4

На другой день ветер усилился. Грести стало тяжелей. Корабль бросало, как на качелях.

С палубы звучали взволнованные голоса корабельных старшин. Из отдельных слов, что долетали в помещение гребцов, Звенигора понял одно: приближается буря! Он сразу же поведал об этом товарищам.

– Роман, брат, как хочешь, а цепь перервать надо сегодня! Мы с паном Мартыном будем грести одни… Остерегайся только, чтоб Абдурахман не заметил!

– Зачем же рисковать? – удивился Роман.

– В бурю легче совершить то, что задумали. Да и надсмотрщика способнее будет схватить. Смотри, как кидает его, сатану! Не удержится на помосте да, глядишь, очутится как раз в моих объятиях! Тут ему и каюк!..

– Не болтать, собаки! – издали заорал Абдурахман и, подскочив к Звенигоре, несколько раз хлестнул арапником.

Невольники опустили головы и дружней налегли на весло.

– Ну, погоди, пся крев, – прошептал Спыхальский, – попадешь же ты мне в руки!..

Весь день Звенигора и Спыхальский ворочали тяжелое весло вдвоем. Роман, покачиваясь в такт с гребцами, яростно тер железные кольца. Они жгли ему руки. Тогда он плевал на раскаленный металл и снова, еще неистовей, тер.

Перед вечером «Черный дракон» словно налетел на какую-то подводную преграду. Корабль содрогнулся. Гребцов швырнуло так, что они слетели со скамей. Как спички, треснули несколько весел. Абдурахман распластался на помосте и не поднимался. Послышались вопли отчаяния и страха. Кто-то стал выкрикивать слова молитвы.

Роман не держался за весло, и его отбросило сильнее других. Он упал со скамьи и, выставив руки вперед, чтоб не удариться головой о дубовую перегородку, покатился в носовую часть судна. Что-то обожгло ноги – невидимая сила сдирала кандалы вместе с кожей. В тот же миг вскрикнул от боли Спыхальский. Перекрывая неимоверный шум и гвалт, его густой голос, казалось, заглушил и стоны невольников, и треск ломающихся весел, и рев бури.

Никто сразу не понял, что случилось. Медленно поднимались невольники, охая и потирая бока. Абдурахман позеленел от страха, бледными губами шептал молитву.

И тут все вдруг ощутили, что корабль не так качает, как раньше.

– Братья; тонем! – раздался чей-то испуганный голос.

– Езус-Мария!.. – выдохнул Спыхальский.

Вновь поднялся неистовый крик. Абдурахман бросился к лестнице и быстрее полез вверх. Вскоре он вернулся с корабельным агой.

– Тихо! – гаркнул ага. – Чего разорались, бешеные ослы? Корабль не тонет! Слава Аллаху, паша Семестаф – да продлятся его годы – мастерски ввел его в тихую бухту, и мы здесь переждем бурю. Разобрать весла – и всем за работу! Надо отвести судно в безопасное место, там заночуем.

Гомон улегся. Сломанные весла выбросили. Невольники принялись за свою работу. Никто на них теперь не кричал, никто не избивал: всех подгоняло желание спастись от смерти. Даже Абдурахман вроде притих и только исподлобья зло оглядывал гребцов.

Снова ударил барабан, однако его глухие звуки уже не падали тяжелым камнем на сердце невольников, не вызывали ненависти и отвращения – казалось, они предвещали спасение.

Звенигора и Спыхальский тоже с силой налегли на весло. Собственно, тянул его один Спыхальский, – стонал, а тянул, чтоб не выбиться из размеренного темпа, чтоб не отстать от других. Арсен помогал ему очень слабо: в изувеченной спине каждое движение отдавалось такой болью, будто на обнаженные, кровоточащие мышцы бросали горячую золу.

Роман возился в своем углу с цепью.

Вдруг он тихонько вскрикнул:

– Братья, готово! – От радости голос его дрожал. – Гляньте, цепь порвана! Недаром мне ноги едва не оторвало… Такой ударище был!

Спыхальский от радости подскочил на скамье:

– Ха, холера ясна! Дождались! Арсен, брат!..

– Тсс! Спокойно, панове-братья, – прошептал Звенигора одними губами. – Роман, скорее берись за весло! Ни одним словом, ни одним движением нельзя вы дать себя! Сейчас надо быть особенно осторожными… Поговорим ночью!..

