Глава 5
Бытие

Итак, Истомин оказался наконец в тесной каюте, где собрались по какой-то своей причине все молодые. Моргая, он огляделся вокруг.

Множество глаз смотрело на него – не то чтобы с интересом, и, уж во всяком случае, без всякого удивления; скорее всего эти взгляды выражали просто равнодушие. Хотя, может, ему это просто показалось спросонок? Да к тому же и освещена каюта была очень слабо: ни плафон не горел, ни прикроватные лампочки, лишь в углу едва мерцал дисплей отдыхающего компьютера, и был еще один огонек, да и то не нормальный, не электрический, а какой-то вовсе уж первобытный: свечка, что ли? Что-то совсем уж пещерное было в крохотном язычке пламени. Молодые сидели кто на чем: на койках, на стульях, иные и просто на полу. И молчали. И смотрели на него – или, может, сквозь него, кто их знает…

Но тут же среди них произошло движение: встала и подошла к Истомину высокая девушка с коротко подстриженными волосами, большими черными глазами, чей пристальный взгляд даже и раньше, когда она была совсем еще пигалицей, простреливал, как в свое время определил это действие Истомин; этакая юная ведьмочка. Одета она была, впрочем, не в мантию, а точно так, как давно уже одевалось все молодое поколение на корабле: в широчайшие пифагоры и просторную майку. Гренада. Вторая барышня Карская. Родная сестра Ее Величества Королевы. Принцесса, что ли, по их игре? Сколько ей сейчас: кажется, пятнадцать. Уже совершенно взрослая девица…

Истомину сразу же стало совсем неудобно за свой спальный вид. А кроме того, ребятишки эти мало ли что могли ведь подумать: ворвался без стука, в халате…

Он невольно запахнул полы поплотнее. Хорошо хоть, что шлафрок был длинным, так что голые икры не сверкали.

Истомин ожидал получить выговор за вторжение. Оказалось же не так. Гренада, не говоря ни слова, присела на корточки рядом с ним, положила ладони на встрепанную голову писателя. И он сразу же почувствовал, что сонливость улетучивается, как утренняя роса.

– Что-то случилось, друг сосед? – спросила она. Не то чтобы с большой тревогой, но и не совсем равнодушно. Видимо, понимала уже, что никто не вечен в их маленьком мире.

Писатель хотел было весело ответить: зашел, мол, посмотреть, как вы тут себя ведете, не начали ли уже разбирать корабль по кирпичику, по досочке. Но получилось почему-то неожиданно хрипло, как с перепоя, и так же невразумительно:

– Вибрация – думал, это у вас.

Теперь спросила уже Королева, явно недоумевая:

– Вибрация?

– Вы что – не почувствовали? Но вы же не спали.

– А-а, – протянула Орлана, – вы о сотрясении? Оно вас волнует? Нас тоже. И не только оно. А причину его мы знаем.

Это было неожиданно.

– И в чем же она заключается?

– Это вы. Ваше поколение. Вы уже впадаете в маразм… Но мы собираемся помешать вам убить нас всех – по глупости или по незнанию.

Писатель едва не развел руками: такая наивность – а ведь не ребенок уже!

– Да откуда вам знать? – то было нечто среднее между вопросом и упреком. – Обычный ваш, извините, юношеский максимализм. Право же, ваши упреки необоснованны…

Девица-монархиня только пожала плечами:

– Откуда нам знать? Дорогой сосед, вы-то уж должны бы понять и сами. Вы же не совсем лишены фантазии.

– Наверное, ума на сей раз не хватило. Объясните, будьте настолько снисходительны к моим замшелым мозгам!

Он уже почувствовал, что начинает злиться; но в эти мгновения никак с собою не мог справиться.

– В чем же таком мы провинились?

– Да нет, – проговорила Королева как бы снисходительно, – не о вашей вине речь… Хотя, если подумать, она есть. Ваша вина в том, что вы по-прежнему считаете себя более умными, более знающими, опытными – и так далее. И очень хотите сохранить за собой право определять, как же всем нам следует жить в этом мире.

– Разве мы не правы? До сих пор ведь ничего плохого ни с кораблем, ни с кем из нас не случилось, верно?

– Наверное, нам просто везло.

– А сейчас – что же нам грозит?

– Писатель! Вы же сами только что пришли к нам в тревоге. Хотя могли бы спохватиться и пораньше.

– Вы хотите сказать – эта тряска приключается не впервые?

Орлана кивнула.

– Но не в тряске дело, – сказала она.

– Может, знаете, в чем ее причина?

– Долго объяснять, – ответила она, глядя куда-то мимо писателя. И это совершенно уверило его в том, что не кто иной, как именно детишки тут что-то нашкодили – и теперь сидят тут в полутьме и страхе, ожидая последствий.

– Разве происходит еще что-то?

Она ответила не сразу:

– В том-то и дело: что-то происходит постоянно. Но никто из вас так и не потрудился даже подумать об этом.

– Так помогите же понять!

(«Если вы такие умные», – хотел было он добавить, но благоразумно сдержался.)

