Истомин решительно затянул пояс халата и направился к выходу.
Инженер Рудик и в самом деле – один из немногих на корабле – крепко спал. Настолько крепко, что вибрация, которая, по всем статьям, должна была разбудить его, с этим не справилась.
Причиной столь глубокого и – хочется сказать – здорового сна явилась нормальная и очень сильная усталость. Она же, в свою очередь, была вызвана тем, что инженер – единственный, пожалуй, из всех обитателей маленького мирка – все то время, что они находились в неизвестном уголке пространства, утратив всякую связь с породившей их цивилизацией, был занят настоящей, серьезной и необходимой работой. Один. Потому что помощников ему по штату не полагалось – да и не было среди окружавших его людей таких, кто разбирался бы в сложной корабельной технике. Дел же было – да и оставалось еще – выше головы.
Инженер всегда считал, что смысл его жизни – во всяком случае, когда он находился на корабле – поддерживать этот корабль со всеми его механизмами и системами в образцовом порядке и полной готовности.
Последние восемнадцать лет своей жизни Рудик находился только на корабле. Значит – восемнадцать лет он занимался этим кораблем, и ничем другим.
А заняться было чем.
Когда судорожные попытки людей вернуться в нормальный мир наконец закончились (пусть и ничем), Рудик некоторое время занимался лишь оценкой состояния «Кита». То, что он увидел, его не то чтобы огорчило – это слово слишком невыразительно, – но на несколько дней привело в отчаяние. С таким он еще никогда не сталкивался.
Батареи накопителей энергии, необходимые для движения в пространстве, вышли из строя – и, во всяком случае, на первый взгляд восстановлению не подлежали.
Катер был разбит во время предпринятой администратором Карским попытки к бегству – еще там, в Приземелье, – и средством передвижения в пространстве служить никак не мог.
Это означало также, что нельзя было – в случае какой-то надобности – воспользоваться воротами катерного эллинга: они могли действовать, только если катер находился в полной исправности и был готов к старту. Причиной было то, что электроника катера являлась частью цепи, по которой механизмы ворот принимали команды и реализовывали их. При неисправном катере ворота оставались наглухо заблокированными. Как и тогда, когда катер находился в пространстве.
Но если бы еще только эти ворота. На самом же деле корабль – после того, как Инна Перлинская сильно повредила механизм пассажирского люка, и потом им воспользовались в последний раз, чтобы выпустить за борт сыщика Петрова с гравигеном, основой будущей планеты, – корабль ни одним нормальным выходом вовне больше не располагал.
Конечно, сейчас никто покидать его и не собирался; во всяком случае, инженеру об этом ничего известно не было. Но это его не интересовало: главным было, что исправность корабля нарушилась, а чтобы ее восстановить – нужно было содержать в порядке все без исключения; в том числе и все люки.
Кроме уже названных, на корабле имелись еще три выхода: грузовой – из трюмного корпуса, аварийный – из центрального поста и резервный – из туристического модуля.
После всего, что произошло с кораблем, в случае надобности люди не смогли бы воспользоваться ни одним из них.
Аварийным – потому что он был предназначен лишь для срочной эвакуации экипажа в случае, если кораблю угрожала гибель – но лишь при условии, что на борту не было других людей, то есть – пассажиров, и оба жилых модуля – главный и туристический – были отключены от корабельных сетей. Так бывало, когда корабль использовался лишь для перевозки грузов. Если в таком рейсе возникала угроза катастрофы, аварийная спасательная капсула, рассчитанная на пятерых, просто выстреливалась из корабля, и установленный на ней маяк начинал сигналить; люди при этом могли рассчитывать только на помощь извне. Иными словами, хоть это устройство и находилось в исправности, выйти в пространство при его помощи было практически невозможно.
