– Так и есть, туда никто не ходит.

– Но вы-то, профессор, надеюсь, не верите в эти суеверия?

– В суеверия я действительно не верю, но кто вам сказал, что дело в них? – Сергей Сергеевич неопределенно хмыкнул. – К несчастью, там все реально, без какой-то мистики, но этого не объяснить.

– А просто нельзя рассказать?

– Ваше поколение привыкло к тому, что в сегодняшней жизни все просто и ясно, а это не так – наш мир сложно устроен. В нем существует многое, о чем мало кто знает. А большинство ученых и вообще все эти явления отрицает, потому что они в их видение мира не укладываются. Потому не смогу я вам рассказать то, о чем вы не имеете ни малейшего понятия.

– Зря вы так говорите, профессор, – поморщился я. – Не привыкло наше поколение к простоте. На дворе двадцать первый век: компьютеры, космос, сотовые телефоны, виртуальная реальность, ракеты, атомные бомбы – вот то, с чем приходится жить моему поколению. В ваше время все было намного проще, чем у нас. Вот скоро уже геном человека разгадают, тогда и узнаем, кто мы и откуда.

В конце этой речи мне очень захотелось пить, поэтому я подошел к колодцу с замшелым срубом. Опустил ведро, с трудом вытянул, ворочая тяжелый ворот с намотанной на него ржавой цепью.

– Неужели? – Сергей Сергеевич недоверчиво хмыкнул и почесал в затылке. – Насчет генома далеко не уверен, что кому-то удастся его разгадать, не та эта загадка – тайна жизни принадлежит богам, а они ее так просто не отдадут. Как космос пока для нас больше сказка, чем жизнь. Не освоить нам его. Неправильный это способ – полет на пуле по вселенной, стоит поискать нечто другое.

– Пуле?

– Ну, если хотите, на ядре. В мое время считали, что скоро построят огромную пушку, которая сможет выстрелить пустотелым ядром на Луну, а в ядре будут находиться люди. Идея ракеты происходит от этой идеи.

– Ну… – Я задумался и понял, что в принципе профессор прав. – А что вы можете предложить для освоения космоса, кроме полета, как вы сказали, на пуле?

– Я считаю, нужно искать другие варианты путешествия по мирам. Ракеты далеко не улетят, им горючее нужно…

Я потянулся за ведром, чтобы попить холодной водички, но не успел, Сергей Сергеевич выбил его у меня из рук в длинном прыжке.

– Нельзя вам отсюда пить, юноша, опасно очень, сейчас принесу воду из дома, тогда и напьетесь.

– Почему? – просипел я. Мой голос меня не слушался. Неожиданно как-то это получилось. Снова испугался. Уж слишком стремительно двигался этот человек с телом юноши, лицом сорокалетнего мужчины и возрастом столетнего старца.

– А вам известно, юноша, что колодец есть глаз воды, через который можно разговаривать с миром мертвых?

– Что? – У меня даже челюсть отвисла. До этого профессор не казался сумасшедшим, таким, как сейчас, хотя, если подумать, он и раньше временами был похож на не совсем вменяемого человека.

Эти странные фразы об иных мирах и о полете на пуле. Наверно, если долго жить в такой глуши, то выдумка становится реальностью, так как опровергнуть ее некому. Но последняя фраза насчет мира мертвых – это точно перебор.

– А также в нем хоронят тех, кого земля не принимает? Понтия Пилата, например, похоронили в глубоком колодце, высоко в горах, когда река Тибр не приняла его тело.

– Как не приняла? – Я даже замотал головой от непонимания. – Вы о чем сейчас говорите и главное – с кем?

– Это известный исторический факт, эко вас все-таки плохо учат, – улыбнулся Сергей Сергеевич. – В те времена было принято хоронить в воде, но тело Понтия Пилата вынесла река на отмель в паре километров ниже по течению, тогда его снова вернули в воду, но и опять река выбросила его на берег, и так повторялось много раз, пока кто-то не предложил схоронить римского прокуратора в горах в воде глубокого колодца.

– И поэтому отсюда пить нельзя? – Я ошеломленно смотрел на профессора, похоже, тот окончательно выжил из ума. Слова какие-то странные. При чем тут Понтий Пилат, Умерший пару тысяч лет назад и известный только тем, что приказал распять Христа? – А зачем тогда здесь выкопан этот колодец?

– Из этого нельзя. – Сергей Сергеевич покачал головой. – Раньше было можно, а теперь не советую, из тумана много тварей здесь бродит, не дай бог одна из них там спряталась, тогда мало не покажется. А такие случаи уже происходили и раньше. Демоны были известны во все времена, наши предки о них хорошо знали…

– Какие еще демоны? – выдохнул я, понемногу приходя в себя и глядя на профессора с опаской. – Вы меня разыгрываете? Или дело в чем-то другом?

