3

Тысяцкий Шварн, пожилой, рыжебородый человечище с тяжёлым оловянным взглядом и крупным крючковатым носом, вбежал в княжеские покои, задыхаясь, словно за ним кто гнался. Прямо с порога закричал:

– Беда, княже!.. Беда!

Владимир с княгиней Забавой и их двое маленьких детей сидели за столом – завтракали. Ранние солнечные лучи прорывались сквозь узкие стёкла высоких окон и озорными зайчиками бегали по цветным глазурованным плиткам, которыми были облицованы стены покоев. Вкусная еда, весёлые шалости ребятишек, милая улыбка красавицы княгини, игривые блики солнца – всё это настраивало на мирный, блаженный лад. Поэтому испуганный вид тысяцкого и тревожный смысл его восклицания не сразу дошли до сознания князя.

Он отложил ложку и с усмешкой спросил:

– Что там тебе спросонья привиделось – половцы или пожар?

– Хуже, княже! На Глебов Игорь напал с дружиной северской, сжёг город и подол, а людей несчётно посёк!

Владимир резко вскочил. Кровь отлила мгновенно от лица, оно стало бледным.

– Игорь? Откуда он там взялся? Кто поведал такое?

Шварн обернулся, хлопнул в ладони и крикнул в раскрытые двери:

– Ивашка, зайди! – и пояснил, вновь со страхом глядя на князя: – Это глебовский закуп…^[50]

В покои робко вступил молодой коренастый смерд в белых полотняных штанах и лаптях, в потёртом латаном кожушке, подпоясанном обрывком бечёвки. Руки судорожно мяли облезлую заячью шапку. Он истово склонил в низком поклоне растрёпанную лохматую голову.

– Когда это случилось? – гневно спросил князь.

– Вчера, прям опосля обеда, княже. Налетели севрюки на Глебов со своим князем. Лютовали, как половцы! Убивали всех без разбору, хватали жён и девчат, грабили жильё и сараи, ворвались в город… Я уехал о ту пору в лес по дрова, токмо потому спасён был…

– А где же была сторожа? Где был тиун Карпило?

– Никто же напада не ждал… от соседей ведь…

– Не ждали… Спали… Псы смердящие! Бездельники! Карпилу повесить! Если жив! Проворонил ворога, в город впустил, не защитил! Я давно приметил, что он лишь о себе заботу имеет! А для князя повинность исполнять обленился! Его счастье, если со всеми погиб! – Владимир на некоторое время замолк, уставясь на смерда невидящим взглядом, долго о чём-то думал, потом тихо спросил: – А Игорь? Он ещё там?

– Был там, когда я из Глебова сюда бежал…

На Владимира страшно было смотреть. Яростный гнев обезобразил его красивое лицо. Лютовал на Игоря и одновременно на себя досадовал, что дал повод Игорю для нападения. Главное – не уберёг свою землю и своих людей от его мести, не подумал, не сделал ничего для этого.

Ивашко стоял ни жив ни мёртв. Съёжился, втянул голову в плечи и, по всему видно было, ждал, когда гнев князя падёт и на него.

В это время к князю подошла перепуганная услышанным княгиня Забава. Светло-красное платье свободно облегало её стан. В глазах стояли слёзы. Она положила свою руку на руку Владимира:

– Что, мой княже? На Игоря с мечом пойдёшь?

– Да, пойду! Он всегда не любил меня! Ненавидел! Я за всё ему отомщу!

– Но ведь ты первый, княже, его обидел! Ты послал на его землю свои полки!

– Я его людей не дозволил убивать! – повысил голос Владимир. – Ну, потрепал для острастки несколько его городков и селений – только и всего… А он кровь пролил!

– Княже, я поеду в Чернигов к отцу, князю Ярославу. Он вас помирит…

– Об этом и не думай! Пока жив буду, ничего не прощу Игорю! Я сейчас же отправлюсь, догоню его и покараю оружной рукой! – И тут же приказал тысяцкому: – Шварн, труби сбор! Немедля выводи дружину! Мы его догоним – и пусть Бог рассудит нас!

