ЧАСТЬ I

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Не доверяй шепоту ветра, потому что он скрывает другие звуки. Не доверяй черноте ночи, потому что она прячет силуэт врага. Не доверяй самому себе, потому что мы все ошибаемся.

Не доверяй своему другу, потому что он такой же полукровка, как и ты.

Мы все меняемся, и все меняется вокруг. Сегодня мы уже не те, что вчера, и все вокруг уже совсем другое.

И только нам по-прежнему кажется, что все осталось точно таким же, как было прежде, а на самом деле камень – это уже совсем другой камень, небо – это уже другое небо.

И твой друг и напарник тоже стал другим, как и ты сам, не забывай про полнолуние, про время, когда приходит беда…

Наш монастырь был основан Рисом Мудрым сразу после того, как он стал королем и издал указ о преследовании полукровок. Мы не знаем точно, почему он это сделал: действия монархов часто зависят от их окружения.

Итак, он подписал указ, по которому все, кто несет в себе кровь демонов, должны быть умерщвлены огнем или осиновым колом, но почему-то тут же издает тайный указ о создании монастыря охотников за демонами.

И в этом указе он предписывает, что охотником имеет право стать только тот, кто несет в себе странность, кто имеет отличие от людей – внутреннее или внешнее.

Конечно, в его решении видна логика; всех полукровок по его первому указу начинают преследовать, и единственный шанс остаться для них в живых – это оказаться в монастыре охотников.

Из книг монастыря охотников за демонами.

Рядом с ним скользнула серая прозрачная тень, едва не коснувшись его, и он почувствовал легкие, но довольно болезненные уколы на своем лице.

Он испуганно оглянулся. Теней в долине стало гораздо больше, и сейчас они стремились друг к другу, объединяясь в маленькие стайки. Когда их собиралось много, они теряли свою прозрачность, становясь черными, образуя клочья тьмы в вечернем прозрачном воздухе.

Он знал, что, когда все клочки тьмы, которые возникали по всей долине, соединятся вместе, из них родится пожиратель душ.

Врон взглянул на серое небо, затянутое тучами, надеясь увидеть в них хоть маленький просвет, а в нем краешек солнца. Но вечер уже давно переходил в ночь, и в просветах было видно только серое небо.

Врон вздохнул. Когда первые лучи солнца снова упадут на скалы, окружающие долину, его уже не будет, а пожиратель душ исчезнет до следующей ночи, разбившись вновь на множество теней. Тени снова расползутся по долине, прячась в щели и трещины скал, чтобы пережить знойный и солнечный день.

Горы, окружающие долину, были круты и неприступны, и еще ни один человек не смог взобраться на них.

Единственный выход из проклятой долины вел в его родное селение, а там, на крутом склоне стояли стражи, вооруженные луками и копьями, которым приказано убить его, если он попытается вернуться.

Врон опять вздохнул и на всякий случай осмотрел свои карманы, – вдруг у него найдется что-то, что поможет ему пережить предстоящую ночь, но в карманах был только кусок черствого хлеба и осколок кремня.

Вот если бы он смог разжечь огонь…

Свет костра отпугнул бы пожирателя душ: всем известно, как он боится света. Но в этой долине не было ни единого дерева и ни одной травинки. На каменистой почве долины ничего не росло и не могло расти, потому что любой росток, который бы здесь появился, в первую же ночь стал бы добычей пожирателя душ. Та же участь ожидала и мелких животных, которые иногда сюда забредали, и птиц, которые решились здесь заночевать.

Врон в очередной раз медленно двинулся вдоль скал, все еще надеясь увидеть какой-нибудь уступ, на который он смог бы взобраться, или пещеру, в которой он мог бы переждать ночь, завалив вход камнями, продолжая мучительно размышлять о том, почему именно он оказался в этой проклятой долине.

Как получилось, что гадалка показала на него? Что она увидела в нем – в обычном пареньке, который ничем не отличался от своих сверстников?

