Кровь и чернила

Вернувшись потом в Петербург, начал зарабатывать на жизнь пером – стал служителем второй древнейшей профессии. А перо у него оказалось бойким. Он строчил мелкие повести, заметки, стал известным в Петербурге журналистом. Поначалу пользовался расположением Грибоедова, Пушкина, Рылеева. Кстати, именно он первым напечатал «Горе от ума». Вращался в кругах «прогрессивной молодежи». Но бунт декабристов произвел переворот в его мировоззрении. Сам Булгарин участия в заговоре не принимал, но оказался, как поляк и сын повстанца, под подозрением. Пришлось доказывать свою лояльность, втираться в доверие к Бенкендорфу, которого Николай I назначил главой Третьего отделения. Делал он это путем доносов на своих коллег, подробно информируя жандармов о настроениях в литературных кругах.

Одновременно Булгарин продолжал делать и нечто такое, что все-таки расходилось с его репутацией жандармского доносчика. Спас архив Рылеева. Когда Грибоедова посадили на гаупвахту, носил ему деньги и книги и тот считал его верным другом. Написал положительную рецензию на «Героя нашего времени» Лермонтова, который встретил холодный прием у публики.

Сказал Булгарин свое слово, – хотя критики потом и называли его бездарным писателем, – и в литературе – стал автором первого авантюрного романа «Иван Выжигин», которым зачитывались тогда все. В нем сирота после серии приключений превращался в наследника огромного состояния и княжеского титула. Восхищенный романом царь преподнес автору бриллиантовый перстень. А потом сделал это еще дважды.

Его споры и конфликты с тогдашними поэтами и литераторами приобретают особый оттенок, если учесть, что при всех своих пороках, Булгарин был все-таки боевой офицер, сам пробившийся в жизни, а они, почти все, – изнеженные отпрыски обеспеченных родителей. Когда Дельвиг вызвал его на дуэль, Булгарин презрительно ответил: «Передайте барону, что я в своей жизни видел больше крови, чем он чернил!».

Первый газетный магнат

Но самое главное, что Булгарин стал в те времена тем, кого сегодня называют газетными магнатами. Он начал издавать первую в России частную газету «Северная пчела». Причем, тоже первым стал печатать в ней рекламу и провел – тоже впервые в России – маркетинг, исследование читательской аудитории, разбив ее на четыре категории. И остановился на самой многочисленной.

«Большинство публики любит легкое…», – сделал вывод Булгарин, и стал делать газету именно во вкусе этого большинства. Другими словами, явился основателем желтой прессы. «Публика наша только тогда любит политику, когда в политике таскают друг друга за волосы и бьют по рылу. Поэтому лучше писать, что немецкий сапожник расквасил себе рыло, чем догадки и рассуждения о судьбах царств», – цинично утверждал Булгарин.

В результате его «Северная пчела» мгновенно стала самой популярной газетой в России. Ее тираж составил 9 тысяч – огромной по тем временам цифры. Достаточно сказать, что пушкинская «Литературная газета» имела всего 100 подписчиков. Мало того, Булгарин выпустил первый театральный журнал «Русскую талию» и первый экономический журнал «Эконом».

Он стал первым использовать скрытую рекламу и черный пиар. Вдруг запускал серию статей, будто в Гостином дворе за все товары «дерут в 20 раз дороже». И купцы покорно шли к нему депутацией, предлагая отступные. Кстати, и на Пушкина изобретатель «черного пиара» ополчился только после того, как тот отказался сотрудничать в его «Северной пчеле». «Литературная газета» казалась Булгарину конкурентом, и он яростно стал «мочить» и ее, и ее создателя.

Наследство Булгарина

В нашей стране его нечистые приемы сразу же пошли в ход после краха СССР. И желтая пресса, и черный пиар, и скрытая реклама, и использование СМИ для того, чтобы «мочить» экономических и политических соперников. Мало того, либеральная интеллигенция словно стала копировать его поведение по отношению к власти. Ведь именно Булгарин выдвинул идею о журналисте, как посреднике между властью и обществом. Не брезгуя при этом связями с Третьим отделением, доносами, неумеренным расточением елея в адрес «Священной особы государя императора». По этой причине можно смело сказать, что именно заклейменный Пушкиным «Видок Фиглярин» фактически стал для некоторых новым «героем нашего времени».

