Цитаты из книги «Грехи Брежнева и Горбачева. Воспоминания личного охранника»

…Крым, утро. Раиса Максимовна подходит ко мне и, как школьная учительница провинившемуся младшекласснику, объявляет: – Вы, Владимир Тимофеевич, плохо работаете.

Сложилось исторически печально: каждый новый Генеральный секретарь ведет себя так, словно жизнь в стране начинается с него, вся правда – с него, все благо – с него.

Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе, к примеру, предчувствуя, что покинет свой пост, заранее побеспокоился об офицерах охраны: одного отправил во Внешнеэкономическую академию, другого – в службу безопасности в одну из зарубежных стран, третьему нашел место в МИДе. Офицеры, видимо, всегда будут вспоминать своего шефа с благодарностью. Горбачев же в отличие от Шеварднадзе перешел на новый высокий – высочайший! – пост, возможности обрел неограниченные и – бросил, иначе не могу сказать, именно бросил, людей, которые охраняли его.

Мои догадки подтвердились. В самолете в этот последний совместный наш с ней перелет Раиса Максимовна интересовалась подробностями моей службы у Брежнева, расспрашивала, как была организована охрана, кто подбирал обслугу, каков был состав обслуживающего персонала – повара, официанты, уборщицы, парковые рабочие… кто еще? Расспрашивала о структуре и взаимоотношениях охраны и обслуги.

Потом я понял, руководство КГБ все просчитало. За три последних года подходила очередь четвертого Генерального секретаря, кандидатура сомнений не вызывала. При разговоре начальник в легкой непринужденной форме намекнул: эта поездка может повлиять на мою дальнейшую судьбу. В кулуарах тоже был разговор: на смотрины.

В конце лета 1984 года меня пригласил начальник отдела генерал Николай Павлович Рогов. Он сообщил, что в сентябре отправляется в Болгарию жена секретаря ЦК КПСС Михаила Сергеевича Горбачева и мне предстоит сопровождать ее. Удивило несоответствие уровней: с женой одного из секретарей отправляют – ни много ни мало – руководителя отделения! Личной просьбы Горбачева быть не могло, он меня не знал.

не сообщалось, вся страна оставалась в неведении. Но уже в этот же день, к вечеру, мы с Даной, женой, отправились в магазин за хлебом, и какая-то женщина в очереди сообщила мне: «А вы знаете, Брежнев умер». – «Откуда это вам известно?» – спросил я. «Все знают, одни вы не знаете, – почти обиделась она. – Слышите, какая музыка по радио?»

В машине мы оказались вдвоем – один на один. Ни медиков, никого. Он был накрыт простыней, лицо открыто. Машину раскачивало, мотало на поворотах. Передо мной колыхался большой живот, разбрасывало по сторонам голые ноги и руки, снова развязавшиеся. Я всю дорогу старался соединить вместе непослушные останки. Человек, который одним росчерком пера, одним словом решал судьбы миллионов людей в стране, да и в мире, был теперь обычным смертным. Все в этом мире – суета сует, думал я, потому что перед вечностью – все равны, независимо от должностей и важности на земле. Был ты первым, а теперь никому не нужен, ни-ко-му.

Цепляясь друг за друга, за свои кресла, никто никому ни в чем не отказывал. Больной бронхитом Черненко и другие принуждали себя к охоте в Завидове, и Генеральный, не ведая того, сокращал им жизнь своими забавами. А они – сокращали жизнь ему, без ведома врачей едва ли не горстями всучивая таблетки. Так доживали они, кучкуясь, губя себя и друг друга.

Генерального – умирающего Черненко. Тому вообще оставалось жить несколько часов, когда к его кровати подвезли урну для голосования и на несколько секунд поставили на ноги перед телекамерой. Стране демонстрировали, что Генеральный жив, все в порядке. Тот не мог даже говорить, только прошептал чуть слышно, на выдохе, свое знаменитое: «Все хорошо…» Это была затея Гришина – вытащить умирающего лидера из постели. А врачи нашего знаменитого 4-го управления молчали, словно набрав в рот воды. Варварство.