Никто никогда не замечал в нем ни большого ума, ни силы, ни уж тем более какого-то света. Он не сомневался в том, что гадалка ошиблась. Что просто ему не повезло, потому что в этот день у старухи было плохое настроение.

И надо же ему было попасться ей на глаза…

Но откуда он мог знать, что лучше держаться в этот день от нее подальше?

Он всегда спокойно проходил мимо гадалки, когда она сидела на деревенской площади на деревянном чурбачке и шмыгала своим остреньким носиком, словно принюхиваясь. И, похоже, в этот день она что-то унюхала.

Как она сказала, наставив на него свою костлявую руку? Не сказала, завопила во весь голос:

– В нем свет!

Какой свет? Он что, сияет в темноте, как луна или звезды? Или может гореть, как факел? Или она решила, что он – это солнце?

Что вообразила себе выжившая из ума старуха, разглядывая его маленькими темными глазками?

Никто из жителей деревни не замечал в нем ничего странного за всю его недолгую жизнь, ничего из того, что могло привести его в проклятую долину…

И почему он не убрался оттуда сразу, когда старушонка забилась в припадке, а стоял, разинув рот, пока сбежавшиеся на его же крик люди приводили ее в чувство?..

И достоялся же до того, что она, придя в себя, снова наставила на него свой костлявый палец и крикнула уже при всех:

– Он проклят! Отдайте его пожирателю душ, пока тот сам не пришел за ним…

И даже тогда он мог спастись, убежать из деревни. Врон знал немало мест, где можно было спрятаться и жить достаточно долго – охотник он неплохой и вполне смог бы прокормить себя в лесу.

Но нет, он побрел домой, по дороге уже забыв о том, что случилось.

И незачем теперь удивляться тому, что отец сам отдал его стражам, опасаясь за репутацию сестры, матери и себя самого. Правда, надо признать, что и стражи не заставили себя долго ждать и появились сразу, как только он вошел в родной дом…

И теперь уже ничего не исправить. Ему осталось только дождаться, когда все тени соберутся вместе и появившийся из них пожиратель душ высосет из него душу, а потом и соки из его тела.

Врон выругался и испуганно оглянулся назад – теней прибавилось, как и тьмы.

Совсем недолго осталось ждать, пока родится пожиратель душ, и тогда уже ничто его не спасет. Наутро в деревню принесут его высохший труп, как всегда приносили высохшие мумии тех, кого палками и копьями загоняли сюда вечером…

Врон потер бок, куда ткнул его тупым концом копья страж.

… Мумии всех, кроме Риса Мудрого, так гласят предания.

Он был единственный, кто сумел остаться живым после того, как провел в проклятой долине ночь, а потом, объединив вокруг себя земли жесткой и справедливой рукой, стал королем и долго правил королевством горных долин.

Впрочем, тогда еще не было закона, по которому тех, кто обладал хоть каким-то внутренним или внешним уродством, отправляли в эту долину.

Рис Мудрый сам и придумал этот закон, когда стал королем, а до этого все было совсем иначе.

Тогда людям, которые отличались каким-нибудь уродством, давали возможность жить, считая их уродство проявлением благосклонности бога, и это было правильно. Потому что от потомства таких людей и появились кланы предсказателей. Гадалка сама из этого клана, а значит, тоже несет в себе уродство своих предков. Только теперь она решает, кто должен встретиться с пожирателем душ, а кто может жить дальше.

И придумал это все Рис Мудрый…

Интересно, почему он это сделал? Он же сам едва выжил после того, как побывал в долине. Правда, это было так давно, что подробностей никто не помнит. Может быть, тогда пожиратель душ не был так силен, как сейчас?

Это же с правления Риса Мудрого его стали подкармливать душами тех, кто хоть чем-то отличался от остальных. И даже он сам похоронен где-то здесь, так, по крайней мере, гласит предание.

Но если сумел выжить Рис Мудрый, значит, и у него тоже есть шанс, может быть совсем ничтожный шанс, но он есть.