– Например?

– В неадекватном восприятии действительности.

– А… – Профессор ненадолго задумался, потом отрицательно покачал головой. – Вряд ли я сошел с ума, но, думаю, у нас будет позже возможность выяснить это окончательно.

– Каким образом?

– Если дойдем до кордона, то многое из того, о чем я сейчас вам говорю, станет для вас понятным. Возможно, тогда вам покажется, что с ума сошел не я, а кто-то другой.

– Кто?

– Например, вы сами, юноша. Поверьте, многое из того, что будет с вами происходить, покажется невероятным. И уже сейчас кое-что происходит, что объяснить невозможно.

– И что же это?

– Вот, например, следы этих когтей… – Сергей Сергеевич показал на бревна избушки, тем самым окончательно испортив мне настроение. – Вы можете это объяснить с точки зрения вашей науки?

– Неизвестный вид? – предположил я. – Что-то вроде Лохнесского чудовища?

– Хорошая версия, – согласился профессор, ушел в дом и принес оттуда глиняную крынку с водой. – Здесь таких чудищ хватает.

Вода оказалась холодной и прозрачной, от нее стыли зубы, и даже глотать было больно. Но, напившись, я окончательно успокоился и понял, что хочу есть. Я посмотрел на рыбу и сел к столу. Война войной, а обед по расписанию.

С ума сошел Сергей Сергеевич или нет, большой роли не играет. Мне с ним детей не крестить. Заберу то, что от меня ждут, и уеду отсюда, а он пусть балагурит, умничает, иллюзиями живет или местными страшилками… мне все равно.

Профессор усмехнулся, глядя, как я осторожно вгрызаюсь в белую рыбную плоть, боясь наткнуться на кости, потом начал есть сам.

– Не верите мне, юноша?

– Нет. – Я отвел глаза. – Пока все, что я услышал от вас со вчерашнего вечера, отдает сумасшествием. Демоны – существа мифические, их придумали наши предки, чтобы объяснить те явления мира, которых не понимали. Науки тогда еще не было, поэтому многие природные явления объясняли либо проявлением божественной силы, либо дьявольскими кознями, либо творениями его слуг – демонов.

– А бог, по вашему мнению, существует?

– Тоже выдумка. Наши предки считали, он живет на облаках, но теперь, когда вся планета просматривается сверху со спутников, все знают, что наверху никого нет. Да, кстати, за это время выяснили, что в вакууме жить нельзя, поэтому за атмосферой его тоже нет.

– Что-то я об этом уже слышал. – Профессор чуть усмехнулся. – Ницше, кажется, провозгласил, что бог умер, а до этого что-то на эту тему говорил Достоевский… Дай бог памяти, а, кажется, у него Алеша Карамазов, ошарашенный идеей, что бога может и не быть, говорит с ужасом: «Но если бога нет, значит, все позволено!..» Очень юноша по этому поводу переживал…

– Ну, вот видите, уже в прошлые века люди пришли к такому выводу.

– Да, только лучше никому от этого не стало, но спорить с вами об этом не буду. – Сергей Сергеевич съел пару рыбок и остановился, в то время как я ел и ел, вероятно, от пережитого страха. – Скоро у вас, юноша, появится возможность разувериться во всех известных вам истинах. Думаю, даже удастся убедиться в том, как нелепы ваши рационалистические и прагматические представления о мире.

– Все равно в сказки не верю…

– А в медведя, который бродил не так давно по двору?

– В него верю, уж больно страшный, думал, смерть за мной пришла. Хотел и вас предупредить, да голос мне не подчинялся. Но только в медведя. – Я показал рукой на полуразваленную избушку и бревна, исцарапанные огромными когтями. – Вот в это я верить не стану, как бы ни настаивали. Мне не хочется…

– Хорошо, – неожиданно согласился профессор, – будем разбираться с реальностью по мере появления новых персонажей. Все равно скоро у вас не останется другого выхода, кроме как верить собственным глазам. Если поели, то пошли. Время не ждет…

– Наверно, поел. – Я задумчиво посмотрел на гору костей рядом с собой, даже не заметил, как съел всю рыбу. – К тому же больше ничего и нет.

– Вот и замечательно. – Профессор встал из-за стола и занес опустевшую сковородку в дом, потом задумчиво посмотрел на солнце и проговорил: – Дождь, однако, будет во второй половине дня, сильный, но быстро пройдет…

– Не хуже, чем прогноз синоптиков, – одобрительно покивал я. – По телевизору милые барышни руками в воздухе водят, рисуя дожди и снега, а потом все оказывается враньем.

