого возьмешь!

– Надо сделать генетическую экспертизу, – Катя неопределенно махнула рукой.

– А кто за нее будет платить? На это нужно судебное решение и все такое, много вони. Давай, рассказывай про Новый год, если уж начала. Ведь все равно не удержишься.

– Ладно. Короче, у одной девочки из нашего класса родичи на прошлый Новый год уехали с друзьями в Финку …

– Понятно: за тем же, за самым и уехали. Чтобы там вволю потрахаться, и чтобы никто не мешал типа вас, чокнутых подростков.

– У тебя все только и хотят, что потрахаться, – всплеснула руками Катя.

– А так оно и есть! Чё еще делать-то? И чего там было-то на Новый год?

– Короче, квартира была свободна, решили встретить там Новый год. Понятно, закупили бухла немерено, как на собрание алкоголиков.

– Знаю: всегда кажется мало, а потом все обязательно переблюются.

– Короче, собрались: трое мальчишек и четыре девчонки…

– Надо уж было трое на трое, или четыре на четыре, – возмутился Ховрин.

Тут Катя развела руками:

– Не получилось: один мальчик не пришел, заболел. Честно, скажу – все, конечно, собирались, как ты говоришь, перепихнуться. Ну, не явно, но подразумевалось. Одна пара уже была заранее известна, они почти сразу, как отметили, пошли в спальню. Еще одна девочка туда к ним ушла. Как-то они там втроем. Мы остались двое на двое. Получилось, что один Лизку лапает, уже залез ей в трусы, другой мне достался, тоже полез со слюнявыми поцелуями в губы – но я ничего не чувствую, как-то не возбуждает – потом лезет щупать грудь, ладно, потом полез под платье. Затем пытается платье стянуть вниз, а оно снимается через голову. Явное отсутствие опыта. Смешно стало. Соседняя парочка уже, смотрю, уже разоблачилась, и начался процесс с охами и ахами. Мне, однако, стало как-то не по себе. Налила стопку водки, выпила и все – тут же и выключилась. Потом смотрю, платья на мне уже нет.

– Блин, тебе надо порнографические рассказы писать. Короче, колись: трахнули тебя или нет? – заерзал Ховрин. Губы у него пересохли.

– Я вроде и согласна была, но у него не получилось. Потыкался, потыкался, но тут же и кончил на диван, да и сами мы, пьяные, уснули в этой его гадкой вонючей луже. Пальцы, помню, были липкие – вляпалась в его сперму. – Катю передернуло от отвращения. – Вот такой был мой первый сексуальный опыт. Осталась целая и невредимая. Потом он ко мне ни разу не подошел. Даже в глаза не смотрел.

– Облажался. Не повезло. Бывает. У нас что-то подобное, то есть новогодний тусняк, было в последнем классе. А что еще делать? Видимо, у всех так – одно и то же. Шаблон. Только у нас еще все передрались из-за девчонок. Двое захотели шпокнуть одну. Был такой бой! Кровь брызгала на стены, расколотили стеклянную дверь в прихожую. Блевали, высунувшись в окно. Чудом никто не выпал. Классно посидели. Хорошая тогда была встреча Нового года. Есть что вспомнить!

Впрочем, вспомнился ему и свой первый раз. Была такая девочка Таня, к ней его неудержимо тянуло. И что-то постоянно мешало, но однажды оказались с ней в квартире одни. Что-то говорили, говорили, включили музыку и вдруг замолчали. Соприкоснулись руками. Потом вдруг оказались без верхней одежды. У нее – только лифчик и трусики, причем разного цвета. У Ховрина – труселя в горошек, которые стояли шалашом. Тут проходила «красная линия». Напряжение было невероятное, сильнейшее сердцебиение и трясунчик. Таню тоже потряхивало. Ховрин мучительно долго боролся с двумя крючками на ее лифчике. Время будто замерло. Остаточная одежда словно прилипла к телу… Все дальнейшее было как взрыв, выход в открытый космос.

