– Если ничего не делать, то вполне возможно. В мире известно немало случаев, когда шершни зажаливали свою жертву насмерть, люди и звери умирали от анафилактического шока.

– Так сделайте хоть что-нибудь, – прохрипел я от боли. – Посмотрите, во что они меня превратили! Я напоминаю подушку для отравленных иголок, вон, как меня раздувает, точно умру от аллергии. Мне больница нужна, и срочно, вызывайте вертолет!

Перед глазами все кружилось, а от слабости качало, в голове гудела сотнями шершней болезненная чернота, я с трудом соображал и едва выговаривал слова.

– И как же я вам его вызову, юноша? – вежливо поинтересовался Сергей Сергеевич. – Связи здесь нет, телефоны не работают, а до ближайшей больницы километров семьдесят.

– Значит, все? Смерть?! – Я не заплакал, сдержался, хоть на душе стало горько. И всего-то? Даже не пожил по-настоящему, а уже все закончилось. Зачем я только сюда пришел? – Сделайте хоть что-нибудь…

– Да, да, в этом вы правы, – покивал профессор. – Если не принять мер, точно умрете. Раздевайтесь немедленно!

Я, охая и ахая, начал сбрасывать с себя новый комбинезон, правда, на нем теперь виднелось немало пятен и ярко выделялась зелень от травы.

Господи, как же мне больно!

Слезы сами лились у меня из глаз. И при этом не было стыдно. От такого любой, даже самый крепкий мужик сломается, не то что я. Чего стоит сила и мощь человека против роя шершней? Вот если бы у меня был огнемет или хотя бы водомет, я бы им отомстил! Сволочи!!!

Сергей Сергеевич достал из своей котомки металлическую коробку, на которой был нарисован индийский слон, – в таких упаковках обычно индийский чай продают. В ней оказалась бело-желтая мазь, густая, плотная, словно вакса, которой чистят обувь. Вот ею профессор и начал меня мазать, осторожно втирая в каждую ранку.

После того как обмазал с ног до головы, налил мне самогонки в кружку и заставил выпить.

Кожа уже через пару минут стала гореть так, словно ее обмазали скипидаром, но после того, как жжение прошло, стало легче. Боль понемногу стала терпимой, а окружающее пьяно закружилось перед глазами.

– Одевайтесь, юноша, нам здесь задерживаться нельзя. Могут прилететь другие насекомые, больше и крупнее, и так легко будет не спастись.

– Это, по вашему мнению, было легко? – Я начал одеваться, временами подвывая от боли. – Лучше бы спросили, смогу ли идти?

– Спрашивать не буду. Бессмысленно это. Пойдете или умрете. Другого выбора нет. Уговаривать меня не надо, просить о помощи тоже. Сейчас как раз тот случай, когда утопающий должен спасать себя сам. Так что пошли. Я уже знаю, где мы.

– Где?

– В лесу, недалеко от нужного нам ручья. Пойдем по нему, там русло идет по оврагу, в нем на нас никто не набросится. Вы идете или останетесь дожидаться нового нападения?

Я встал, зашипел отболи, потом начал натягивать на себя комбинезон, подвывая и вскрикивая. Точно мне надо было умереть вчера! Утешало только то, что понемногу спадал отек с рук и лица и боль точно стала терпимой, да и голова немного прояснилась.

– Пойду, хоть и понимаю, что шансов на выживание нет, но надежда умирает последней. – Одевшись, я встал с травы и ощупал себя. Боль еще чувствовалась, но она слабела с каждой минутой. Я понимал, что умру. От яда шершней меня могли спасти только в больнице, потому что он воздействовал на все тело, отравляя кровь, печень, почки и сердце. Но сейчас это было неважно, поплакать над своим хладным телом смогу и потом. Наверное, если останусь жив. – Я готов.

Меня удивляло спокойствие профессора, но я неожиданно для себя поверил ему. Возможно, действительно меня снова спасет его мазь, тем более что руки уже вернулись в обычное состояние, а голова перестала кружиться, и тошнота уже не так подступала к горлу.

Мы пробились через кусты орешника и оказались на краю нового оврага.

– Здесь придется спуститься. Желательно двигаться медленно и осторожно, иначе можно и шею сломать. Спуск довольно крутой, да еще трава мокрая. Лететь хоть и недалеко, но приземление будет довольно болезненным.

– Спасибо вам за доброту вашу, за то, что ведете меня путем, где выжить невозможно. Хоть бы помогли, руку подали, я же умираю…

– Вам, юноша, уже ничего не грозит, и вы гораздо моложе меня, сами должны мне помогать, а не скулить.

Мы, держась за свисающие сверху корни деревьев и кусты, поползли вниз. Это оказалось совсем не просто. Крутой склон не позволял удержаться, стоило отпустить ствол осинки или ветку куста, как ноги начинали скользить по высокой влажной траве. Хватались за все, до чего могли дотянуться, и медленно шли ко дну. Фраза смешная, но в данном случае абсолютно правильная – мы действительно спускались к дну оврага.