Грузовой люк тоже был в исправности. Вернее, не люк; то были ворота весьма внушительных размеров. Но – точно так же, как и в катерном эллинге – ворота эти, а точнее – механизм их открывания мог срабатывать лишь при соблюдении двух условий: либо снаружи должно было существовать давление окружающей среды не ниже определенного, то есть корабль должен был находиться на поверхности обитаемой планеты или же в эллинге такого размера, какими обладали, кроме Земли, еще лишь две планеты Федерации. Или же никакого давления не должно было существовать изнутри; то есть из трюмного корпуса должен был быть выкачан весь воздух. Теоретически это было несложно; однако выкачивание являлось процессом продолжительным, потому что объем трюмного корпуса был громадным, а кроме того – после всех прыжков и других приключений, через которые пришлось пройти кораблю, внутренняя герметичность трюма нарушилась, и пока все внутренние входные и вентиляционные отверстия не обрели былой герметичности, пользоваться трюмными воротами было невозможно даже в случае самой крайней необходимости.
Что же касается запасного выхода из туристического корпуса, то он никак не предназначался для аварийных ситуаций, и мог работать лишь в воздушном пространстве: этим люком пользовались только для ускорения посадки и высадки пассажиров в местах старта или назначения.
Все это нужно было привести в какой-то порядок. Такую задачу поставил себе инженер Рудик, как только пришел в себя после всего, что произошло с кораблем и его населением. Никто им не командовал, да он и сам ни у кого не спрашивал указаний: что и как делать он знал сам и решал единолично. И пока прочие люди были заняты созданием общества и улаживанием взаимоотношений, пока они образовывали семьи, рожали и воспитывали детей, инженер не покладая рук трудился над приведением корабля в нормальный вид, порой отчаиваясь, но вновь настраиваясь на работу и продолжая свое дело.
В первую очередь он – когда после катастрофы прошел едва год – принялся за ремонт, а вернее – за восстановление катера. Жестянка (так он называл пренебрежительно катерный корпус со всеми его принадлежностями) потребовала полугода трудов, не считая наружной полировки, на которую ушло еще два месяца. Зато на двигатели ушел целый год, а на главное – электронику – целых два. Конечно, все это можно было бы сделать вдесятеро быстрее, если бы в распоряжении инженера имелись готовые запасные части. Их, естественно, не было: ремонты такого рода силами самого корабля никак не предусматривались. Хорошо хоть, что в памяти главного инженерного компьютера имелась большая часть чертежей, так что синтезатору можно было задать нужные программы по изготовлению потребных материалов и деталей. Но работа эта была настолько кропотливой и трудоемкой, что даже мощная аппаратура, какой обладал «Кит», справлялась с нею не быстро. Порой даже на доставку готовой, довольно-таки громоздкой детали от синтезатора в катерный эллинг уходила чертова уйма времени, потому что приходилось сперва изобрести и изготовить нужные для такого дела приспособления, и только потом, при их помощи, дотащить деталь и установить на место. Ремонтные роботы умели действовать лишь в пределах установленных программ, а подобные операции (Рудик про себя называл их партизанскими) при настройке ремонтников предусмотрены не были. Одним словом, процесс восстановления катера занял, ни много ни мало, около четырех лет. Но лишь закончив эту работу, инженер Рудик окончательно поверил в себя если не как в чудотворца, то, во всяком случае, как в мастера.
Следующим, на что он посягнул было, явилось самое для него святое; то, что и делало, собственно, корабль средством передвижения: двигатели. То есть не сами двигатели, собственно: с ними-то ничего особенного не произошло, диафрагмы и сейчас сработали бы – если бы дать на них нужную для движения мощность. А батареи. То есть то, что только и могло давать эту нужную мощность.
С батареями все было очень просто, потому что их не было. Не существовало. Вот уже восемнадцать лет. С того дня и часа, когда пришлось катапультировать их в пространство, чтобы предотвратить гибель всего корабля.