Не веря себе, Роман дрожащими пальцами еще раз ощупал разорванное звено цепи и взялся за весло.

За бортом корабля бесновался северный ветер.

5

«Черный дракон», почти неразличимый в ночной темноте, слегка покачивался на волнах небольшой тихой бухты, окаймленной с суши высокими холмами.

Казалось, весь корабль погружен в сон. Часовые – на корме и на носу судна – натянули поглубже башлыки, плотно закутались в длинные абы^[2] и, примостившись в защищенных от ветра местах, спокойно дремали. В тесных и душных каютах храпели янычары. На нижней палубе время от времени позвякивали во сне кандалами невольники.

Не спали только Звенигора, Воинов и Спыхальский. Молча лежали впотьмах. Выжидали, пока на корабле все заснут.

Протяжный свист ветра и глухой рокот разбушевавшегося моря способствовали их замыслам.

Около полуночи Роман осторожно вытянул из кандалов свободный конец разорванной цепи. Потом помог товарищам. Теперь они были почти свободны! Правда, оставались кандалы на ногах и находились невольники все еще на корабле, но это уже не так страшило.

Превозмогая боль, что терзала спину, Звенигора первым поднялся с ненавистной скамьи, тихо подошел к каморке, где спал Абдурахман. Легонько нажал плечом на дверь. Она приоткрылась. Из каморки донесся могучий храп надсмотрщика.

– Погоди, Арсен! Дай-ка мне! – прошептал Спыхальский и протиснулся в каморку. Протянул в темноте свои длинные сильные руки и нащупал постель Абдурахмана. – Пся крев! Добрался-таки до тебя!..

Почувствовав на шее грубые пальцы, надсмотрщик проснулся и испуганно вскрикнул. Но Спыхальский зажал ему рот огромной ладонью.

– Арсен, растолкуй ему, что к чему. Объясни, что, к сожалению, не имеем времени и отправляем на тот свет, не угостив таволгой, холера б его забрала!

– Не нужно! Кончай скорей, пан Мартын! – прошептал Звенигора. – У нас много дел.

Абдурахман, должно быть, так и не понял, что произошло. Правая рука Спыхальского сжала ему горло, как клещами. Он метался недолго и вскоре затих.

– Един готовый! – коротко оповестил Спыхальский и, вытирая руку о штаны, с отвращением сплюнул.

Тем временем Роман разбудил всех невольников.

– Тихо, братцы! Вытаскивайте цепь. Сейчас закончится наша неволя!

Невольники быстро вытащили из кандалов толстую длинную цепь, которая держала их возле весел на привязи. Освобождаясь от нее, люди вскакивали со скамей, натыкались в темноте друг на друга, гремели кандалами.

– Да тише вы, черти! – прикрикнул Звенигора. – Стража услышит!..

Невольники застыли на своих местах. Спыхальский нашел в карманах Абдурахмана кресало и трут, высек огонь, зажег светильник. Тускло-желтый свет обозначил в темноте напряженные, окаменевшие лица.

Звенигора выступил вперед:

– Братья! Настал час, когда мы сможем освободиться! Берег – рукой подать! Доберемся вплавь… Но надо сделать одно – снять стражу на верхней палубе. Если удастся это без шума, мы спасены! На берегу собьем кандалы – и кто куда! Там уже каждый хозяин своей судьбы… А сейчас чтобы все тихо!.. Мы с друзьями снимем часовых. Нам нужен еще один сильный парень на помощь. Кто желает?

– Я, брате Звенигора, – донесся голос с кормы, и из тьмы медленно поднялась высоченная плотная фигура.

– Кто ты, человече? Откуда меня знаешь? – удивленно спросил Арсен.

– Грива я. Помнишь?.. Семибашенный замок в Стамбуле!..

Ну как такое не помнить? Звенигора обрадовался, что с ними будет еще один дюжий и храбрый казак, на которого в тяжелую минуту можно положиться.

– Иди сюда, брат! Почему же ты не подал знака? Почему не признался?

– Не хотел тебя выдать проклятому Абдурахману неосторожным словом. Да и сидел далеко, не с руки было, – прогудел Грива, придерживая кандалы и пригибаясь, ибо головой доставал почти до потолка.

Совещались недолго. Возбужденные невольники столпились у лестниц, ожидая сигнала.