Овраг оказался нешироким, метров пять, довольно глубоким, а в самом низу тек ручей. Здесь стоял такой промозглый холод, что даже волоски на руках и ногах встали дыбом.

Вода в ручье текла черная, как сажа, хоть при этом казалась абсолютно прозрачной и невозможно холодной, почти ледяной. Я смыл пот и грязь с лица и рук, но когда наклонился, чтобы попить, то профессор остановил, осторожно тронув за плечо.

– Здесь не пейте, юноша, болеть будете животом, а нам еще далеко идти, не хотелось бы вас на себе тащить.

– А что в ручье-то не так? – пробурчал я недовольно. – Снова демон прячется или шершни рядом?

– На этот раз все гораздо проще, в воде слишком много торфа. – Сергей Сергеевич показал рукой вверх по течению. – По берегу пойдем, но временами все равно придется пошлепать по воде. А демона здесь нет. Просто черный ручей выбегает из черного леса, поэтому и пить нельзя…

Мне стало смешно. Несмотря на то что боль еще не до конца ушла, и на то, что повода для смеха тоже не было, захотелось смеяться. Наверное, истерика. Или действие мази с самогоном.

– В темной комнате черный человек с черными руками ловит непослушных маленьких детей и ест живьем. Такими страшилками нас в детстве пугали…

– А я не пугаю. – Профессор аккуратно вымыл лицо и руки и зашагал бодрым энергичным шагом вдоль ручья. Вот уж кому ничего не делается – и насекомые его не трогают, и здоровья хоть отбавляй. Дедушка. Ровесник Ильича. Я взглянул на часы: они показывали полтретьего, время летело с бешеной скоростью, так скоро и вечер настанет.

– Вода в ручье черная?

– Похоже на то…

– Поэтому и прозвали Черным ручьем. А черная она, потому что бежит из болота и несет в себе частицы торфа, а торф действует на организм как слабительное…

– Понятно. – Я с опаской покосился на воду, мучительно вспоминая, что находится в армейской аптечке, есть там лекарство от поноса или нет. Должно иметься, но лучше не рисковать. – А почему лес назвали черным?

– Потому что горел он не раз из-за торфа. Нам придется через него идти, но попасть туда можно только одним путем – через ручей.

– Туристы поджигают, наверное, костры разводят? – решил показать, что тоже что-то понимаю. Телевизор смотрел, и не раз, знаю, из-за чего пожары бывают, пожарные рассказывали. Любят у нас лес поджигать, правда, насколько мне известно, еще никого не обвинили, потому как доказать такое невозможно.

– Туристы сюда не ходят. Пару раз геологические экспедиции здесь работали, а больше никого не бывает, кроме тех людей, что сам вожу. Но я костры не развожу в лесу и другим не даю.

– А геологи что искали?

Я спросил и вдруг понял, что не чувствую боли, хоть не так давно твердо знал, что умираю. Неужели так на меня подействовала профессорская мазь? Или его самогон так хорошо обезболивает? Я задрал рукав и посмотрел на руки: многочисленные точки, остававшиеся от жал шершней на коже, куда-то пропали, отек тоже исчез.

– Железо.

– Так значит, я прав – это из-за него здесь стрелка вращается?

Нет – точно ничего не болит. И перед глазами перестали порхать черные точки.

– Железо в торфе есть, его растения накапливают, потом на дно оседают, металл собирается в кринки, это такие куски торфа с землей и останками растений. Раньше люди из болота добывали железо, правда, получалось оно плохим по качеству из-за многочисленных примесей. На стрелку компаса кринки не действуют, потому что разбросаны по всему болоту, а не лежат в одном месте.

– Вы же сами сказали, что геологи здесь железо искали.

– Какой-то умник вроде вас, юноша, тоже решил: если стрелка вращается, значит, здесь есть руда, и направил сюда геологическую партию. Трех тогда человек здесь потеряли, двое утонули, один сгинул без следа. Из-за этого экспедицию пришлось свернуть, с тех пор сюда больше никто не приезжал. А на картах геологов появилась надпись: «В районе имеется источник неизвестного излучения, чрезвычайно опасного для жизни. Экспедиция возможна только при наличии специализированной техники, пригодной для прохождения болот, и специальных скафандров с высокой степенью защиты…»

– А вам-то откуда это известно?

– А я сам с этой экспедицией ходил, до самого болота довел. А как причитанье кикиморы услышал, сразу понял: дальше идти не стоит, раз она кричит, надрывается. Попробовал объяснить начальнику партии, что лучше вернуться, но меня не послушали.

– И что?

– Геологи – современные, хорошо образованные люди, для них так же, как и для вас, юноша, если наукой что-то не объяснено, то этого не существует. Посмеялись надо мной, стариком, и пошли дальше. О том, что получилось в результате, я вам уже рассказал.

– Но они были правы. – Я пожал плечами. – Так оно и есть, наука всему уже нашла объяснение.

