– Значит так, товарищи, – седой человек в дорогом импортном костюме и модных очках обвёл взглядом присутствующих, – или господа, как это сейчас принято? Ситуацию вам полностью обрисовал товарищ из Комитета.

– Не Комитета – эФэСБэ, – тихо поправили из угла.

– Не важно. Короче, ситуация нетерпимая, надо ее решать. Я разговаривал на самом верху, – он сделал небольшую паузу, – там очень недовольны. Вы понимаете – карт-бланш нам не дадут: не те времена, но и особо придираться тоже не будут. Вот так. А вообще-то, я не понимаю, – он повернулся к директору НИИ Прикладной Химии, – вы что, сами не в состоянии справиться с этим как его… Парнокопытным?

– Паперным, – тихо поправили из того же угла.

– Как? – горько спросил директор – низенький толстенький академик. – Из партии исключить? – так он в ней сроду не был, да и что она сейчас… Премии лишить? – ну, так не купит он себе лишних две бутылки пива – знаете, какие у нас сейчас премии… Выгнать с работы? – так представляете, какой шум поднимется? В Гринписе он свой, у местных «зеленых» тоже, а «Мемориал»? А Боннэр, у которой он каждую субботу пасётся? Выгоните, попробуете – через два дня сто пятьдесят западных газет, да и наших тоже, завопят, что репрессирован борец за окружающую среду, за демократию, за чёрта в ступе… Думаете, это увольнение не свяжут с его заявлением о продолжающихся в нашем НИИ работах по химоружию?

– Зелёные, – пробурчал в модных очках, – звезднополосатые, желтоблакитные… Хосподи! Докатились: несколько серьёзных организаций не могут заткнуть рот одному болтуну. Резюмирую: ситуация нетерпимая. Надо решать. И решать – вам. Ну а мы – если что помочь…

– Феликс Юрьич, – после отъезда седого обратился академик к эфэсбэшнику, – вы ведь говорили как-то, что у Паперного где-то там, в Дубне, кажется, пассия… Может, их сфотографировать в постельке…

– Господи! Ну что вы говорите? – отозвался тот, – Жены у него нет, кому мы эти фотки предъявим? Гринпису? Так это же не американский Конгресс. Им всё равно, с кем он трахается, лишь бы не с моржихой или там… Да и не любовница это, а первая любовь, ещё со школы. Они и не видятся, только переписываются, правда, очень пылко. Фотки – не то… Хотя… подумать об этом стоит.

Через две недели старший научный сотрудник НИИПРИХИМа Паперный стоял перед директором института.

– Прекрасно вас понимаю, милейший Михаил Давидович, – вкрадчиво, но тепло говорил академик. Конечно, поезжайте. О работе не беспокойтесь, здесь всё же не дети, да и план вы оставили подробный, видел, хвалю. Только вот одна мелочь. Чисто для проверяющих. Знаете, времена новые, но и старых инструкций никто не отменял. Два месяца за свой счёт, это, знаете… Лучше так: командировка по линии «Гринпис» с такого-то на неопределенное время. Вернётесь – поставим дату. Вам всё равно, а отделу кадров спокойней.

Еще через два дня СНС НИИПРИХИМа Паперный сидел в кресле напротив главврача специализированной клиники неврозов им. профессора Хорвата в подмосковной Дубне.

– В общем, Михаил Давидович, ничего страшного. Но подержать ее здесь, полечить – поправился главврач – придётся. А теперь извините великодушно, я – на совещание. А вам всё очень подробно объяснит старшая медсестра отделения, кстати, очень опытная медсестра, рекомендую, – Хронина Нина Каллистратовна.

– Понимаете, Михаил Давидович, – говорила Хронина, – когда они прогуливались по саду перед главным зданием клиники, – она обратилась к нам в первый раз два года тому назад. Вы не знали. Естественно. Она вам об этом не писала. Нет, то, что у неё – конечно, не сумасшествие. Вы знаете, мы, медики, вообще не употребляем таких слов. Это, как минимум, не научно. Но здесь действительно ничего опасного. Нужно только время, терпение и – тут она проникновенно посмотрела в глаза Паперного – хоть немного любви и понимания… Дело в том, что отношения с вами, я знаю, что только письма, знаю… у нее стали чем-то вроде мании. Всё, что она писала вам про своего мужа… – нет у неё никакого мужа, и не было. Она просто… сначала боялась себя и своего чувства – отсюда выдумки про семью, а потом запуталась, испугалась, в общем, вы понимаете. У нас таких женских историй, знаете сколько? – Словом, Михаил Давидович, дорогой, мы её немножко подготовили, теперь всё зависит от вас… На сколько у вас отпуск? – и месяц, и два? Отлично. Будете приходить раз в два-три дня, гулять, беседовать, я уверена, это даст положительный результат. Всё. Идите. Я вам там не нужна. По этой дорожке до чугунных ворот, они открыты, потом всё время вперёд, там будут следующие, она там. Ждёт. Ну, ни пуха!