А что, если еще раз попробовать поискать расщелину или уступ, на который он сумеет взобраться? Все равно делать ему нечего, кроме как дожидаться неминуемой смерти.

Врон взглянул на небо. Тучи стали расходиться, в просвете он увидел первую звезду, все говорило о том, что времени у него осталось совсем мало. Тени в центре долины уже сплелись в огромный шар тьмы, но пожиратель душ пока еще не родился. Может быть, ему не хватало всего нескольких теней, бродящих где-то по долине…

Врон вновь зашагал вдоль неприступных скал, окаймляющих долину, – они вздымались высоко вверх, упираясь в темное небо.

Он все еще надеялся увидеть какую-нибудь расщелину или несколько уступов, по которым он смог бы подняться хотя бы на десяток метров вверх.

Вряд ли пожиратель душ способен летать или лазить по скалам. Жаль, что никто не знает, на что он способен, – все умерли, кто хоть что-то успел узнать. Все, кроме Риса Мудрого…

Возможно, если бы было немного светлее, он бы сумел что-то найти. Где тот свет, про который твердила гадалка? Сейчас он бы ему очень пригодился…

Только нет его, она ошиблась, и он теперь умрет из-за глупой ошибки выжившей из ума старухи…

Врон отпил из фляжки глоток воды и с отвращением сплюнул – даже вода в этой проклятой долине приобрела неприятно горький вкус.

Он пошел дальше, спотыкаясь о мелкие камни, которые уже были не видны в сумерках, ни на что больше не надеясь, а только потому, что терпеливо ждать смерти на одном месте он просто не мог.

… Конечно, старуха была хранителем деревни, и это был ее долг – отыскивать тех, кто нес в себе хоть что-то отличное от других.

Но почему же она сама не ушла в долину пожирателя душ, а отправила его? Уж она-то точно непохожа на других. Может, как раз в ней и есть этот свет, который она узрела своими подслеповатыми глазами?

Врон снова выругался.

… И зачем только Рис придумал этот закон? Уже давно нет его королевства, оно раздробилось на множество обособленных поселений, прочно забыто все, что когда-то составляло его славу, а он должен умереть за то, что давно уже всеми забыто…

Врон вздохнул и оглянулся: огромный шар, сотканный из теней и тьмы, то вздымался на несколько метров вверх, то снова опускался вниз.

Еще нет, пожиратель еще не родился, это только безмозглые тени…

Вокруг совсем стемнело. Может быть, потому, что темный шар впитывал в себя свет, или оттого, что небо окончательно затянуло тучами, и свет ни одной звезды больше не проникал в долину.

Врон обошел долину уже несколько раз, но продолжал идти, хоть и понимал всю бессмысленность этого кружения. Еще никому не удалось уйти из этой долины живым, никому, кроме Риса Мудрого…

Но Рис пришел в эту долину днем, когда светило яркое солнце, так гласит предание, а покинул ее на следующий день ранним утром. А он, Врон, был приведен сюда уже в сумерках, когда солнце скрылось за тучами.

У Риса для поисков укрытия был наполненный светом день, а у него было только несколько коротких часов, потому что все хотели, чтобы он оказался в долине как можно быстрее, даже его отец и обе его сестры.

Это они громче всех кричали и плевали в него, когда его вели по широкой улице, и все это делали только для того, чтобы ни у кого в мыслях не возникло, что они ему сочувствуют…

Врон споткнулся и упал, ударившись о камень, так что у него даже искры посыпались из глаз.

– Ну вот и все, – простонал он, потирая ушибленное колено. – Теперь я даже бежать не смогу, а на одной ноге от пожирателя душ далеко не ускачешь.

Он перевернулся на бок и увидел, как темный шар бесшумно заскользил по долине.

Пожиратель душ наконец-то родился и почуял пищу.