Потом Ховрин сказал Кате:

– Связи с родственниками это – табу! Всяко ведь ты со своим отчимом ни при каких обстоятельствах спать не будешь. Ты же не Наташа Сизова, или как ее там…

У Кати вспыхнули щеки.

– Ты вообще-то считаешь нормальным говорить с девушкой о таких мерзостях?

– Это реальная жизнь. У нас один паренек учился в классе, так он вообще спал со своей матерью. Отца у него изначально не было. Короче, с младенчества он спал с матерью в одной постели. Много лет. Потом у него появились утренние стояки, и он начал, как и все пацаны, поддрачивать. Ну, и дальше все такое…

– Фу! Ты-то откуда знаешь?

– Знаю.

Кое-что однажды было рассказано самим пареньком Костей в очень пьяном виде, а что-то Ховрин наблюдал по записи на веб-камеру его, Костиного, компьютера, стоявшего у них в спальне по его же, этого придурочного Кости, наводке. Зачем-то тому это было надо, чтобы кто-то другой посмотрел эту запись. Тут психиатру виднее. Костя хотел похвастаться, какую классную тетку он отымел, но Ховрин догадался, что это была его мать: увидел отражение в зеркале. Костю этого он не видел уже год. Да и вовсе не жаждал видеть. Своеобразный был паренек.

Катя поморщилась. У нее появилось гадкое ощущение, будто ей облепило паутиной лицо.

– Вдруг она его мачеха? Родная мать так не может!

– Если бы была мачеха или неродная, типа усыновившая, тогда все было бы в порядке. Трахнуть мачеху – святое дело. Она, его мамаша, кстати, очень даже симпатичная тетка, похожа еще на какую-то известную актрису – забыл, как зовут, типа Лара Крофт, фигура просто идеальная, хоть она и не очень молодая – тридцать восемь. Я бы тоже не отказался. Будь у нее муж, ничего бы этого, понятно, не было, он бы за такие дела им бы обоим бошки-то открутил. Царь Эдип. Подсудное дело. Развращение малолетнего. С другой стороны, кажется, инцест законом не запрещен. В бытовом плане. Фараоны женились на своих сестрах. Хотя все и выродились.

– Кошмар! А если она вдруг от него забеременеет? Родится одновременно и сын и брат. Если мальчик, – ужаснулась Катя.

– Думаю, она это просчитала. Взрослые женщины всегда это просчитывают.

– Но она ведь теперь ему точно жениться не даст!

– Или наоборот попытается сплавить, – пожал плечами Ховрин. – Понимает, что долго продолжаться так не может.

– Фиг там… Ему надо бежать – например, в армию и уже не возвращаться!

Ховрин помотал головой:

– Сто процентов отмажет. Она ему еще в шестом классе придумала астму, сделала медицинские документы. И еще есть такая организация «Солдатские матери» – там подобные безумные мамаши собираются и подучают, как откосить от армии…

– И что будет? – спросила Катя.

– Не знаю. Само как-нибудь разрешится.

Вечером за ужином Валерий Константинович спросил непривычно молчаливую Катю:

– Вы с Виктором как-то общаетесь? Или просто так идете?

– Да, по всякой ерунде. О чем с ним можно разговаривать?

«Если бы вы только знали, о чем мы говорим», – подумала Катя. И еще думала, как она сама могла об этом говорить и обсуждать такие вещи. Ни с кем нельзя. А вот с Ховриным почему-то было можно.