Булгарин тоже подводил под доносы «идеологическую базу». Написал записку царю, в которой предлагал: «Как общее мнение уничтожить невозможно, то гораздо лучше, чтобы правительство взяло на себя обязанности напутствовать его и управлять им посредством книгопечатания, нежели предоставить его на волю людей злонамеренных». Царю записка понравилась, Булгарина заметили, стали ему покровительствовать. Как сказали бы сегодня, предоставили «крышу», начали выдавать правительственные гранты, а он взамен, усердно «мочил» неугодных власти и расхваливал лояльных. Как это стали делать в 1990 гг. во времена разгула «демократии» наши популярные телеведущие и комментаторы иных газет. На них, правда, до сих пор не нашлось нового Пушкина, который вынес бы им приговор своей убийственной эпиграммой.

Загробная тайна Гоголя

Многие литературоведы наперебой утверждают, будто в русской литературе не было фигуры более загадочной и мистической, чем автор «Мертвых душ». Его часто изображают болезненным ипохондриком, психически нездоровым, мрачным человеком и т. п. Однако самый авторитетный в России исследователь творчества Гоголя И. Золотусский убежден, что этот великий русский писатель был светлой личностью и ничего мрачного, угрюмого и таинственного в его жизни и творчестве не было. Однако одна страшная тайна все-таки имелась. Тайна того, что произошло уже за гробом…

Подтверждений точки зрения маститого критика масса. Во-первых, Николай Васильевич Гоголь родился на Украине, под ярким солнечным небом, среди белоснежных мазанок, дивчин-хохотушек и озорных парубков. Именно они и стали персонажами его брызжущих весельем «Вечеров на хуторе близ Диканьки», которые сразу принесли автору громкую известность. А на премьере «Ревизора» соизволил смеяться даже сам государь-император. Еще в гимназии Гоголь мечтал о широкой общественной деятельности, о том, чтобы сделать нечто великое «для общего блага, для России». Именно поэтому он и стал писать. И даже дал на этот счет особую клятву: «Жизнь кипит во мне, труды мои будут вдохновенны. Над ними будет веять недоступное земле божество».

Восторг перед Италией

Около десяти лет – треть сознательной жизни – Гоголь провел вовсе не среди снегов и сумрака Петербурга, а в солнечной Италии, которая привела его в восторг. «Что за земля Италия! Нет лучшей участи, чем умереть в Риме…». Или еще: «Что за воздух! Кажется, как потянешь носом, то, по крайней мере, 700 ангелов влетают в носовые ноздри. Удивительная весна! Гляжу, не нагляжусь. Розы устлали теперь весь Рим». И делает вывод: «Вот мое мнение, кто был в Италии, скажет «прощай» другим землям. Кто был на небе, тот не захочет на землю».

Тепло встретили писателя и в небольшой русской колонии. В то время в Риме жили художники-стипендиаты Российской академии художеств, и среди них такие будущие знаменитости, как Карл Брюллов, Орест Кипренский, Александр Иванов, Сильвестр Щедрин, и другие, с которыми он тесно общался. В Риме Гоголь познакомился и с очаровательной княгиней Зинаидой Волконской, которая устроила на своей вилле музыкально-литературный салон, завсегдатаем которого он стал. В ее гостеприимном доме Гоголя всегда ждал обильный обед и домашний уют. Кстати, писатель отличался хорошим аппетитом. Он мог плотно пообедать, но, «увидев знакомого посетителя в траттории, тут же заказать себе то же самое и съесть все это». Другим местом общения Гоголя с русскими в Риме стало кафе «Греко», расположенное возле романтической площади Испании. Там возле столика, где писатель обычно сидел, сейчас висит медальон с его портретом.