– В городе непогода ничего особенного не значит, всего лишь досадное неудобство, а здесь все иначе: в дождь можно, например, утонуть, потому что мелкие ручьи разливаются и превращаются в реки, в снег легко замерзнуть, потому что дорогу занесет, да и согреться будет негде, кроме как у костра. Можно многое было бы рассказать, но нам пора. Вы готовы?

– Готов. – Я забежал в избушку, схватил рюкзак, забросил его за плечи и выскочил обратно. – А вам ничего не нужно?

– Мне? – Сергей Сергеевич задумчиво оглядел себя. Он был одет в кирзовые сапоги, видавшие виды, сношенные и не раз подбитые. Штаны у него были солдатские, куртка – ватник – тоже, под ним виднелась рубашка. Не думаю, что летом так можно ходить. Жарко и душно. Но профессор, похоже, чувствовал себя в этом облачении прекрасно. – Пожалуй, надо взять топор. – Он выдернул его из полена и заткнул себе за пояс. – Нож у меня есть, в мешке соль, крупа, сахар, все остальное найдется в тайге.

Проводник взял небольшой рюкзак, тоже изрядно заношенный, и забросил за плечо.

– Да, следует самосад не забыть и взять немного эликсира на случай непогоды – больше ничего не нужно.

– Я вообще-то имел в виду какое-то оружие. Насколько мне известно, без ружья никто в лес не ходит.

– Если нападет крупный зверь, вроде того, что ночью к нам приходил, то ружье не поможет. Для такого зверя хорошо подходит топор. Наши предки с этим нехитрым инструментом ходили в очень долгие походы и прекрасно себя при этом чувствовали. Ружья тогда имели только богачи. Но если вы боитесь, то можете взять оружие.

– Я бы взял, да у меня нет.

– Тогда вопрос решен. У меня его тоже никогда не было, а живу в этих местах почти полсотни лет…

– Ваше дело. – Я потоптался, проверяя, как сидят на мне новые ботинки – вроде нормально. – Мое дело маленькое, как я понял, за мою безопасность отвечаете вы?

– Именно так, но при одном условии: вам придется, юноша, выполнять все, что скажу. И еще… чтобы не было вредных иллюзий, за свою безопасность каждый отвечает сам.

– То есть?

– Так создан мир. Нагими мы приходим в этот мир, нагими и уйдем. Наше тело принадлежит нам, как только мы его передоверяем другим, обязательно с ним происходит что-то неприятное.

– Никто вам мое тело не доверяет, договор телохранителя вы со мной не подписывали, – пробурчал я. – Мы говорили о безопасности. Я вырос в городе, а этих мест совсем не знаю. То, что для вас пустяк, для меня может быть смертельно опасным. Мне неизвестно, какие здесь водятся звери и как их обойти стороной.

– Об этом не беспокойтесь: подскажу, предостерегу, вовремя остановлю, но голову под лапу зверя, который на вас набросится, подставлять не стану. Будьте острожными сами, и тогда мне удастся помочь вам остаться в живых, это входит в условия контракта. Так что осторожность, осторожность и еще раз осторожность – лишней она здесь не бывает.

– Как-то неправильно…

– Зато честно. Никогда не замечали, что те люди, которые берут на себя ответственность за вашу безопасность, после того, как с вами что-то случается, только сокрушенно разводят руками и говорят, что вы сами во всем виноваты. Так вот, я такого не хочу. Вы мне нравитесь живым, юноша, но если будете лезть в каждую щель, то мне вас не спасти.

– Вы, похоже, и телевизор смотрите, хоть здесь нет электричества, – недовольно проворчал я. – Откуда информацию получаете?

– На кордоне все имеется, в том числе и то, что покажется вам экзотикой, только до него еще дойти надо. – Сергей Сергеевич зашагал к лесу. – Вперед, юноша, навстречу неприятностям!

– А навстречу приятностям можно?

– Увы, я убедился за свою долгую жизнь, что каждый шаг наш по этой земле лишь увеличивает скорбь, потому что всегда находим не то, встречаемся не с теми и оказываемся не там.

– Это точно, – вздохнул я. – А вы, значит, еще и философ?…

– Только в том смысле, который заложен изначально в это понятие. Люблю мудрость не только свою, но и чужую – чужую даже больше.

Профессор двигался бодро, энергично, в то время как мне каждый шаг давался с трудом – то ли день сегодня начался неудачно, то ли не отдохнул на жесткой скамье. Чувствовал себя прескверно. Утешало только то, что эти мучения для меня будут недолгими. Вот дойдем до этого непонятного кордона, возьму то, что нужно моему заказчику, и уеду тут же. А через пару дней забуду все, что видел. Билет на поезд есть, автобус каждый день, так что проблем не будет. И пусть они в этой деревне живут и пугают друг друга разными зверьми. Уеду и забуду!