Шварн выбежал из покоев. Ивашко, не разгибая спины, выскользнул вслед за ним.

Забава горько заплакала. Она очень любила мужа, прямодушного и бесстрашного князя Владимира, и с первых дней замужества стала бояться, что потеряет его. Забаве ещё до свадьбы нагадала ворожея, что счастливою будет в замужестве, но недолго продлится её счастье.

– Я боюсь потерять тебя, ладо мой! – уронила голову на его плечо.

Владимир погладил пышные чёрные косы жены, поцеловал в голову:

– Не плачь, княгинюшка! Ещё не выкован тот меч, что прервёт нить моей жизни!

Всем было хорошо ведомо, что излюбленное оружие князя – меч и что мало кто из самых опытных воинов так умело владел им, как Владимир.

– Да, меч, может, и не выкован, – удручённо, будто говоря сама с собой, произнесла Забава. – Но можно ли то же самое сказать о далеко достающем копье или слепой стреле?

Князь ничего на это не ответил, а легонько обнял её за плечи и подвёл к играющим с нянькой детям.

– Береги их, а обо мне не волнуйся!

В тот же день переяславская дружина прибыла в Глебов. Ещё издалека воины увидели чёрные груды пепла, обгорелые столбы и закопчённые стены, окровавленные трупы на снегу да бездомных собак на пожарищах. Напуганное быстро приближающимися всадниками, в небо взвилось чёрное вороньё.

Кое-где бродили, как потерянные тени, согнутые фигуры глебовцев, которым посчастливилось спастись. Таких было мало, а трупов – не счесть…

Владимир мрачно оглядывал всё. О чём он думал? О своих несчастных подданных, что приняли мученическую смерть не от рук чужеземцев, а от мечей своих же людей? Об Игоре? Или о ссоре с ним в далёком поле за Пслой?

К нему подвели женщину, растрёпанную, простоволосую, с красными от слёз глазами. На расплетённой косе запеклась кровь.

– Когда уехал отсюда Игорь? – спросил Владимир.

– Да сегодня рано поутру и поехал клятый!.. Целую ночь его ироды грелись возле пожарищ, варили и жарили птицу, свинину, нажрались, чтоб им подавиться, а уже потом поход протрубили…

Владимир взглянул на Шварна:

– Догоним?

Тысяцкий насупился, отрицательно покачал головой:

– Догнать-то, может, и догоним… А потом что? Мы не знаем, сколько у Игоря воинов… Да и снег вот-вот растает – распутица… застрянем где-нибудь в дороге… Нет, княже, не следует теперь догонять! К тому же кони устали – мчались ведь мы сюда от Переяславля, не переводя духа…

Владимир и без Шварна понимал, что гнаться сейчас за северянами рискованно. Если б застал их здесь, то не раздумывая начал бы сечу, а догонять, когда Игорь уже бог знает где… Шварн, как всегда, дал мудрый совет: погоня к добру не приведёт.

– Тогда – в город. Посмотрим, что там. – И князь тронул коня.

Такие, как Глебов, древнерусские города, как правило, располагались на возвышенности. Верхняя, центральная, часть – большая или меньшая крепость – обнесена обычно земляным валом с деревянным палисадом и заборолом по нему. Низина – неукреплённая часть города, где жили ремесленники, смерды, закупы, холопы, – называлась подолом, а позднее, в северорусских городах, посадом.

Владимир в сопровождении бояр, полусотни дружинников проехал по подолу и поднялся на небольшой пригорок. Городские ворота открыты, мост опущен. Повсюду лежали посечённые глебовские воины. От деревянных домов остались груды головешек. Огонь добирался и до заборол, но влажное после зимы дерево не хотело гореть – тлело, обугливалось, и теперь палисад изнутри стоял чёрный, мрачный.