– Да мы давно стараемся сделать это! Но нас не хотели слышать.

– Ну вот я сейчас готов. Я весь – внимание.

– Беда в том, – проговорила Орлана (без наставительных ноток в голосе, но как бы с некоторым сожалением), – что все вы до сих пор – а ведь сколько лет прошло! – все еще продолжаете думать, что живете на корабле. А жизнь на корабле – всегда временная, потому что он улетает из устойчивого, определенного мира и прилетает в такой же. Корабль не является самостоятельным миром, он только урывками общается с системой пространства, его взаимоотношения с Большим миром очень поверхностны, и люди просто не успевают заметить их и оценить. И до сих пор все вы продолжаете думать и чувствовать именно так. А на самом деле все давно уже обстоит совершенно иначе. Постарайтесь понять это – вот сейчас, сию минуту, потому что если не сможете – не будет никакого смысла разговаривать дальше. Постарайтесь: это очень серьезно.

– Хорошо, – согласился Истомин.

– Я ему помогу, – пообещала Гренада.

* * *

Он и в самом деле задумался в наступившей тишине. Как и обычно, когда нужно уразуметь что-то сложное, непривычное, попытался увидеть картинку, составленную из тех образов, что были для него представимы и понятны.

Корабль. Нет, не «Кит», вообще не звездолет; корабль в обычном земном океане, на обширной, практически бескрайней водной поверхности. Как живут, как ведут себя на нем люди? Да, в общем, так же, как и на суше. И влияют на него силы, свойственные земной поверхности: ветер, движение волн, возможные рифы и мели, другие корабли…

Но вот произошла катастрофа, и корабль затонул. На большой глубине, где никто не может оказать ему никакой помощи. По счастью, он устроен так, что людям не грозит гибель: и воздух, и пища, и все нужное запасено на нем в избытке. Так что можно доживать век, пусть и в полной изоляции от того, что пассажиры считают своим настоящим миром. И ничего – в принципе – менять не нужно.

А жизнь идет своим чередом. И вот рождаются дети. Подрастают. Вырастают.

Родители смотрят на них, как на себе подобных. Ничуть не понимая, что на самом деле сходство у них только внешнее. Ну – физиологическое, хотя уже не полностью. На самом же деле два поколения друг для друга – инопланетяне. Потому что родились они в разных мирах. Для детей окружающий мир – это океанская глубина. Они никогда не видели, допустим, собак – разве что в записях. Но, может, им приходилось уже заметить обитателей глубин? Есть ведь способы выглянуть за борт – хотя бы через иллюминаторы… А может, не только видеть, но и слышать? Глубоководные общаются на иных частотах, но разве можно исключить, что люди, родившиеся в этой среде – а обшивка корабля никак не дает полной изоляции от самых разных акустических, электромагнитных и мало ли еще каких влияний, – что дети еще в утробе матери не получили способности воспринимать все это? Свойства ведь формируются в зависимости от окружающей среды… Корабль, легший на дно, подвержен влиянию совсем иных сил, чем на поверхности; тут нет ветра и волн, нет звездного неба для ориентации и восхищения – но их заменяют подводные течения, температурные горизонты, еще что-то; именно этот мир, видный изнутри, дети считают своим, единственно возможным в реальности – и, наверное, со временем приучаются чувствовать происходящие на глубинах процессы куда острее и вернее, чем их родители. Родители полагают, что живут в неизменном мире, – а дети уверены, даже больше – они знают, что мир этот на самом деле подвижен, переменчив, что в нем – свои законы, свои обитатели, свои угрозы и защиты… Мало того: считая этот мир своим, дети непременно станут стремиться к освоению его, к более тесному с ним общению; пусть они и не имеют жабр, но могут – во всяком случае, достаточно часто – выходить в него, исследовать, понимать, использовать… Если бы у них не возникало такого стремления – они просто перестали бы быть людьми, превратились бы в неких человекообразных – не более того.

А эти наши ребятки – нет, они не просто человекообразные; они – люди. Правда, уже не совсем такие, как мы – и ничего с этим не поделать…

* * *

– Он понял, – сказала Гренада, посверкивая ведьмиными глазами. – Ему удалось даже увидеть. Хотя и примитивно.

Истомин провел ладонью по лбу, как бы выйдя из транса.

– Да. Наверное.

Глубоко вздохнул.

– Ну – и что же вы собираетесь делать?

Королева Орлана сказала очень серьезно:

– Повернуть жизнь в верном направлении. Чтобы общаться с этим миром и все более чувствовать себя его частью. Взрослые не понимают: заняв в большой Вселенной какое-то место, мы создали изменения, которые не могли не разойтись во все стороны и, где-то от чего-то отразившись, не вернуться обратно – чтобы в свою очередь подействовать на нас. Понимаете – самим своим возникновением мы чему-то помогли, но кому-то – или чему-то, это условно – помешали. И те, и другие не только будут как-то влиять на нас – они уже делают это. И наверняка вибрации – лишь более четко ощутимое проявление этих влияний. Мы, правда, еще не знаем, к чему такие воздействия могут привести. Но хотим, должны узнать! А для этого нам нужно использовать все возможности корабля, точнее – нашего малого мира. И чтобы их использовать – мы должны взять все в свои руки. Так мы решили. Так мы и сделаем. А точнее – уже делаем.