От них осталось лишь место и шесть постаментов, от которых батареи были отстрелены и выброшены в пространство, где и догорели. Но сейчас даже попасть на это место, чтобы хоть присесть в печали на один из постаментов и основательно подумать над тем, что можно восстановить практически, что – теоретически, а что и вообще нельзя ни так и ни этак, – даже попасть туда было не в силах инженера. И неудивительно. Когда корабль вышвыривал свои батареи, чтобы уцелеть самому и сохранить людей, створки над ними исправно распахнулись, повинуясь команде; но батареи тогда уже раскалились настолько, что, вылетая и одновременно раскидывая во все стороны обрывки раскаленных или просто пылавших пластин, оплавили шарниры, так что закрыться створки более не смогли, и помещение, где прежде располагались энергетические батареи, стало частью открытого пространства. Так что о восстановлении батарей сейчас нечего было и думать даже теоретически: до того, как створки снова закроются и во вновь загерметизированное помещение будет дан воздух, думать, собственно, не о чем. Здесь работы на годы – если ее вообще можно выполнить своими силами; а других не было.
Поэтому, как ни грустно было отказываться от сладкой надежды, инженеру пришлось отложить работу по восстановлению батарей и взяться за другое дело, тоже нелегкое и трудоемкое: приведение в порядок всех прочих выходов из корабля. Хотя бы потому, что без возможности покидать корабль и возвращаться в него столько раз, сколько потребуется, инженер – да и кто угодно другой – не мог бы начать работы по воссозданию батарей; а именно это дело инженер Рудик счел целью своей жизни – сколько бы она еще ни продолжилась.
Работа по ремонту и переоборудованию выходов из корабля оказалась еще более трудоемкой и тягомотной, чем восстановление искореженного катера. Для того, например, чтобы сделать пригодным для использования в любое время запасной выход в туристическом модуле, нужно было ни более ни менее как создать на пустом месте тамбур, герметическую выгородку, и оборудовать ее насосами для выкачивания воздуха перед открытием люка и обратной закачки его – после закрытия. Чтобы выполнить эту работу, инженеру пришлось (и на это ушла уйма времени) скопировать каждую деталь соответствующих механизмов главного входа, а поскольку многое там было приведено в негодность во время памятной попытки Инны выброситься за борт, а после того, как главный люк в последний раз использовали для выхода Петрова, его наглухо закрыли и даже заварили, – по этой причине многое инженеру пришлось восстанавливать по памяти и интуиции. В недрах корабельной «Сигмы» хранились, как оказалось, далеко не все конструктивные детали корабля – то есть данные о них, конечно, – а лишь те, ремонт и замена которых разрешалась экипажу в условиях рейса, иными словами – то, что попроще; заложить в память главного компьютера полное описание той же автоматики люков никому не пришло в голову: за все время существования галактического флота никому и никогда не приходилось производить такой ремонт своими силами вдалеке от ремонтной базы. Так что многое инженер едва ли не изобрел заново, до предела напрягая воображение. На это ушла уйма времени и сил. Другая часть работы – доставка изготовленных синтезатором листов металлопласта, из которых Рудик и собирался соорудить тамбур, а затем сварка этих листов – хотя и проводилась при помощи уцелевших роботов (в основном былых еремеевских футболистов и солдат), требовала немалых физических усилий; тем более что порой необходимой точности не достигалось и приходилось разрезать только что сваренное, заказывать новые листы и делать всю работу заново. Не удивительно, что Рудик стал на несколько лет старше, пока не смог наконец сказать, что запасной выход готов к работе. А ведь это был только первый, так что, передохнув, инженер принялся за такую же работу – но уже применительно к главному люку. Конечно, все можно было бы сделать быстрее, призови Рудик на помощь других обитателей корабля; но этого он не делал и не собирался: и потому, что профессиональная гордость мешала, но главным образом по той причине, что спешить-то ему было некуда, и он это отлично понимал, а работа давала его жизни нужную наполненность: он чувствовал себя при деле, и это помогало ему жить, не думая ни о чем печальном.
