3

Вторник, 20 сентября

Шорох дождя, шелест колес, гудит мотор, фырчит выхлопная труба, беззвучно крутятся мигалки на крыше «уазика». Долгов закрыт в зарешеченном отсеке, минут через пятнадцать он будет в отделе.

Севастьян поднялся на третий этаж, следователь стоял у трупа, что-то записывая, криминалист снимал следы, работа двигалась неторопливо, но спешить некуда.

Севастьян тихонько окликнул следователя, тот в спокойном раздумье глянул на него, кивнул, вышел на лестничную площадку.

– Давай понятых, обыск, выемка. Постановление сейчас подпишу, – сказал он.

Время за полночь, с понятыми могут возникнуть проблемы, но Севастьяна беспокоило другое. Те же понятые могли опознать его, скажут, что видели, как он заходил в дом вместе с Лизой. Или выходил от нее.

– Илья Данилович, тут один интересный момент… – издалека начал он.

Милованов поторопил его спокойным, беспристрастным взглядом.

– В пятницу я познакомился с женщиной. В баре. Хорошо провел с ней время. На этом все… Думал, все. А сегодня вот история получила продолжение.

– С Канареевой познакомился?

Спрашивал Милованов без напряжения в голосе, но в Севастьяна взглядом вцепился.

– Такое вот совпадение.

– Где ты находился сегодня в районе восемнадцати часов?

– В отделе. Сначала Пасечник совещание проводил, потом Брызгалов, я присутствовал.

– Тогда и переживать нечего, – ничуть не расстроился Милованов.

– Да я и не расстраиваюсь, просто помню, что у Лизы платок шелковый был, косынка, красивый такой платок, она его вокруг шеи повязывала.

– А на трупе платка нет?

– Может, преступник унес. Задушил и унес.

– С одной стороны, правильно, а с другой – там ведь следов и без платка хватает… Наверное, – пожал плечами Милованов.

– Что значит «наверное»?

– Боюсь, что преступник в перчатках был. На все пальцы, в том числе и на тот, которым безобразничал. Но думаю, потовыделение сможем снять… Понятых давай!

Понятых Севастьян взял из соседней двенадцатой квартиры, заодно опросил, кто что мог видеть. Никто ничего. И его самого в пятницу не видели.

Обыск начали с выемки одежды, в которой Долгов ходил на работу, с постановлением, под протокол, все как положено. Севастьян не поленился сунуть руку в карман куртки и на глазах у понятых извлек знакомый платок с геометрическими фигурами, от которых могло зарябить в глазах. Крюков не стал комментировать находку, но обратился с вопросом к соседке покойной, маленькой худенькой женщине с непроходящим удивлением во взгляде.

– Зинаида Сергеевна, скажите, вы когда-нибудь видели этот платок?

Женщина кивнула.

– Утром сегодня видела… И раньше видела, – немного подумав, добавила она. – Лиза его носила.

Милованов повел бровью, с невозмутимым торжеством глянув на Севастьяна. Еще один гвоздь нашли в гроб Долгова. Осталось только сережки найти, кошелек и телефон.

– Вы тоже видели?

Крюков смотрел на коренастого с хомячьими щеками мужчину. Румянцев Дмитрий Витальевич, семьдесят шестого года рождения. Он все время зевал, не скрывая своего раздражения, поздно, нормальные люди спят уже давно, а их каким-то непотребством заставляют заниматься.

– Не знаю, как-то не замечал.

– А что замечали? Может, Долгов похаживал к соседке? – спросил Севастьян.

Милованов смотрел на него с легким удивлением. Зачем спрашивать, если все и так уже ясно. Долгов убил, больше некому. На Севастьяна он, похоже, совсем не думал, а должен, хотя бы по долгу службы.

– Кто, Петя? Да Лиза его на нюх не переносила! – скривил губы мужчина.

– Могла поцарапать его?

– Кого, Петю?.. Ну так царапала, ногти у нее острые!

Румянцева возмущенно глянула на мужа, тот в ответ выразительно поднес палец к виску, но не покрутил, хотя и собирался.

– А давно вы Лизу знаете? – спросил Севастьян.

– Так, когда мы сюда въехали… Четырнадцать лет уже знаем, раньше здесь бабушка ее жила, бабушка умерла…

– Долгов утверждает, что Лизу бросил муж, это правда?

Милованов сам составил акт изъятия вещей, дал расписаться понятым и, с едва выраженным сомнением глянув на Севастьяна, вышел. Дела у него, а он пусть работает, если делать нечего, а как еще понимать?

– Ну не бросил, – замялся мужчина.

– Бросил!.. – отрезала женщина. – Живет с одной на «Пятерке».

– Роста чуть выше среднего, худощавый, но плечи широкие. Нос длинный, так?

– Да, Юра худощавый, но плечи обычные. И нос обычный, маленький нос… Ну, может, и не совсем маленький, но точно не длинный.