Звенигора, Спыхальский, Воинов и Грива, крепко натянув кандалы, чтоб не звенели, тихо поднялись по ступеням вверх. На верхней палубе было темно, как в погребе. Ветер свистел в снастях и сыпал в лицо колючими дождевыми каплями. Справа грозно шумело море, слева едва вырисовывались неясные очертания высокого берега.

Постояли немного, вглядываясь в темноту. Потом Звенигора с Гривой заметили на носу темную фигуру часового и стали медленно подкрадываться к нему.

Спыхальский и Роман направились на корму.

Часовой дремал и не слышал, как к нему приблизились двое. Высоко занес кулачище Грива, что есть силы ударил турка по голове, тот тяжело осел на палубу.

Звенигора мигом снял с него ятаган, выхватил из-за пояса два пистолета.

Грива хотел сбросить тело часового в воду, но Звенигора остановил его:

– Подожди! Заберем одежду, пригодится!

Сняв одежду и завязав ее в тугой узел, беглецы сбросили янычара в воду. Теперь осталось дождаться Романа и Спыхальского. Где же они?

Но вот из-за палубной надстройки вынырнули две тени. Спыхальский тяжело дышал. Узнав своих, вытянул вперед шею и заговорщически, как великую тайну, сообщил:

– Еще един!

Все поняли, что имел в виду поляк. Арсен молча пожал ему руку выше локтя, сказал:

– Теперь – добраться до берега. Зовите людей! Да чтоб без шума. Янычар не разбудить бы!

Роман метнулся на нижнюю палубу. Вскоре, один за другим, оттуда начали подниматься невольники. Быстро, выполняя приказ Звенигоры, спускались по якорной цепи в воду и исчезали в непроглядной тьме.

Звенигора с Романом и Спыхальским последними сошли с корабля. Холодная соленая вода как огнем обожгла Арсену спину. Кандалы на ногах тянули вниз. «Не все доплывут! Кто плохо плавает, потонет!» – мелькнула мысль. Но он ее сразу же отогнал – надо было позаботиться о себе, чтоб самому удержаться на поверхности и доплыть до берега. Каждый взмах руки причинял нестерпимую боль. К тому же соленая вода разъедала раны, хотелось выть, кричать… Но Арсен только сильнее сжимал зубы и широко загребал обеими руками.

Наконец почувствовал, что кандалы коснулись дна. Проплыл еще немного и вздохнул облегченно: под ногами галька и зернистый песок.

Выбрался на крутой, обрывистый берег и упал в изнеможении. Несколько минут лежал, переводя дух.

Когда беглецы немного отдохнули и разобрались по трое, как сидели на скамьях, оказалось, что шестерых нет.

– Ждать больше нельзя, – сказал Звенигора. – Если утонули, то помочь уже не сможем. А если где дальше выбрались на берег и сами выбрали путь, то пусть им будет удача во всем!.. Да и мы, друзья, должны сейчас разлучиться. Идти по чужой земле всем скопом опасно. По одному, по двое, по трое разойдемся в разных направлениях – ищи ветра в поле! Правильно я говорю?

– Да, да, правильно!.. – согласились все и, не теряя времени, начали небольшими группами разбредаться в глубь побережья.

С Арсеном шли Роман, Спыхальский и Грива. Мокрые, замерзшие, взобрались они на поросший густым кустарником холм и быстро, насколько позволяли кандалы, избавиться от которых в темноте было невозможно, стали удаляться прочь от моря. Его сильный глухой шум постепенно уменьшался, стихал и где-то под утро совсем пропал…

Светало. Из-за низкого небосвода поднимался пасмурный осенний день. Беглецы сбили камнями с ног кандалы, отжали мокрую одежду. Звенигора надел кафтан и шаровары янычара-часового, за пояс заткнул пистолеты, которые, к сожалению, не могли стрелять, так как порох подмок, сбоку прицепил ятаган. Ятаган был такой острый, что Спыхальский побрил им Арсену голову, подровнял бороду и усы, и казак стал походить на настоящего турка. Несмотря на жгучую боль от ран на спине, которые были разъедены солью и кровоточили, Арсен не дал ни себе, ни друзьям долго отдыхать.

– Вставайте, шайтановы дети! – весело подморгнул товарищам. – Вперед! Вперед! Наше спасение – длинные ноги!