Гамид сидел в комнате Сафар-бея на мягком миндере и со злорадством смотрел на исполосованную батогами спину бая Станко, подвешенного за вывернутые руки к потолку. Напротив замерли в ожидании приказа янычары – Кагамлык и великан Абдагул.
– Ты уже старый, бай Станко, а ведешь себя, как неразумный подросток. Ай-ай-ай! – произнес Гамид спокойно. – Твое упрямое молчание свидетельствует не в твою пользу. Неужели тебе так хочется, чтобы мы переломали тебе ноги, вырвали язык и выжгли глаза? Не вынуждай нас делать это. Скажи, куда делся Сафар-бей?
– Не знаю, ага, – прохрипел бай Станко.
– Но ведь следы ведут на твой двор, мерзкий гяур! Как же ты можешь не знать?
– В который раз говорю: Аллах свидетель, не знаю, куда делся Сафар-бей.
– Тогда говори, где искать Якуба? Не будешь же ты лгать, что незнаком с этим разбойником!
– Впервые слышу это имя.
– Не говори глупостей! Якуб вечером зашел к Сафар-бею с улицы. Его видел аскер Кагамлык. Но оттуда он не выходил. Не трудно догадаться, какой дорогой разбойник или разбойники, выкрав ату, покинули дом. Тут не обошлось без твоей помощи, старая собака!
– И все же я не знаю никакого Якуба, провалиться мне в пекло, если вру!..
Гамид потерял терпение. Он крикнул:
– Абдагул, всыпь этому ишаку еще! Может, он поумнеет и вспомнит то, о чем с таким упрямством старается забыть!
Верзила Абдагул вышел на середину комнаты, смахнул рукавом пот со лба. Вновь засвистел батог. Страшная боль исказила лицо старого болгарина.
– Изверги!.. – прошептал несчастный. – Сил больше нет терпеть…
Гамид подал знак прекратить пытку.
– Ну, говори!
– Дайте воды.
Кагамлык поднес к запекшимся, обкусанным губам старика кружку воды. Бай Станко с жадностью припал к краю. Утолив жажду, помолчал. Затуманенным взором смотрел на мрачное сытое лицо спахии.
– Я жду, – процедил Гамид. – Куда делся Сафар-бей?
Станко сплюнул из разбитого рта кровь, отрицательно качнул головой. Лицо его распухло от побоев, туго связанные руки одеревенели. Он терял последние силы. Если бы не веревка, которой он был подвязан к потолку, он не устоял бы и минуты на ногах.
– Я его… в глаза не видал, ага.
– Брешешь! Ты с Якубом выкрал его!
– Клянусь, я не имею чести быть знакомым ни с каким Якубом!
– Невелика честь знаться с разбойником… Да не крути: ты превосходно знаешь Якуба! Скажи только, где он? Куда вы дели Сафар-бея?
– Напрасно пытаешь меня, ага. Мне ничего не известно ни о Сафар-бее, ни о Якубе…
Тихий, спокойный ответ Станко вконец разозлил Гамида.
Проклятый гяур! В чем только душа держится, а правды не говорит! Но он развяжет язык упрямому гайдутину! Должен развязать и допытаться, куда делся Сафар-бей, даже если пришлось бы замучить до смерти не одного, а тысячу болгарских собак! На это у Гамида были серьезные причины.
О таинственном исчезновении Сафар-бея он узнал сегодня утром, вернувшись из Заторы от беглер-бея. Известие ошеломило спахию. Несмотря на то что почти год между ними были напряженные, даже враждебные взаимоотношения, Гамид не спускал глаз с молодого аги и очень волновался, когда тому приходилось сталкиваться с опасностью. Дело в том, что Гамид был очень суеверен. А много-много лет назад, когда он с детьми воеводы Младена подъезжал к Заторе и, уставший, отдыхал на камне у дороги, к нему неслышно, как тень, подошла старая цыганка. Ее тусклые черные глаза впились в его лицо.
«Позолоти руку, добрый ага, и я расскажу все, что случилось с тобой в жизни», – прокаркала старуха.
