Читать книгу «Поздний гость: Стихотворения и поэмы» онлайн полностью📖 — Владимира Корвина-Пиотровского — MyBook.

Крест срединный

 
Я распял твое покорное детское тело
На высоком и не по росту большом кресте
И не видел снизу, как роза зрела
На пронзенном моим копьем животе.

И не расслышал я, что́ перед смертью шептали
Твои искривленные от боли уста;
А по бокам, в темноте, как цветы трепетали
Два пригвожденных кем-то Христа.

Я не видел, как опускались и подымались ресницы
Не по-детски прощающих твоих глаз, —
Только помню, в тучах грозовые зарницы
Расписали кровью небесный иконостас.

И один пригвожденный говорил другому:
«Тоскует дух мой, я изнемог»…
Расплясавшийся ветер подбирал солому,
Разворачивал одинокий далекий стог.

По земле пробирались густые тени,
Пугливо прижимались к высоким крестам,
Целовали перебитые бессильные колени
И отбегали к черным кустам.

И другой пригвожденный говорил с верой:
«В день твоей славы нас не забудь,
Не отмеривай тою же мерой,
Ты, не познавшая молока грудь!»

И когда я дождался лунного диска,
Сквозь поредевший расплесканный мрак
На два мертвых тела, обвисших низко,
С высоты глядел остеклевший зрак.
 

Поводырь всех скорбящих

 
Пречистая Матерь выходит встречать Сына;
Синие тропы расцветают золотым песком;
Тихоокий серафим из небесного кувшина
Заливает вечерние зори звездным молоком.

Над самой головою в измарагдовой чашке
Заулыбались, затрепетали голубые васильки,
Облака приоделись в чистые рубашки,
Набросали на пригорок розовые венки.

Я пойду к пресвятой Деве по звездному раздорожью,
Туда, где проглянул серебряный двурог,
Вызову тихонько светлую Матерь Божью
Из райского терема к себе, за порог.

Выйдет ко мне радостная и загадает вначале:
«Что ты здесь печалишься, грешная душа?
Выпей из моей чаши Утоления Печали», —
А я стану на колени и не приму ковша.

Посмотрит Владычица на меня с укором,
Засмутнеют жемчуги на вышивках ее риз;
Заплачу тихонько перед благостным взором,
Заплачу и укажу ей на землю, вниз.

Упрошу ее выглянуть за облачные подушки,
Покажу каменистый, поросший тернием край, —
А там, по бездорожью, бродит, шарит старушка,
Ищет ощупью двери в заповедный рай.

Для слепой не засветит Господнее солнце,
Не порадует старую Христова заря,
Так все и ходит от оконца к оконцу
Одна, без провожатого, без поводыря.

«Пресвятая Богородица, – проговорю я с плачем: —
Ты дозволь мне запреты Господние сломать,
Ты дозволь мне сбегать за кем-нибудь зрячим,
Чтоб проводил на небо мою убогую мать».

Затоскует тут Печальница и побежит шибко,
Повстречает, проводит странницу Москву…
А в небесных лугах заиграет лунная скрипка,
И серафим тихоокий преклонит главу.
 

* * *

 
Скучно смотреть, как дождь
Моет заржавленные крыши;
Хмурится в клетке дрозд,
За печкой скребутся мыши…

Забралась с куклой в угол;
Заплетает ей косичку,
Рассказывает про огородных пугал,
Про волка и про лисичку.

Заснула. У куклы глаза открыты, —
Не кукла, а такой ребенок…
Осенний дождик сеет, как сквозь сито,
Под желтым листом мокнет опенок.

Спит маленькая Божья Матерь
С розовой девочкой – Иисусом…
Вылез таракан на скатерть,
Подумал – и перекрестился усом.
 

* * *

 
Быть может, есть заветные границы,
Где скорби тень – чем гуще, тем светлей,
Где плевелы становятся пшеницей,
Где вал морской не топит кораблей.

Быть может, есть бездонные глубины,
Где радостью страданье расцветет,
Где все, что здесь, – лишь крылья голубины
Для тех, кто в ночь зовущую идет.
 

III

* * *

 
В поле водном месячный серп
Жнет и топит созвездий злаки;
В этот час печалится зверь
В недобитой душе собаки.

Мне не жаль крылатых потерь,
Я крылом не взмахну отныне —
Не орел, а раненый вепрь,
Я хочу умереть в долине.
 