Город Глебов, основанный совсем недавно князем Глебом, перестал существовать.

– Найдите мне Карпилу – живого или мёртвого! – крикнул Владимир дружинникам, что разъехались по городищу, заглядывая в лица мёртвых воинов, женщин, детей.

– Нет нужды искать меня, княже, я тут!..

Удивлённый Владимир поднял голову. На него, перевесясь через внутреннюю ограду надвратной башни, смотрел красными, словно кровавыми глазами тиун Карпило. Несмотря на мороз, на нём лишь одна вымаранная в саже рубаха. Лицо его распухло, набрякло, патлатый чуб его свалялся, словно грязный войлок. Левая щека от уха до бороды в запёкшейся крови.

– Ты? Живой? – тихо спросил князь. – Как же ты уцелел?

Карпило заплакал:

– Вся моя семья, княже, – жена, дети, – сгорели, и их косточки лежат вон в том пепелище… Все мои воины тоже погибли… Я бился вместе с ними, но, как видишь, живой остался… Почему?… Сам не знаю… Так, видно, Игорю захотелось… Когда меня, пораненного, схватили и привели к нему, я подумал что тут мне и конец. Но он, узнав, что я тиун, сказал: «Не убивайте его! Я хочу, чтобы он передал князю Владимиру, что Глебов – это расплата за опустошение и ограбление Северской земли. И так будет каждый раз, пока Владимир не уразумеет, что трогать Игоря – всё одно что играть с огнём… Киньте тиуна в погреб, а утром, когда выступим домой, выпустите его!» Меня и вправду не забыли поутру выпустить, и вот я брожу по Глебову как неприкаянный… Лучше бы сразу погибнуть!

– Сам виноват! Не охранил крепость! Впустил Игоря в город!

– Винен и я, конечно… Но больше вины на тебе, княже. Ибо не я, а ты повернул переяславскую рать из похода, ибо не я, а ты разорил северские сёла и города!

– Да ты понимаешь, что своему князю говоришь?! – вскипел Владимир. – Спускайся вниз немедля! Тут я тебе скажу!..

– Не спущусь!

– Как ты смеешь такое…

– Не хочу! С меня хватит и тех мук, какие я ныне принял.

– Возьмите его! – приказал Владимир дружинникам.

Те кинулись выполнять княжье повеление.

– Ха-ха-ха! Поздно, княже! – прохрипел тиун со своей обожжённой огнём, почерневшей башни. – Поздно! Всё имущество моё сгорело, вся семья погибла, зачем мне теперь этот постылый свет?

С этими словами Карпило бросился головой вниз, под ноги Владимира. Умер сразу, даже не шевельнулся.

И князь, и дружинники, потрясённые этой неожиданной, страшной смертью, долго молчали.

– Безумец! – произнёс наконец Владимир и поехал прочь из опустевшего города.

4

Пять дней мчался Ждан до Новгорода-Северского, останавливаясь лишь для того, чтобы покормить коней. За пазухой – письмо от Святослава, а в душе – страх перед встречей с Игорем. Что скажет князь? Как расценит его бегство из-под Глебова? Как воспримет его роль посланца Святослава?

Выезжал из Киева неохотно: расхворалась и лежала в жару Любава. Прощаясь, прошептала пересохшими губами:

– Ты вернёшься, Жданко? Возвращайся, я же осталась одна-одинёшенька на всём белом свете… Теперь никого у меня нет…

На её глазах выступили слёзы. У Ждана от жалости перехватило дыхание.

– Я пойду к князю и отпрошусь… Пускай другой поедет…

Но Славута слышал их разговор и строго предупредил:

– Куда? Князья не любят, когда не выполняют их повелений! Поезжай, милый, и не медли! А за Любаву не бойся: молодая – поправится. Да и мы за ней тут вместе присмотрим…

И вот он, забрызганный грязью, измученный дальней дорогой, оставив коней у коновязи, направился к хоромам князя Игоря. А навстречу Янь. Шапка, как всегда, на затылке, из-под неё выбивается тугая прядь русых волос, на румяном лице удивлённо-радостная улыбка, а руки раскинуты для объятий.