Гамид хотел было прогнать ее, но цыганка отгадала его намерение и вцепилась смуглыми скрюченными пальцами в рукав:
«Не прогоняй, ага!.. Вокруг тебя кровь, много крови. Мрачные думы бороздят твое чело… Я не буду говорить о былом… Позолоти, красавчик, руку, и я поведаю тебе, что ожидает тебя впереди. Не пожалей для бедной цыганки куруша…»
Гамид заколебался. Будущее его пугало. Сказанные цыганкой наугад слова о крови заставили его вздрогнуть. Может, и вправду старая ведьма провидит будущее?
Он вытащил из кармана куруш. Цыганка с жадностью схватила монету, запрятала в густые складки пестрого одеяния. Быстро разложила карты.
«Будущее твое светло, добрый ага, – снова прокаркала она. – Выпадает тебе богатство и длинная дорога. И почет, и уважение. Ожидал тебя тяжелый удар, но ты счастливо избежал его. А еще имеешь ты большой интерес в детях. Они не кровные, не родные тебе, ага, но тесно связаны с твоей судьбой. Настолько тесно, что я даже боюсь говорить…»
«Говори, старая!..» – прикрикнул встревоженный Гамид.
«Позолоти руку, счастливчик!»
Он бросил еще одну монету. Цыганка посмотрела на него тусклым взором, проскрипела:
«Далеко стелется твоя дорога, счастливчик. И все время рядом с тобой идут по ней двое. То они отходят от тебя, то снова приближаются: дороги ваши пересекаются, как морщины на моем лице. И вот что дивно: даже смерть твоя зависит от смерти одного из них…»
Гамид посерел. Голос его задрожал:
«Тех детей?»
«Тех, что сопутствуют тебе, ага…»
Цыганка исчезла так же неслышно и незаметно, как и появилась. А Гамид еще долго сидел на теплом камне, потрясенный услышанным. Со страхом смотрел на черное одеяло, под которым лежали укутанные, а вернее, связанные дети воеводы. Тьфу, шайтан! Неужели его судьба теперь зависит от участи гайдутинских последышей? Неужели для того, чтобы продлить свою жизнь, он должен радеть и о них?..
Слова цыганки глубоко запали в сердце Гамида. Суеверный страх за свою жизнь заставлял его долгие годы беречь Ненко и его сестренку, заботиться о них и о их будущем. Когда беглер-бей, желая нанести беспощадный удар воеводе Младену, хотел уничтожить детей, Гамид выпросил для них помилования, а затем отдал Ненко под именем Сафар-бея в янычарский корпус, а Златку держал при себе вместе со своими детьми, дав ей имя Адике.
Как только он узнал, что три дня назад при загадочных обстоятельствах исчез Сафар-бей, то немедленно начал розыски, которые дали повод думать, что Сафар-бей выкраден. Куда же он делся? Что с ним? Жив ли? На это мог ответить только один человек – Станко. К его двору ведут следы… Он, очевидно, мог бы дать сведения и о Якубе, которого Гамид не без оснований считал своим смертельным врагом и хотел побыстрее убрать с дороги. Но проклятый болгарин молчит! Не желает говорить правду! Ну нет, он развяжет ему язык!
Гамид сам схватил тяжелый батог и начал бить им болгарина по рукам, по лицу, по спине.
Станко извивался, пытаясь хотя бы как-нибудь защитить глаза.
– Ты скажешь все, гяурский пес! – хрипел спахия, вкладывая в удары всю свою силу. – Все скажешь!
– Я ничего не знаю… – стонал бай Станко.
– Где Якуб? Куда вы девали Сафар-бея?
– Я их не видел, ага. Бог – свидетель.
Батог засвистел снова. Гамид осатанел. Даже Абдагул и Кагамлык отошли к стене, боясь, как бы и им не перепало.
Неожиданно скрипнули двери, и на пороге появился Сафар-бей. Гамид застыл с поднятым батогом. В глазах – и удивление, и смятение, и радость, которые он не в состоянии был скрыть.
– Что это все означает, Гамид-ага? – спросил Сафар-бей, прикрывая за собой дверь и с удивлением оглядывая свою комнату. – Салям!