И, конечно, он ее найдет – вот она лежит и стонет от невыносимой боли…

Врон осторожно потрогал колено, оно уже распухало. Теперь он прикован к этой плите и здесь же и встретит свою смерть. Проклятая долина, проклятая каменная плита…

Плита? Но откуда здесь эта плита? Здесь не должно быть ничего, кроме камня и пыли. Но вот он лежит на ровной и плоской плите, припорошенной мелким щебнем…

Откуда она здесь? Никто в здравом уме не будет просто так платить каменотесам за то, чтобы они изготовили плиту, и уж тем более за то, чтобы притащить ее в Проклятую долину…

Если она прикрывает, то что? Могилу Риса, а может, что-то еще? Может быть, это и есть его спасение?

Он залез в карман, дрожащей от возбуждения рукой вытащил кресало и высек искру о камень – искра погасла слишком быстро, он ничего не успел увидеть. Тогда Врон выхватил нож и провел им по кресалу – длинный сноп искр позволил ему увидеть на плите какое-то углубление.

Он вложил свою ладонь туда, пытаясь нащупать там кольцо, или рычаг, но там не было ничего, кроме мелкого щебня и пыли.

У него даже слезы брызнули от огорчения и отчаяния, он перевернулся на спину и выругался. Ну почему он сразу не пошел сюда, пока еще был хоть какой-то свет, а просидел целую вечность на камне?

И что он может увидеть и понять сейчас, когда вокруг так темно, что даже пожиратель душ кажется только еще одним темным пятном?

Он попытался встать, но тут же снова сел на землю от дикой боли в распухшем колене.

И тут, то ли от его неудачной попытки, то ли оттого, что он занял какое-то нужное положение, плита повернулась боком, словно была закреплена на шарнирах, и он полетел куда-то вниз.

Это было настолько неожиданно, что он не успел перевернуться при падении и ударился спиной обо что-то твердое, так что у него потемнело в глазах, и он потерял сознание.

Сколько он находился в беспамятстве, Врон не знал, но, когда он открыл глаза, на него падал луч солнечного света. Плита, вставшая ребром после его падения, открывала синее небо и краешек солнца. Там, вверху уже было утро.

Его тело терзала жуткая боль, он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, даже веки были налиты тяжестью, а из пересохшего горла вырывался какой-то животный испуганный вой.

Врон попробовал вдохнуть в себя воздух, но его грудную клетку сдавило так, что он вообще не мог какое-то время дышать. Он сделал еще какое-то судорожное движение и снова потерял сознание, успев перед этим отстраненно подумать: «Уже утро, а я все еще жив…»

На этот раз он очнулся оттого, что солнце светило прямо в глаза. Тело по-прежнему ему не подчинялось, во рту пересохло, и мучительно хотелось пить. Он попытался дотянуться до фляги, висевшей на поясе, но не смог пошевелить даже пальцем.

– Должно быть, я повредил позвоночник, – пробормотал Врон и попробовал повернуть голову, чтобы все-таки понять, куда он попал. После нескольких неудачных попыток и приступа невыносимой боли в ребрах ему это удалось.

Он лежал на спине. Яма, в которую он провалился, была не очень большой – всего лишь маленькая комната, выкопанная в земле и обложенная каменными плитами. Он лежал на твердом каменном полу, рядом с ним в стене была неглубокая ниша в половину человеческого роста.

Что в ней находилось, он не мог рассмотреть, потому что ему никак не удавалось приподнять голову. Но зато Врон отчетливо увидел, как около стены, в самом темном месте пещеры, висел в воздухе, не касаясь пола, огромный шар мрака – он то распадался на серые скользящие тени, то снова собирался в единый пульсирующий комок.

– Пожиратель душ, ты пришел за мной, – прошептал Врон. – Теперь ждешь вечера, чтобы собраться с силами и заняться мной… Может быть, тебе повезет, и я еще буду жив, но особо на это не надейся, похоже, что я долго не протяну…

Боль стала более терпимой, а может, он просто с ней свыкся, но она никуда не исчезла, а по-прежнему жила в каждой клетке его тела. Он снова с болезненным стоном вернул голову в прежнее положение и стал смотреть на краешек солнца, думая о том, что это последнее, что он видит в своей жизни.