– Ждан! Откуда ты? Мы думали, тебя уже и на свете нет!..

Ждан дал себя обнять, но радости Яня не разделил. Тревожила предстоящая встреча с Игорем.

– Я к князю…

– Так вот и сразу? Аль ждёт он тебя?

– Из Киева с письмом я к нему…

– Ого! Так ты, значит, и в Киеве успел побывать? А мы только на днях вернулись из похода… Гляди какой шустрый! – Янь покрутил головой, а потом добавил: – От кого письмо? От Святослава? Знаем, что старый пишет! Не очень-то его письмена понравятся нашему князю… Да уж ладно. Ничего не поделаешь, иди…

Игорь сидел в светлице. Он никак не ожидал появления Ждана и потому с необычным для надменного князя удивлением уставился на своего вдруг воскресшего конюшего.

– Ты живой, оказывается? Где это тебя носило? Мы весь Глебов перевернули – не нашли… Где был? Говори немедля! Как посмел меня без запасного коня оставить?!

– Я в Киеве был, княже.

– В Киеве? Да как ты дерзнул туда направиться? И зачем?

– Я свою наречённую спасал… – Ждан склонил голову, ожидая взрыва княжеского гнева. Но Игорь промолчал. Подбодрённый этим, Ждан рассказал всё, как было, – и про Любаву и её деда, и про нападение на их хижину северских воинов, и про убийство старого и ранение девушки. А потом добавил: – Куда было деваться Любаве? Взять её с собой? Долгой дороги до Новгорода-Северского не выдержала бы… Оставить пораненную в разорённом Глебове? На кого? Ведь там одни трупы убиенных людей и головешки от спалённых хижин… Тогда и надумал, что иного пути нет, как везти её в Киев, к Самуилу… Он приветил нас и повёл её лечить к Славуте.

– Ты видел Славуту? Как он там?

– Крепкий, здоровый… Вспоминал тебя, княже.

Лицо Игоря на миг просветлело.

– Добрым словом иль лихим?

Ждан замялся, потом выпрямился и, глядя в глаза князю, сказал:

– Да… И добрым… и лихим.

– За что же лихим?

– За Глебов, княже…

– За Глебов… Гм… Это ты ему разболтал?

– Карай или милуй – я, княже… Должен был правду сказать… Однако слухи и так дошли бы… Разные… Я же ему только правду… Как было…

Игорь насупился. В глазах вспыхнул холодный блеск.

– И князь Святослав знает?

– Знает, княже… И не только знает, а и письмо тебе со мной прислал.

Ждан достал из-за пазухи тугой свиток пергамента. Игорь торопливо сорвал восковую печатку, впился глазами в размашистое великокняжеское послание. И чем дальше читал, тем становился мрачнее.

Потом бросил свиток на стол и разразился бранью:

– Проклятье! Он называет меня отступником, погубителем земли Русской. Будто не князь я, а холоп! Будто он святой, а я грешник!.. А кто у нас Чернигов отобрал? Кто в течение стольких лет поднимал меч на великого князя Киевского Рюрика Ростиславича, пока не заставил его поделиться властью? Кто разжигал межусобицы между русскими князьями – я или он? И после всего этого он смеет бросать мне упрёк, что я-де отступник! Проклятье! – Тут Игорю в голову пришла какая-то новая мысль, и он вдруг странно взглянул на Ждана, схватил за грудки, тряхнул изо всех сил: – Это ты, холоп, оговорил меня перед Святославом? Ты наболтал ему лишнее про Глебов? Да ещё осмелился привезти сюда это неправедное письмо, будто не мог догадаться, что тут ждёт тебя! Иль, может, понадеялся, что заступничество Святослава от всего защитит? Ты – смерд, холоп, раб! Я вытащил тебя из грязи, а ты меня так отблагодарил?