Пути волчьи

 
Раздирает шаги гололедица;
Словно вымерла пушная тварь…
Помоги мне, святая Медведица,
Одолеть крутозубый январь.
Семь ночей моя серая молится
Богородице звездных полей, —
Допусти нас небесной околицей
К берегам, где шумит Водолей.
Волчьим ранам, скитаньям и голоду
На земле не наступит конца;
Пожалеешь ли алчущим смолоду
Златорунного мяса Тельца?
По степному уделу – обычаю,
Чтя великий закон вожака,
Мы попотчуем свежей добычею
И тебя, и святого щенка.
А натешившись вволю вечерею,
Соберем окровавленный мех
И распустим в метелицу серую
Для волчих, для волчат и для всех.
Чтобы видели все бездорожные
В дымном трепете утренних зорь,
Как идет на пути зарубежные
Искалеченный вьюгами вор.
 

Север

 
От мухоморов, от морошки
К реке плывет дурманный дух;
В рассветном небе гаснут плошки
И трепыхает злат-петух.
Спустила цепкую сорочку,
Примяла тяжко росный мох
И, дрогнув, вывернула кочку
Косым разметом крепких ног.
Сентябрь. Пора медвежьей свадьбы.
Проскачет вспугнутый олень.
О чем на счастье загадать бы,
Да чем прогнать тугую лень?
Вода боков не расхолодит,
Лишь смочит рыжую косу…
Сегодня, видно, Одурь бродит
В сторожко гукнувшем лесу.
 

Святогор-скит

[Святогор-скит]

 
Было то у Миколы-на-Проруби
В вечер синь, на сочельном посту;
Прилетели три белые голубя
И уселись рядком на мосту.

Говорит один: «слушайте, братие,
Наступает предсказанный час:
Ныне в ночь довершает зачатие,
Ныне в ночь дорождается Спас.

Не забудем же встретить желанного,
Принесем, заготовим дары:
Да возжгутся во имя избранного
По ярам, по дорогам костры;

Чтоб погрелися косточки битые
На веселом гудящем дыму,
Чтоб потешились, кровью облитые,
В костряном жаровом терему».

И другой говорит: «ты припомни-ка,
Не любил ли он трав и цветов?
Так поищем же, брат мой, терновника, —
Под снегами немало кустов.

Летом ало цвели тут репейники —
Расклюем, рассугробим снега;
Нам помогут святые келейники
Иль какой монастырский слуга».

И сказал тогда третий, вздыхаючи:
«Заготовим родному и крест —
Веселится он, казнь вспоминаючи,
Полетим да поищем окрест».
Улетели три белые голубя,
Говорят да поют на лету…
Было то у Миколы-на-Проруби
В вечер синь, на сочельном посту.
 

*

 
Шли, спешили дорогой прохожие
К той ли Проруби, в скит Святогор,
Два святые угодники Божие —
Сам Микола да воин Егор.

У Миколы сосульки всю бороду
Заковали в узор ледяной,
А Егорий, что яблоко с холода,
От мороза румяный, хмельной.

Из далекого странствия долгого,
Армяком заметая снега,
Исходили всю землю, от Волхова
До озер, где глядится тайга.

Порыбачили лето на севере,
Обновили сруба на Оке,
Погрозили сердитому деверю
На слободке в Великой Луке.

Исполняя заветы Господние,
Крыли тесом, строгали и жгли;
По Уфе, где река мелководнее,
С мужиком захмелевшим плыли.

Много сделали руки умелые,
Ворочаться пора в Святогор;
А навстречу им голуби белые
Пролетают, ведут разговор.

Как услышал Егорий воинственный —
Возгорелся в груди его гнев…
А над зорями вечер таинственный
Довершал многозвездный посев.

А под зорями, ризами снежными,
Как парчой голубой, убрана,
Источалась сияньями нежными
Неоглядная та сторона.

Да курился, кудрявее ладана,
На восковых сугробах закат,
Закровавив нежданно-негаданно
Вежи скитских трехъярусных врат.

«Да не быть по сему, неразумные!» —
Звонко воин Егор возопил,
И в ответ ему отклики шумные
С плачем встали из снежных могил.

«Для того ль мы ту землю лелеяли,
Распахали с трудом целину,
Чтоб Сыновние кости засеяли
Восприявшую Духа страну?

Для чего, по какому писанию
Вы тельца обрекаете вновь?
Для разбойного ли целования
Предаете Сыновнюю кровь?»