– Да?

– Я знаю, что вы, сосед, поняв нашу правоту, не предадите нас. И могу сказать: одна из нас – Майя – уже сейчас направится в инженерный пост корабля, где будет перенимать все знания и умения, необходимые, чтобы использовать корабль так, как понадобится. Но это станет лишь самым началом.

Названная по имени девушка только улыбнулась и кивнула.

Теперь – самое время настало спросить:

– Скажите: вы в салоне ничего не делали с… ну, со всей той техникой, что там установлена? Соленоиды и прочее…

Она чуть заметно пожала плечами:

– Пока у нас не возникало такой необходимости.

Тут, наверное, следовало продолжить: «А как же вы собираетесь взять в свои руки власть на корабле? Думаете, что старшее поколение вам так, добровольно, и отдаст ее? Или готовы бороться любой ценой – вплоть до кровопролития?» Но на такой вопрос он почему-то не решился. Вместо этого поинтересовался:

– Скажите… только откровенно, прошу вас: дело-то ведь серьезное. Вы покидаете корабль? Выходите за его пределы? Навещаете Петронию?

Королева Орлана смотрела на него ясным, спокойным взглядом.

– Мы собираемся начать выходы в недалеком будущем. Недаром же нас научили пользоваться всей нужной техникой.

– Думаете, это удастся без помощи экипажа?

– Ну вот еще. Мы рассчитываем на его помощь.

– В самом деле? Они просто так – вот возьмут и согласятся? Инженер Рудик, к примеру, так вот сразу и обеспечит вам выход?

– А почему бы и нет?

– Вы плохо его знаете.

Истомин в ответ услышал:

– Это вы, сосед-писатель, плохо знаете всех нас. Разве мы – такие уж непривлекательные женщины? Или вы перестали быть мужчинами?.. Возьмем и пошлем к нему кого-нибудь из нас…

Вот так просто ответила ему Орлана: мы – юные и красивые женщины, а вы – всего лишь мужчины, как же вам устоять? Словно бы они обитали в добрые старые времена на Земле или другой нормальной планете. Истомин даже едва не рассмеялся. И промолвил:

– Просто соблазните мужчин? Даже своих отцов в том числе?

– Именно, – ответила Орлана. – На всякого отца найдем, если понадобится, чужую дочь.

Впрочем, сказано это было тоном отнюдь не серьезным; при желании можно было принять это и за обычный юношеский треп. Именно к шутке (подумал Истомин) это и следовало свести.

– В таком случае, Ваше Величество, смогу я рассчитывать на вашу благосклонность?

Вместо монархини (та лишь подняла брови) ответила ее сестра, принцесса Гренада:

– На это не рассчитывайте, друг-сосед. Вы достанетесь другой даме. И не надо плотоядно оглядываться: она будет не из нашего числа.

– Вы поразили меня в самое сердце, – сказал Истомин.

– Вы наш друг, а друзей не подкупают, – заявила Королева. А ее сестра без всякой паузы добавила:

– А вам уже спать пора. Баиньки.

– Я, к сожалению, давно уже страдаю бессонницей, – ответил на это Истомин и сразу же продолжил: – Скажите: а вход в салон – это вы заблокировали?

– Вход в салон? – удивилась королева. Очень хорошо удивилась, почти натурально; не будь Истомин писателем, то есть профессиональным выдумщиком, а значит – лгуном, он скорее всего поверил бы. – А разве он закрыт? Знаете, мы как-то не замечали – мы туда и не ходим вообще… Может, это вам от бессонницы кажется? Но в этом мы как раз можем вам помочь.

«Не лгите мне!» – хотел было возмутиться Истомин. А также поинтересоваться – не пробовали ли они сотворить что-то с небольшим компьютером – тем, что зачем-то пристроен в глухом закоулке позади синтезаторной; было у писателя интуитивное ощущение, что машинку эту трогать не следует: слишком она там неестественна…

Однако не успел. Он вдруг почувствовал, что какая-то неодолимая тяжесть заставляет его веки опускаться все ниже… ниже… ни… И ласковый голос звучит:

– Ты устал, писатель, отдохни немного…

И в следующее мгновение Истомин ощутил, что сон наконец-то настиг его. И что он засыпает вот прямо так: просто упадет сейчас на пол.

Если, конечно, для него отыщется местечко.

Как это приятно – уснуть наконец после стольких попыток. Так что даже и непонятно становится, что было прежде: сон – или сновидение – что-то там про детей. Молодое поколение. Наша радость и гордость…

* * *

Он открыл глаза и узнал свою каюту. Уже много лет – его. А он, выходит, спал у себя дома. Вот только…

Вот только – откуда взялась Мила, вдова Еремеева, жена Нарева, мать Валентина и Валентины?