А проводник мне попался странный, на профессора непохожий, скорее на некую помесь сельского интеллигента с лесником-егерем, у которого каждое слово несет якобы подспудную мудрость веков, но если вдуматься – то чушь несусветная!

Какая скорбь?! Нормальные люди в Москве сейчас только спать ложатся после ночного клуба, и ночью они не скорбями своими занимались, а развлечениями, питьем да сексом.

Оно, конечно, в деревне ничего хорошего не имеется, тут даже телевизора нет.

Остается только вздыхать да рассказывать каждому встречному-поперечному, как трудна жизнь и каждый шаг добавляет тебе скорби. Тем более тут еще и зверья разного много, которое так и мечтает тебя сожрать.

Я обернулся: за пригорком уже исчезала людьми забытая в лесу деревушка – три маленьких избушки, одна изрядно покосилась. Отсюда не видно было следов когтей на бревнах, но я знал, что они там есть. У меня снова мурашки страха побежали по коже.

Что тут делаю? Зачем мне это? Неужели адреналина не хватало? Или все гораздо проще: пришла беда – открывай ворота? Одна она не ходит, всегда с подружками.

Перед нами высился лес, мрачный, высокий, нехоженый. Огромные сосны цепляли своими верхушками голубое небо с белыми облаками. Кряжистые кедры протягивали по сторонам свои мощные лапы. Высокая лесная трава, покрытая росой, оплетала ноги. А над всем этим желтел диск солнца, медленно поднимающийся над горизонтом.

Кажется, я сделал большую глупость, но отступать не хочется.

Привык любое дело доводить до конца. Пусть даже потом жалею об этом.

Не верил я во всяких монстров, даже на медведя смотрел как в цирке: конечно, замирал от страха, но как-то не по-настоящему, словно смотрел фильм ужасов – там тоже положено бояться, только всегда в глубине души знаешь, что это все нереальное, придуманное. Такое же ощущение у меня появилось, когда мы вошли глубже в лес, настолько все вокруг перестало походить на привычные городские пейзажи.

Лес начинался огромным папоротником, постепенно исчезающим и сменяющимся темно-зеленым мхом. Еще поражало обилие яркого света, слепящего глаза и напоминающего о том, что скоро станет жарко. Но солнце тут же спрятали широкие лапы высоких елей, темно-зеленые с коричневыми шишками, и стало прохладно.

Все вокруг было настолько ярко и красочно, что немного утомляло, поскольку чем-то напоминало картинную галерею. А если к этому добавить запах смолы, травы, сырой земли, цветов, красной, последней в этом году земляники – множество не связанных между собой оттенков, сплетающихся вместе в нечто тревожащее, напоминающее о чем-то давно забытом.

Даже дышалось как-то не так – хоть и вдыхал воздух полной грудью, но его почему-то не хватало, отчего сразу возникало желание прижаться к выхлопной трубе и снова почувствовать себя нормальным человеком. К сожалению, здесь не было столь любимой нами заводской гари и смога, царящего на широких улицах.

Легкий ветерок сначала освежал лицо, суша пот, но потом затерялся среди огромных коричневых и серых стволов…

И всего через сотню шагов как-то я и сам стал исчезать среди всего этого праздничного яркого великолепия, погружаться в нечто напоминающее транс, не признавая увиденное за реальность.

Ноги погружались во влажный от росы мох, проламывая прелые сучья, изредка скользя по твердой глинистой земле, с каждым шагом становилось все труднее удерживать равновесие. Несколько раз от падения спасался только тем, что хватался за кусты, а потом тряс рукой от боли, вытаскивая из ладони впившиеся шипы.

Сергей Сергеевич шел впереди, легко, свободно, по-моему совершенно не замечая, как здесь тяжело двигаться. Наверно, если каждый день ходить по такой почве, то привыкнешь, а мне это в новинку.

В этом лесу не хватало асфальта – твердого, нерушимого, с трещинами и родным запахом дорожной пыли и бензина…

Чем дальше мы заходили вглубь, тем становилось темнее, несмотря на то что день только начинался и солнце никуда не исчезло, просто его спрятала густая, словно сошедшая с ума растительная жизнь, переплетаясь между собой, создавая плотный полог, почти не пробиваемый для лучей светила.

Конечно, не джунгли, но местами нисколько не хуже. Такое же дикое буйство растительной жизни, красок и запахов. А внутри нарастает ощущение того, что что-то обязательно произойдет. Что-то плохое, что мне обязательно не понравится…