Это было в понедельник, вторник прошел как обычно: репетиция группы «Дилижанс» и сразу домой, а в среду Ховрин пришел за Катей немного раньше. Шел дождь, было промозгло, и Ховрин решил зайти в школу, погреться. Охранник на входе остановил его, Ховрин сказал, что встречает сестру и имя-фамилию сказал: Катя Гарцева. Охранник кивнул: «Жди». Ожидая конца урока, они с охранником стали вести вялую беседу про футбол. Через пять минут в школе оглушительно прозвенел звонок, и тишина тут же сменилась нарастающим гулом и воем: это совершенно дикая толпа школьников с воплями неслась по коридору, как стадо бизонов по прерии. Учителя, люди опытные, имеющие профессиональный иммунитет, еще как-то уворачивались. Людей непривычных, бывало, сшибали так, что дело кончалось серьезной травмой. Ховрин прекрасно помнил, как когда дважды на его памяти в его родной школе вынесли двери в столовую и сшибли чьего-то родителя и буквально по нему пробежали, так что он вынужден был обратиться в ближайший травмпункт.

Наконец, появилась и Катя. Ховрин махнул ей рукой. Подумал, что она будет ругаться, но она даже дольше, чем следовало, тянула: видно зачем-то хотела показать Ховрина одноклассникам – якобы вот у нее есть такой парень. Ховрин держал ее сумку, пока она очень долго поправляла шарф у зеркала, хотя вполне могла это сделать и в раздевалке, вовсе не обязательно у всех на виду. Вначале она наоборот говорила, чтобы он ни в коем случае не заходил, а ждал за углом.

В четверг поехали на курсы. После курсов в университете Катя вдруг свернула к дверям ресторана.

– Ты что? – это дорогой ресторан! У меня с собой всего штука, – процедил Ховрин одними губами

– Я есть хочу! – в голосе Кати прозвучали твердые и капризные нотки. – Не бойся: деньги я взяла.

– Неудобно, если ты будешь платить! – запротестовал Ховрин.

– Ты и плати. Я тебе деньги тихонько передам. Они все равно от отца. Целая куча осталась с зимы. Не парься – у меня дома еще есть. Он разрешил. Пошли!

В этом ресторане по вечерам была живая музыка. Микрофон поначалу оглушительно засвистел, потом звук настроился:

– Раз-раз… Добрый вечер, уважаемые дамы и господа! Меня зовут Виктор. Я музыкант этого ресторана. Желаю вам приятно провести вечер…

Потом по-настоящему вдарило по ушам. Виктор что-то запел козлиным голосом. Ярко за стеклом горел камин. Было довольно уютно. И еда была вкусная.

Увидев счет, Ховрин похолодел: «Пипец!» Катя и глазом не повела, покопалась в сумочке, сунула под столом Ховрину несколько купюр. Когда официант принес сдачу, скомандовала:

– Десять процентов оставь на чай!

– Это еще зачем? – удивился Ховрин.

– Так положено.

Вышли на улицу.

– Я маме и папе про эти деньги не говорю – отец советовал не болтать. Чтобы не было искушения. Он дал мне золотую банковскую карту. Это тоже его банк – не полностью, конечно, но у него там десять процентов акций – а это для банка считается очень много. Впрочем, родители меня не спрашивают. Им тоже хорошо, что я не прошу у них денег на одежду и все такое. Так с Нового года как-то само собой сложилось. Папа… который отчим, Валерий Константинович, – уточнила Катя с некоторой паузой, – сам неплохо зарабатывает. Да и мама вроде тоже.

– Берешь, сколько хочешь? – восхитился Ховрин.

– Нет, конечно. Мой лимит – десять тысяч долларов в месяц.

– Ни фига себе! Неплохо.

– Еще ни разу не выбирала полностью. Сразу столько налички и не снимешь, могут заблокировать счет. За раз больше тысячи баксов в рублях наличными банкомат просто не выдает. Но столько мне и не надо.

Помолчала с минуту, потом сказала:

– У мамы и у меня – фамилия отца. Мама, когда за… – тут Катя запнулась, – за па… Валерия Константиновича выходила, фамилию не меняла. В свидетельстве о рождении у меня записан родной отец. Я узнала об этом только когда получала паспорт. Как-то никогда об этом не думала. Это было его условие: тогда он высылал деньги.

Эта чехарда с отцами доставляла Кате явное неудобство, опять же постоянные теперь уточнения кто родной, а кто неродной ее немного коробили.