Гамид глупо улыбнулся, протянув к Сафар-бею руки, словно ждал, что тот кинется в его объятия. Но Сафар-бей сделал вид, что не замечает порыва спахии.
– Так что же здесь происходит? – повторил он свой вопрос.
Гамид бросил батог. Помрачнел.
– Когда исчезает из своей комнаты янычарский старшина, я должен узнать, куда он делся.
– И поэтому ты избиваешь этого несчастного? Что же он рассказал тебе?
– Я узнал от аскеров, что у тебя был Якуб…
– А еще что?
– Больше ничего. Но и этого достаточно для меня.
– Якуб – мой друг, – холодно сказал ага.
Гамид натянуто улыбнулся.
– Сафар-бей, дорогой мой, неужели мы так и будем говорить, стоя посреди комнаты? Я сегодня вернулся от беглер-бея и привез очень важный фирман султана. В нем говорится о новом походе на урусов. Может, мы поговорим обо всем наедине?
– Хорошо, – мрачно согласился Сафар-бей.
– Тогда прикажи вывести эту гайдутинскую собаку и запереть в подвал.
Сафар-бей кивнул аскерам:
– Выведите его и отпустите!
Кагамлык и Абдагул бросились отвязывать Станко. Гамид недовольно засопел:
– Сафар-бей, ты допускаешь ошибку. Этот болгарин причастен к твоему похищению! Его надо допросить!
– Ошибаешься ты сам, Гамид-ага, – спокойно ответил Сафар-бей. – Никто меня не похищал… Якуб у меня действительно был. Он принес мне важную весть, которая и заставила меня отправиться в путь.
– Куда?
– А уж это моя маленькая тайна, Гамид-ага. Как тебе, наверное, известно, я не евнух. Поэтому нетрудно догадаться, какие чувства заставили меня ненадолго покинуть свой дом…
Гамид недоверчиво покосился на Сафар-бея, но ничего не сказал. Кагамлык и Абдагул подхватили Станко под руки, поволокли из комнаты.
Сафар-бей плотно прикрыл дверь, взбил на мягкой оттоманке миндер, предложил Гамиду сесть.
– Теперь поговорим, Гамид-ага. Что нового у беглер-бея? О чем пишет наияснейший султан в своем фирмане?
Старая Планина была наилучшим пристанищем и убежищем для гайдутинов. Во всех малодоступных местах – на высокогорных лугах, в глубоких темных ущельях, в чащах вековечных девственных лесов – стояли темные сосновые хижины, срубленные пастухами-горцами по приказу гайдутинских воевод прежних времен. Хижины эти были приземисты, неказисты, но надежно защищали от осеннего ненастья и зимних холодов.
В одну из таких заснеженных мрачных долин привел свой отряд воевода Младен. Похоронив Анку, он ни дня не хотел оставаться там, где все напоминало о ней. К тому же к Сливену его влекло желание отомстить Гамиду.
Пока гайдутины рубили дрова, растапливали в хижинах печи, готовили горячую пищу, Драган, переобувшись после долгого перехода в сухие сапоги, подошел к воеводе:
– Думаю, бай Младен, мне не мешало бы прогуляться до города. Надо оповестить наших людей, где мы расположились.
– Ты утомился, Драган.
– И все-таки отдыхать некогда. Сафар-бей уже прибыл в Сливен, и нам необходимо знать его намерения относительно нас. Интересно также узнать, что поделывает Гамид…
– Ты настоящий юнак, Драган! Когда мне придется перебраться в лучший мир, я распрощаюсь с землей без сожаления: ты продолжишь то дело, за которое я боролся всю жизнь! – с чувством сказал воевода. – Ну что ж, иди! Но будь осторожен.
Драган ушел.
Возвратился он неожиданно быстро – перед рассветом. Младен ждал его только на второй день к вечеру, поэтому был удивлен, когда увидел своего молодого друга, запорошенного снегом, в своей хижине.
– Что случилось, Драган? Ты вернулся с полпути?
– Да. Но не один. Со мною бай Димитр. Нам обоим повезло: он торопился из Сливена в наш стан, где никого не застал бы, а я топал в Сливен, где напрасно разыскивал бы бая Димитра, – потому благодарим всех святых, что началась вьюга. Она загнала нас в Медвежью пещеру, где мы и встретились, к радости обоих.