И вот восемнадцать лет прошло, и осталось у инженера только одно – зато главное дело: возродить батареи. Крышки люка над уцелевшими постаментами он все-таки привел в порядок: заменил шарниры, проявив при удалении старых и установке новых немалое хитроумие. А вот что касается собственно батарей – инженер вовсе не был уверен в том, что это у него получится. Однако знал, что сделает все, что в его силах, чтобы удалось.
В последние месяцы он заметил, что стал уставать быстрее, чем раньше, и медленнее возвращаться к нормальному самочувствию. Ему даже в голову не пришло, что, быть может, это возраст сказывается – возраст и одиночество. Он решил просто, что перетрудился и нужно побольше отдыхать. Отдыхать в представлении Рудика значило – спать. И он спал подолгу и крепко.
Вот почему этой ночью странная вибрация корабля как-то прошла мимо внимания Рудика, что вообще-то не было для инженера характерным.
Для того, чтобы добраться до туристической палубы, писателю предстояло совершить целое путешествие.
Прежде всего – пересечь трюм, обширный, пустой и гулкий.
Уже вскоре после переселения в каюту суперкарго Истомин обнаружил, что трюм обладал интересным свойством: незагруженное помещение оказалось прекрасным резонатором. Какие-то особенности корабельной архитектуры привели к тому, что звуки, рождавшиеся даже в очень отдаленных – на сотни метров – корпусах и палубах корабля, здесь – и только здесь, в трюме, были прекрасно слышны, четко, хотя и не очень громко. То, что говорилось в каютах, разумеется, сюда не доносилось: звукоизоляция жилых помещений оказалась весьма надежной. Но уже сказанное в салоне первого класса можно было тут услышать, и в туристическом салоне – тоже, хотя и чуть похуже: первый класс располагался ближе к грузовому корпусу.
Поэтому в трюме Истомин на миг остановился, прислушиваясь. Услышь он что-нибудь – легче было бы понять, какая версия более правдоподобна. Иными словами – куда направиться раньше? Энергодвигательный корпус, где находилось большинство систем и где по-прежнему обитал их хозяин – инженер Рудик, и туристический класс, населенный вот уже два года молодыми (этим завершилась тогда их борьба за независимость, неизбежное в свободном обществе противостояние поколений) – оба наиболее вероятных источника опасности находились в противоположных, считая от грузового корпуса, направлениях. Безусловно, о странной вибрации следовало сообщить инженеру. Ну а что касается необычного, приснившегося ему сюжета – там ведь неизвестные нападали на туристический модуль, на обиталище детей. И, наверное, нужно было – хотя бы для перестраховки – убедиться, что там, у молодых, все в порядке. Или же – не в порядке.
Он выжидал минуты две. Ничего интересного, однако, не уловил. Один только звук донесся до него за это время: что-то, напоминавшее то ли глубокий, печальный вздох, то ли морскую волну, набежавшую на песчаный пляж и отхлынувшую, тихо шурша. Но уж чего-чего, а моря в пределах досягаемости не было.
Писатель думал недолго. Механизмы не умеют вздыхать. К тому же, с ними находился Рудик. Больше ему деваться просто некуда. Может, он, конечно, спал; но и во сне должен был ощутить вибрацию и проснуться. Он давно уже сросся с механизмами – если не телом, то уж духом во всяком случае. Так представлялось Истомину. И зайти туда если и следовало, то разве что для очистки совести. А значит, визит в энергодвигательный корпус можно отложить на потом.
Но вот рядом с молодыми никого не было. Из разумных людей. Способных вовремя остановить, предупредить, растолковать, усовестить, предотвратить… А ведь он был, как-никак, их другом. Во всяком случае, он единственный не считал, что они не доросли до полноправия в этом мире.
Нет, в первую очередь идти следовало, конечно же, к ним.
О проекте
О подписке