Внезапно появившаяся тяжесть в груди заставила его судорожно вдохнуть сухой воздух, наполненный пылью и запахом тления, – он закашлялся, его тело конвульсивно содрогнулось, и он снова потерял сознание.

На этот раз он очнулся оттого, что услышал звук. Он прислушался: определенно он что-то слышал, если только это был не его же собственный стон. Но звук повторился– он услышал шаги, перестук мелких осыпающихся камней, потом мужской крик:

– Ну, и куда же он подевался?

Это был голос Грота. Врон не любил этого стража: по неизвестной ему причине он не нравился Гроту с самого детства, и тот всегда считал нужным при встрече дать ему подзатыльник или оплеуху.

Врон не мог ему ответить тем же, потому что Грот был выше его на целую голову, весил несравненно больше и, кроме того, был старше на несколько лет.

Его старый обидчик больше всех радовался, когда гадалка указала на него. И, вероятно, теплое место стража стало ему еще милее после того, как он ударил его несколько раз копьем, когда его вели сюда, и даже не скрывал, что каждый удар доставляет ему огромное удовольствие.

– Его нигде нет, – ответил Гроту Слип. Этого стража Врон почти не знал, он появился в селении совсем недавно, о нем говорили, что до этого он служил у одного из благородных в городе, но что-то там у него не сложилось, и Слип вернулся обратно в селение, туда, где он родился и где все еще жила его мать, старая согбенная старушка.

Эти двое стражей сами вызвались отвести его в проклятую долину, а потом встали на ночное дежурство. Похоже, что они оба ненавидели его, хоть Врон и не понимал за что. «Впрочем, – подумал он, – сейчас-то мне какая разница, кто меня ненавидит, а кто нет? Я лежу в проклятой долине в яме с переломанным позвоночником и очень скоро умру. Все это меня уже не касается, все уже в прошлом, в далеком прошлом…»

– Он не мог никуда исчезнуть, он должен быть здесь, – снова услышал он голос Грота. Голос раздавался где-то совсем рядом, почти над самой головой Врона. – Из этой долины нет другого выхода, если только этот ублюдок не отрастил себе крылья и не смог улететь.

– Взобраться на эти скалы не смог бы даже кривонос, хоть у него и есть присоски на пальцах, но, когда скала крутая, как здесь, срывается и он, я видел такое несколько раз. – Это заговорил Слип, он был уже совсем близко. – Спрятаться тоже негде, вся долина как на ладони: нет ни одного куста, ни одного крупного камня, а расщелины мы с тобой все осмотрели.

– Если мы не принесем его тело, у нас могут быть неприятности, – ответил Грот, его голос уже звучал прямо над головой. Врон сделал над собой усилие и открыл глаза, ожидая, что сейчас Грот наконец заметит вставшую на ребро плиту и заглянет вниз.

Но сам он уже ничего не увидел: вокруг него было сумрачно, просвета над головой не было, и солнечный свет больше не падал вниз – похоже, что плита перевернулась сама собой, заняв свое прежнее положение. Врон услышал, а может, почувствовал, что Грот стоит прямо над его головой, на самой плите.

– Нас ожидает только одна неприятность, – проворчал Слип. – Сегодня ночью мы снова будем торчать на тропинке и ожидать этого мальца, а завтра сюда на поиски тела придет все селение, потому что никто не поверит, что его здесь нет.

– Мы уже бродим здесь полдня, – отозвался Грот. – И уже в десятый раз проходим по этому месту. Нет его, хоть тресни, а куда он мог деться, я не знаю. Солнце уже начинает опускаться, нам надо уходить отсюда, если мы сами не хотим попасть на ужин пожирателю душ.

– Докладывать будешь ты.

– Почему это я? – запротестовал Грот. – Вместе дежурили, вместе и доложим.

Врон попытался издать хоть какой-то звук, но тщетно. У него ничего не получилось, его рот не открывался, он даже не смог облизать пересохшие губы.