– А человека с длинным носом вы сегодня не видели? В районе шести вечера. Выходил из квартиры Канареевой.

– Да не видели ничего, – глянув на жену, неуверенно сказал Румянцев.

– И что-то вы все-таки видели?

– Видели, дверь открыта была… Приоткрыта… Я еще сказал, может, полицию вызвать?

– Почему не вызвали?

– Так, может, Лиза просто забыла дверь закрыть.

– А Лизу за этой дверью убивали.

– Мы же не знали, – вздохнула Румянцева.

– А потом она мертвая за дверью лежала.

– Ну-у…

– Долгов говорил, что Канареева однажды подвергалась изнасилованию. Что вы об этом знаете?

– Так Юра из-за этого и ушел, – пожал плечами Румянцев.

– Не вынес позора жены?

– Да дело даже не в этом… Она ведь заявление в полицию подала, а потом забрала.

– Бывает.

– А почему забрала? Потому что с насильником сошлась, загуляла с ним.

– Кх! – кашлянул в кулак Севастьян.

И такой поворот вполне возможен, существует же понятие «стокгольмский синдром». Только вот с примерами туговато, молчала память, ни одной подсказки.

– Юрка узнал и ушел, – сказал Румянцев. – С другой живет. Женился вроде.

– И кто насильник?

– А это к Юрке, если он скажет, тогда и я скажу, а так нет. Слово дал.

– Разберемся.

На всякий случай Севастьян поверхностно обыскал квартиру, сам составил акт и отпустил понятых. К этому времени и экспертная группа закончила работу, труп увезли, квартиру опечатали.

Севастьян вышел на свежий воздух, вдохнул полной грудью и, раскрыв рот, поймал капельку дождя.

– Красивая женщина – эта Лиза Канареева, – останавливаясь рядом с ним, сказал Милованов.

То ли просто себе сказал, то ли разговор с подвохом завел.

– Я ее не убивал. – Крюков полез в карман, вынул пачку сигарет.

– Я знаю, ты на дежурстве был, алиби у тебя.

Севастьян глянул на следователя с иронией проницательного человека. Не поверил ему Милованов, всего лишь вид сделал, и только показания сотрудников отдела убедили его в том, что он к убийству непричастен. Не мог капитан Крюков убить, потому как все время находился на виду. Старозаводск не самый большой город, и улица Красина находится ближе к центру, чем к окраине, но даже на машине Севастьян потратил бы на дорогу к Лизе не меньше десяти минут, а еще изнасиловать нужно, убить, вернуться в отдел. Полчаса на все про все нужно, никак не меньше. Ну не мог капитан Крюков убить, физически не мог. И Милованов в этом убедится. Наверняка он еще раз проверит алиби, опросит в отделе всех, он это умеет.

– Даже обидно, – сказал Севастьян. – Лиза погибла, а я о себе думаю, как бы крайним не остаться.

– Как ты с ней познакомился?

– В баре. Случайное знакомство. Ветреное… Я холостой, она не замужем, пересеклись два одиночества.

– Без продолжения?

– Без продолжения, – кивнул Севастьян.

Интересно, а почему Лиза так легко выставила его за дверь? Может, он не шел ни в какое сравнение с мужчиной ее мечты? Который когда-то изнасиловал ее… Кривой какой-то вариант, но с правом на жизнь.

Севастьян не стал делиться соображениями с Миловановым. Еще подумает, что он жалуется на свою несостоятельность. А там, где жалоба, там и злоба со всем оттуда вытекающим. Вдруг капитан Крюков решил отомстить женщине, которая отказала ему в продолжении романа.

Но к бывшему мужу Лизы он все-таки решил съездить. И на улицу Мира отправился утром ближе к обеду, сразу после смены. Начальство его не задерживало, раскрытие убийства практически в кармане, осталось только дождаться результатов экспертизы, и дело в шляпе. Никто не сомневался в виновности Долгова. Один только Севастьян задумался над розыском черной кошки в темной комнате. Его интересовал худощавый мужчина с острым носом. Возможно, это бывший насильник свел счеты с влюбчивой жертвой.

Улица Мира, дом стандартный для Старозаводска, пятиэтажный, брежневской эпохи, консьержа в подъезде нет, видеокамеры тоже, дверь запиралась на примитивный кодовый замок. Три цифры на кнопках стерты пальцами, «два», «шесть» и «восемь». Крюков набрал «двести шестьдесят восемь», замок не щелкнул, «шестьсот восемьдесят два» – снова прокол. Дверь сдалась на четвертом варианте из возможных шести.

В подъезде пахло краской: почтовые ящики покрашены, об этом предупреждала табличка. И очень хорошо, что кто-то догадался ее прилепить. Крайний ящик слишком близко примыкал к дверному косяку, немудрено задеть его плечом. И похоже, кого-то неудачно шатнуло, краска на ящике в одном месте уже смазана. Крюков усмехнулся, представив, как ругался бедняга. И как ругался бы он, сам окажись на месте несчастного.