Отцветали на вежах цветения
Копьеносной вечерней зари;
И взыграли от вьюжного пения
На церквах голоса – звонари…
 

*

 
Отзывается с ласкою в голосе
Всех-Заступник, суровый с лица:
«Ой, Егор, не о каждом ли волосе
Попечение Духа-Отца?

Не греши: схорони же ненужное
Ты свое золотое копье…
Эк гульнуло смятение вьюжное,
Ни за что перемерзнет зверье!»

И повышли тут волки бездомные,
На слова те, из дебрей-лесов;
Собиралися рати огромные
Худошерстых заморенных псов.

С перебитыми лапами гнойными,
Без ушей, голося и скуля,
Выходили рядами нестройными
Из вертепов к скиту на поля.

Притащилась телушка безрогая,
Обомшелый невидящий кот,
Вол-печальник, овечка убогая —
Всякий Божий обиженный скот.

Загорелись зелеными свечками
В помутнелых просторах зрачки,
И двумя золотыми колечками
Над святыми сплелись светляки.

В тьму ночную, в метелицу серую,
По бокам, впереди, позади,
Покатилось: «о, Господи, верую,
Пожалей, отпусти и гряди!

Укажи нам дорогу спасения —
Что ни шаг, то тяжеле наш путь; В светлый час торжества воскресения
Не покинь свою тварь, не забудь.

И не бойся земного страдания:
В день великий венца и креста
Мы омоем слезами рыдания
Распаленные жаждой уста.

Мы повынем колючки терновые,
Чисто вылижем стрелы заноз
И могилы голгофские новые
Оплетем благовонием роз.

Выходи же – дождями кровавыми
Разгуляйся в засушные дни;
Стужу зимнюю, темень – забавами
Звонкогудых пожарищ пугни».

Приутихла тут вьюга-метелица;
Светел месяц окно прорубал,
Звезды по небу тропами стелются;
Божий воин Егор замолчал.

И неслышному зову внимаючи,
Примечая невидимый свет,
Отвечал им Микола, рыдаючи:
«Верьте, детушки, верьте: грядет!

Ибо нету такого моления,
Нет такого страданья и зла,
Для которых бы кровь искупления
Из Исусовых ран не текла».

И сказал, обращаясь к Воителю:
«Ой, сдается мне что-то, Егор,
Что мы рано взалкали обители, —
Не пора нам, сынок, в Святогор.

Нерадивые мы огородники:
Кто досмотрит без нас огород?»…
И свернули святые угодники,
Удалились от скитских ворот.

Воротились, гонимые вьюгою,
В те края, к тем ли Божьим углам,
Где поникли леса над Ветлугою,
Где в тумане почил Валаам.

В край, где хмурятся избы горелые,
Да вразброд голосят петухи,
Да летают три голубя белые,
Отпуская заране грехи.
 

Звездной тропой
Распятие, Воскресение, Вознесение

Всякая жертва солью осолится.

Марк IX, 49

I

 
О, мои сестры,
Глядите,
Как оскалились остро
Холодные копья!
Идите, идите,
Заполняйте собою вертепы и площади…
Уже падают снежные хлопья
С раскаленного неба;
Затрепетала земля, не смея заплакать от боли
По тебе, Господи!
Никнут в поле
Колосья ненужного хлеба.
Сестры мои!
Идите в притоны,
Разбросайте свое целомудрие
По грязным канавам:
Разве можно принять
Те стоны?
Отдайтесь греховным забавам
И разврату,
Продавайте себя отцу и брату
Примите бремя кровосмешения
И навсегда позабудьте дорогу
К обетованному.
Разве посмеете вы покупать спасение
Смертью Бога?
Откажитесь же от воскресения,
От чуда,
И, чтоб не свершить горшего преступления,
Погрузитесь в зловоние блуда.
И чем страшнее будет ваша жертва,
Чем безутешнее будут ваши страдания, —
Тем скорее он встанет из мертвых,
Чтоб освятить ваши поругания,
Чтоб вознесть ваш добровольный отказ
К самому сердцу престола.
И скажет он:
«Се – Аз,
И се – мои раны,
Мой стон.
Возлюбили меня больше спасения, —
Как оставлю их в их печали?»
Братья мои!
Что предсмертные взоры его тревожите
Верою?
Воздайте ему тою же мерою:
Распинайтесь, как можете —