– И тут-то возникла проблема. Если я выезжаю за границу одна, то должна иметь юридическое разрешение на выезд из страны от обоих родителей. Или я могу выехать с любым из родителей, имея при себе свидетельство о рождении. Отец уже два года постоянно живет в Англии и в Россию не приезжает. Разрешение на выезд он может прислать только заверенное английским нотариусом, его точно наши погранцы не примут. Что нашим пограничникам английский нотариус? – никто, явный шпион, вражеский агент.

– А как же ты летала на Бали?

– Я летела не из Питера, а из Хельсинки, а туда меня мама привезла на «Аллегро». Посадила на самолет до Сингапура, а потом на «Аллегро» же вернулась обратно в Питер.

– Заморочно, – покачал головой Ховрин. – А знаешь, в Англии левостороннее движение, а руль справа, – сказал Ховрин.

– Знаю. В Сингапуре тоже.

На следующий раз зашли перекусить в какое-то кафе подешевле – что-то типа русского варианта фаст-фуда – явный шалман с характерной для таких мест грязнотцой. Ховрин пошел заказывать еду, Катя же заняла столик.

Когда Ховрин вернулся с подносом, рядом с Катей уже сидели два молодых кавказца, чуть ли не хватали ее за руки. Катя замерла в ужасе.

Ховрин подошел с широкой улыбкой и радостью во взоре:

– Здравствуйте, друзья!

Те сначала посмотрели, как волки смотрят: резать сразу или чуть позже. Потом их отпустило. Никто им не угрожал, не нарывался.

– Привет, брат! Это твой девушка?

– Мой.

– Ну, извини тогда. Очень красивый у тебя девушка.

Вроде как ушли. Катя тут только и выдохнула. Больше против охраны она не высказывалась. Слишком опасный мир окружал ее.

«Просто не надо ходить в такие шалманы», – был сделан однозначный вывод.

С того дня они стали посещать только дорогие рестораны.

Кате это нравилось. Ховрин тоже был не против, раз проблемы оплаты не существовало. Ходили в самые разные заведения, а в те, которые понравились, бывало, и повторно. И разговоры за столом вели там самые разнообразные и часто довольно откровенные. Так уж у них повелось с самого начала, сложилась своеобразная традиция.

Во время очередного посещения ресторана, отрезая кусок стейка, Ховрин сказал:

– Тебе хорошо: у тебя финансовая проблема не стоит. Не надо подрабатывать. Живи в свое удовольствие. Я вон на стройке работал. Знаешь, как там осенью и зимой? Потом кабельщиком лазал по крышам и чердакам. Думаешь, из удовольствия? Деньги зарабатывал. Большинство работает чисто из-за денег. А тебе это не нужно. Какие у тебя вообще планы на жизнь?

– То есть? – переспросила Катя.

– Понятно, что у всех девушек есть один общий глобальный и главный жизненный план: удачно выйти замуж, желательно по любви, родить детей. У теток к этому полагается иметь хороший дом, большую кухню, шубу, машину и любовника. Ну, там все юные девушки до двадцати хотят быть моделями, ходить по сцене в купальниках, сниматься в кино, петь со сцены. И тут всегда нужен спонсор. Сейчас за бабки из любого можно сделать певца или певицу: лицо посмазливее, компьютером изменить голос и все такое. Купить и исполнить хит типа «Я помню твою волосатую жопу!»

– А что у мужчин? – хмыкнула Катя, орудуя ножом и вилкой.

– Понятно, зарабатывать много денег, завести семью, детей, иметь много любовниц, хорошую машину, большой дом.

– А без любовниц никак? – с иронией спросила Катя.

– Без любовниц не бывает. Один и тот же человек рядом за какое-то время просто надоедает, теряется острота ощущений. Да и не престижно.

– А как же вечная любовь?

Ховрин тут же перевел разговор:

– Ну, так какие лично у тебя планы?