– Где же Димитр? Зови его сюда! – Воевода накинул на плечи кожух, раздул в устье печки огонь. – Он, наверное, может многое рассказать…
– Да, пришел он не с пустыми руками. Сейчас я его приведу.
Через минуту в хижину вошел Димитр, сбил с длинных обвислых усов снег. Младен обнял его, посадил возле огня. В хижине проснулись все: Звенигора, Спыхальский, Грива, Златка, Якуб, Яцько. Каждого интересовало, с чем возвратился Драган.
Марийка подала на стол хлеб и жареную козлятину, но Димитр не притронулся к еде. В печи разгорелись сухие сосновые сучья, и пламя осветило лицо болгарина. На нем лежала печать тяжелой усталости, – видно, не легко было пробираться по заснеженным горам окольными путями. В глазах застыла тревога.
Все, конечно, понимали, что только очень важная причина могла заставить бая Димитра покинуть Сливен и самому, не ожидая гайдутинского связного, двинуться в горы.
– Что произошло, бай Димитр? – спросил воевода, положив на плечо гостя руку.
Бай Димитр тяжело вздохнул:
– Бая Станко пытали…
– Как? Кто это сделал?
– Гамид… Все допытывался, проклятый, куда девался Сафар-бей. А также интересовался Якубом.
Ну?
– Бай Станко ничего не сказал. Да он и не знал ничего, кроме того, что я причастен к этой истории. Но меня он не выдал. А подозрение на него пало потому, что наши следы вели к его двору…
– Жаль бая Станко, – сказал Драган. – Он жив? В безопасном месте?
– Да, аскеры притащили его чуть живого и бросили во дворе, как собаку… Но крепок старик! Не успела жена ввести в комнату и отпоить молодым вином, как он сразу же приказал позвать меня.
Бай Димитр провел рукой по лицу, вытирая с оттаявших в тепле бровей и усов холодные капельки воды.
– Что-нибудь важное? – спросил воевода Младен.
– Очень важную новость сообщил мне бай Станко… Гамид при нем обмолвился о султанском фирмане, в котором идет речь о новом походе на руснаков. Думаю, было бы интересно знать подробное его содержание, бай Младен, а?.. Вот почему я так торопился к вам…
– Спасибо тебе, друг Димитр! – с чувством произнес воевода. – Спасибо тебе от всей Болгарии за верную службу… Ты принес очень важное известие, и мы теперь сообща подумаем не только над тем, как захватить Гамида, но и как овладеть султанским фирманом.
– А что это за штука – фирман? – спросил протяжно степенный Грива.
– Фирман, друзья, – это султанский указ, – пояснил воевода. – Если бы нам удалось раздобыть его, мы, очевидно, смогли бы узнать о необычайно важных и серьезных делах. Если в нем действительно говорится о новом походе турок на Украину, то мы узнали бы о начале его, количестве войск и кому поручено возглавлять поход. Так я думаю…
– Гм, то было бы вправду хорошо раздобыть ту штукенцию, панство! – прогудел Спыхальский.
– Безусловно, – поддержал его Звенигора. – Во что бы то ни стало мы должны немедленно выступить в Сливен.
Он вопросительно взглянул на воеводу, ожидая его поддержки.
Воевода Младен немного помолчал, должно быть в мыслях решаясь на что-то. Потом сказал:
– Ясно одно – мы должны это сделать немедленно. Но как? Кто пойдет на это?
– Гамид живет в хане Абди-аги, – вставил Димитр. – Его охраняют.
– Мы с Драганом уже бывали в том хане, – промолвил Звенигора. – Думаю, и теперь следует идти нам. Двоих вполне достаточно.
– Нет, должно быть, втроем лучше, – засомневался Драган.
– Тогда я – третий! – поднялся Спыхальский.
– Нет, нет, пан Мартын, – поспешил отказаться Арсен от помощи своего шумливого, запальчивого друга. – Мы на тебя и одеяния янычарского не подберем.
– Тогда пойду я, – произнес Якуб. – Мне…
Но неожиданно его перебила Златка:
О проекте
О подписке