– Княже, о чём ты говоришь? – воскликнул ошеломлённый Ждан. – Как бы я посмел тебя оговорить? И для чего? Разве правду о разорении Глебова можно скрыть? Неужто князь Святослав не узнал бы об этом и без меня? И разве я мог отблагодарить тебя злом за добро?!

Но Игорь уже и слышать ничего не желал – так сам себя распалил.

– Эй, люди! Взять этого негодника да в поруб его! В путы железные! – кричал во весь голос.

Вбежали дежурящие за дверями два гридня. Как спущенные с цепи псы, набросились на юношу, заломили руки, потащили во двор. Не успел Ждан опомниться, как его втолкнули в тёмный сырой подвал под крепостным валом. Быстро, со сноровкой прикрепили ногу к цепи, вмурованной в стену, и швырнули на кучу трухлявой, затхлой соломы. Стукнула дверь, заскрежетал засов – и в подземелье наступила тишина. Глухо, холодно, как в могиле.

Вот и случилось то, чего он опасался, когда сюда ехал. Несмотря ни на что – ни на правдивый рассказ, ни на напоминание о Славуте, ни на заступничество князя Святослава, – Игорь расправился с ним, как с лютым ворогом. Что же дальше? Чего ждать в будущем? Неужели после стольких невзгод и опасностей встретит он свой конец в этой зловонной яме? Неужели суждено гнить заживо, пока не умрёт? Нет, не на такое он надеялся, когда бежал из половецкой неволи…

Сквозь узенькое – шириной с ладонь – оконце в подвал пробивался луч серого света, выхватывая на противоположной стене чёрные сырые брёвна, покрытые плесенью. И этот лучик дневного света, напоминающий о воле, о широком, безграничном мире, что пропал для него, возможно, навсегда, причинял ему ещё большую душевную боль.

Ждан скрючился на холодной, осклизлой соломе. К горлу подкатил горький клубок, на глазах выступили слёзы, а плечи помимо воли затряслись в едва сдерживаемом стоне-рыдании.

И вдруг неожиданно в тёмном углу звякнуло железо, зашуршала солома и кто-то невидимый, но живой, касаясь его плеча, произнёс басовитым, простуженным голосом:

– Не плачь, отрок! Слезами горю не поможешь…

Ждан вздрогнул. Перестал рыдать, рукавом вытер мокрое лицо, стыдясь своей минутной слабости.

Позвякивая цепью, незнакомец вышел из угла на свет. Он оказался ширококостным, сильно исхудалым мужчиной в старой свитке смерда.

Густая спутанная борода, буйные растрёпанные волосы, в которых торчали ржаные остюки, и пронизывающие горящие глаза под низкими лохматыми бровями придавали ему схожесть с домовым или лешим, а то и водяным…

Ждану стало жутко.

– Ты кто будешь?

Тот глухо закашлялся, затрясся всем телом, а отдышавшись, ответил:

– Кто я?… Смерд есмь княжой… Будило… Коваль из Путивска… Что над Десной… Слыхал?

– Слыхал… За что же тебя сюда бросили?

– Хе-хе! За что… За веру нашу праотцову… За то, что поклонялся не Богу Отцу, Богу Сыну и Богу Духу Святому, а солнцу и небу, ветру и грому, рощам и лесам, водам и пущам. За то ещё, что не давал десятины попу на церковь, а тайно носил требу в лес или в поле нашим богам и там поклонялся им и молился… Кто-то, оказалось, подглядел и донёс попу Маркелу. А тот, возымев на меня зло, донёс епископу Савватию. А Савватий, гречин хитрый и коварный, приказал черноризцам схватить меня, забить в кандалы и бросить к княжой поруб…

– Князю Игорю ведомо про это?

– Тут целую зиму просидел, но князя ни разу не видал.

– Так надо обратиться к нему!