И в самом деле: то, о чем чаще всего рассказывают местные жители, – есть суеверие чистой воды и глупости, которые придумываются от скуки, поскольку телевизора и радио здесь не имеется. А еще через какое-то время люди сами начинают в свои россказни верить. Заблудился в лесу – леший с дороги сбил. В болото попал – кикимора лютует.

– Не всему ученые нашли объяснение, многое до сих пор неясно…

– Лет сто назад объяснили ученые люди про болотные огни, и о том, что на болотах светится – метан это вспыхивает, так что кикиморы тут ваши ни при чем.

– А вы сами эти огни хоть раз видели, раз так уверенно об этом рассуждаете? – Профессор посмотрел на меня через плечо: по-моему, с усмешкой. – Это зрелище любого вводит в дрожь.

– Пока не довелось.

– Откуда же у вас, юноша, столь великие познания в этом вопросе?

– Благодаря науке. – Я развел руками. – Учился, образование высшее получил…

Мы пробирались дальше по оврагу, кусты постоянно преграждали путь, приходилось обходить и, чаще всего, лезть в ручей.

Ботинки на мне хоть высокие, армейские и теоретически не должны промокать, но уже после первого погружения в них противно захлюпало.

Только остановиться, чтобы воду из них вылить и носки выжать, смысла не было. Стоит ли выливать воду, если через десять шагов снова наберешь? К тому же берег ручья круто спускался к черной воде, в которой даже рыбы не водилось, поскользнуться легко.

– Так почему лес горит, если дело не в туристах?

Я это спросил только для того, чтобы не молчать. Противно это, сразу мысли разные в голову начинают лезть. О смерти. О прожитой жизни. О господи! Вот не повезло так не повезло!!! Здесь все убивает!

– Чаще всего из-за молний, которые в деревья бьют.

– Давно известно, что железо к себе небесный огонь притягивает…

– Известно, да только геологи ничего здесь не нашли, нет тут полезных минералов для добычи.

Несмотря на то что в овраге было прохладно и сыро, пот с меня тек ручьем. Одежда армейская, но после того, как пропиталась водой, идти в ней стало далеко не так приятно, как раньше.

К тому же устал. Давно так много не ходил по лесу. Да еще и после нападения шершней тело стало слабым, больным. А профессору хоть бы что: чешет себе впереди, и все ему нипочем. Вроде и немолодой человек, сто с лишним лет, если не обманывает, а силы и выносливости столько, что можно только позавидовать.

Примерно часа через полтора, когда я уже понял, что придется ночевать в овраге, мы уперлись в скалу, которую ручей прорезал на две неравные части.

Серый камень с темными прожилками тянулся вверх, поверхность гладкая, словно шлифованная. Скала поднималась метров на двадцать, корябая быстро темнеющее темно-серое небо. Без веревки и альпинистского снаряжения можно даже не пытаться подняться – зацепиться не за что, а падать придется на острые камни, которых лежало внизу немало.

И оставаться не хотелось: у ручья костер не разведешь, ровного места не найдешь, да и спать придется ногами в воде.

– В этом месте ночевать нельзя, – покачал головой я. – Наверно, придется вернуться обратно. Дальше дороги нет.

– Наш путь дальше по ручью, только так можно подняться до озера. Это хоть и неприятно, но вполне реально.

Профессор полез в воду, двигаясь к скале по воде, погрузившись в нее по пояс.

Я посмотрел и, поежившись от холода, полез за ним. Сергей Сергеевич приподнялся и, невероятно изогнувшись, полез прямо в расселину. Пришлось вслед за ним пролезать в холодной черной воде по гладкому, отшлифованному водой каменному ложу, которое тянулось вверх метров на двадцать.

Брызги били в лицо, ноги и руки от ледяной воды очень быстро перестали сгибаться и онемели. Поток воды оказался не очень сильным, но все равно норовил сбросить вниз. Хорошо, что в камне имелись неровности, за которые мы судорожно цеплялись и подтягивались, хоть временами даже просто удержаться оказывалось чрезвычайно трудно.

Я хватался за все, что мог, вставал на четвереньки, захлебываясь от бившей в лицо воды, чтобы на пару мелких шажков пробиться вперед. Останавливаться было нельзя, течение сразу медленно, но неуклонно начинало сталкивать обратно в овраг, ноги скользили по камню, а пальцы разжимались.

Быстро стемнело, в сером сумраке слышалось только наше тяжелое дыхание и плеск воды внизу.

Не знаю, каким чудом нам удалось долезть до края расщелины и выбраться из ручья на берег. Я упал на серый холодный песок черного озера, глядя на красное, словно обмороженное солнце, которое опускалось в мрачные чертоги черного леса.

Вид, надо сказать, открывался жутковатый.

Озеро с черной водой, гладкой, словно застывший битум, а в нем отражался лес с кривыми обгорелыми стволами, и это все – никаких других цветов, кроме черного и красного.