И стены в подъезде покрашены, но на первой же межэтажной площадке Севастьян заметил надпись «Лиза – кошка драная!». Гвоздем или еще чем по стене водили с такой силой, что новый слой краски не смог скрыть надпись. Уж не бывший ли муж Лизы постарался?

Крюков поднялся на четвертый этаж, нажал на клавишу звонка, но за дверью тишина. Или дома никого нет, или затаились жильцы. Может, Румянцев позвонил, предупредил.

Севастьян уже собрался уходить, когда с лестницы донесся легкий перестук женских каблуков. Он увидел молодую женщину с большими глазами на узком, вытянутом вперед лице, ладная, стройная. Гладко зачесанные волосы русого цвета под чепчиком, розовые щечки, верхняя губа чуть приподнята, зубы блестят, как жемчуг. Зеленая жилетка с известной эмблемой выдавала ее принадлежность к магазину, размещенному на первом этаже здания.

Женщина повернулась к двери, возле которой стоял Севастьян, остановилась, настороженно глядя на него.

– Капитан полиции Крюков!

– Да я знаю…

– Кто-то позвонил?

– Никто не звонил, видела я вас, в форме. В магазин к нам как-то заходили.

– Странно, что я вас не запомнил… Девушка вы видная… Марина Канареева?

– Да, Марина… На пять минут забежала… – Одной рукой женщина указала на дверь, другой повела вниз, где находился магазин.

– А где муж?

– На работе, где ж еще?

– А где его бывшая жена?

– Почему вы спрашиваете? – нахмурилась Канареева.

– Не знаете?

– Что я должна знать?

– Убили Лизу… Изнасиловали и задушили.

– Изнасиловали? – В глазах женщины промелькнуло что-то вроде злорадства.

– Вас это не удивляет?.. Может, с Лизой уже происходило что-то подобное?

Севастьян говорил, а женщина слушала, с каждым произнесенным им словом все заметнее возбуждаясь. Возможно, она не желала Лизе зла, но сама природа соперничества настраивала ее против бывшей жены своего мужа. И заставляла сейчас торжествовать бесконтрольную часть души. Но умом она понимала, что выражать свою радость ни в коем случае нельзя. И не по-людски это, и заподозрить могут.

– Я слышал, она заявление в полицию подавала об изнасиловании.

– И я слышала, – кивнула Канареева. – Но как там и что, я точно не знаю.

– А не точно?

– Ну да, было. Юра заставил ее в полицию идти. Она не хотела, а он заставил. А потом она заявление забрала, Харитона своего чтобы спасти.

– Кто такой Харитон?

– Леня Харитонов, они с Юрой на одной улице жили. И учились… в четырнадцатой школе.

Севастьян кивнул, знал он такого Харитонова, тридцать семь лет, первый срок отсидел за изнасилование, второй получил за ограбление. Девушку ограбил, возможно, хотел изнасиловать, но жертва смогла вырваться, Харитону досталась только ее сумочка. Все это Севастьян знал, потому что дело через его руки проходило. Но чтобы Харитона обвиняли в изнасиловании Лизы Канареевой, не слышал. И о заявлении, поданном ею, не знал, только собирался поднимать архивы.

Харитонов сидит, пять лет за грабеж отмотал, срок уже на исходе. Здоровый мужик, рослый, сильный, борцовская шея, тяжелый кулак. Сто тридцать первая статья жизнь ему не сломала, пытались в тюрьме наказать его за изнасилование, так он зубы озабоченным правдолюбам выбил, больше желающих не нашлось. Но так и Севастьян далеко не слабак, физически развит и на внешность не жалуется, но, видно, что-то не устроило в нем Лизу. Может, ей погорячей хотелось, вот и не выдержал он сравнения с Харитоном.

– Что еще вы об этом Харитоне знаете?

– Да ничего… Знаю, что за изнасилование отсидел. Вышел и сразу на Лизу полез. Юре назло изнасиловал!..

– Это Юра сказал, что назло?

– Да, так говорил… И еще сказал, что Лизе с ним очень понравилось.

Севастьян плотно сжал губы, чтобы не скривить их в насмешке. Вспомнил надпись на стене. Он мог понять состояние мужчины, чья жена изменяла ему со своим насильником, но писать о своем к ней отношении на стенах подъезда – это ни в какие рамки. Вроде бы взрослый мужчина этот Юра, а ведет себя как сопливый пацан. Впрочем, это не преступление, тем более что надпись уже закрашена.

Харитонов отбывал срок, убить Лизу он не мог. У Канареева нос не длинный, но тем не менее Севастьян спросил, где находился он вчера в момент убийства. Юра Канареев работал мастером по ремонту холодильных установок, домой вернулся в половине шестого. Заглянул по пути в магазин к Марине. Она проводила его домой, накормила, он отравился в душ. Через час заглянула снова, Канареев спокойно смотрел телевизор.