«Подумать, как все поворачивается, – думал Паперный, не забыв послать “к чёрту” милую Нину Каллистратовну, – бедная Лариса! Почему не написала, что одна? – я бы сразу… Сколько же это мы не виделись?»

– Всё в порядке – доложила главврачу Хронина и тихо вышла из кабинета. В коридоре она остановилась у окна и закурила длинную сигарету Данхилл, щёлкнув красивой импортной зажигалкой. По дорожке сада медленно, задумчиво шёл их новый пациент, бывший СНС НИИПРАХИМа Михаил Давидович Паперный. Он шёл по направлению к чугунным воротам, которые, этого он не знал, закроются за ним навсегда, а у вторых, несуществующих, его встретят два санитара, которые и решат за него все его бывшие и будущие проблемы. Михаил Давидович шёл медленно, потом вдруг ускорил шаги и быстро, решительно двинулся по длинной и прямой, как стрела, дорожке сада. Медсестра долго смотрела ему вслед…

Рассказ третий: «Ночное задание»

– А почему «медсестра-то»? Ты что, в медицинском училась? – сидящий в кресле бритоголовый «бык» с удовольствием разглядывал длинноногую, с роскошной грудью и прекрасной формы жопочкой красотку, наводившую макияж перед высоченным, в два человеческих роста, зеркалом.

– Какой там медицинский! В тюрьме кличку дали.

– Ты что, сидела? – в голосе «быка» проступило уважение.

– Да нет, – совершая какие-то действия кисточкой, отозвалась красотка, – только этого не хватало. Я тогда путанила в Европейской, ну, шеф и послал меня в Крестуху. К серьезным людям. У них там в камерах, вообще-то, всё было – кроме баб. Ну, меня и послали им помочь. Типа расслабиться и тэ-пэ. А мне что, работа есть работа. Там, конечно, бесплатно, но никогда не знаешь, что может пригодиться. А мужчины там действительно сидели серьезные. У них сам начальник корпуса, полковник, как мальчонка, шестерил. Так вот, там был один авторитет из Средней Азии, то ли узбек, то ли таджик, я в них не разбираюсь, в гостинице у меня только фирма, так он всем мужчинам говорил «брат», а женщинам – «сестра». И когда меня трахал, всё время говорил: «Ты как мэд, сестра. Ты как мэд, сестра». Вот они, остальные, и прозвали меня «мэдсестра». А оттуда на волю как-то передалось. Теперь уже все: «медсестра» да «медсестра». Так и пошло. Я привыкла.

– А спидович где приобрела? – поинтересовался второй, помельче и прыщавый, но тоже бритоголовый.

– Да уж не за партой, понятно, – ответила красотка, отойдя, наконец, от зеркала. И ведь никогда же не шла с азиатами, только с фирмой, а тут купилась. Красавчик, весь в золоте, одна булавка с брюликом чего стоит, да и подруги с опытом говорили: не пренебрегай арабами, у них миллионеров – каждый второй. По нефти. Вот и приобрела – на весь миллион.

– Кончили разговоры. К делу, – появившийся без стука молодой человек с дипломатом внимательно посмотрел на девушку. – Лариса, готова? Пошли, – уже вдвоём, без охраны, они подошли к маленькому смотровому окну, через которое был отлично виден отдельный кабинет ресторана ***. – Вот этот, в сером пиджаке и в очках. Посмотри хорошенько, не перепутай. А перепутаешь – поправим, – он хищно усмехнулся. – Считай, что тебе повезло: парень красивый, да и в постели, говорят, гигант – бабы от него без ума. Так что работа у тебя будет приятная. Вот ключ от номера на втором этаже – там всё: прикид, драгоценности, сумочка, туфли, всё, что надо, в лучшем качестве, без подделки. В сумочке штука баксов – твоя. Еще колечко с бриллиантиком. Значит так: твоя работа – две ночи. Это, чтобы с гарантией. И гуляй. Но две ночи надо работать хорошо. Через час жду тебя здесь. Знакомство и прочее – дело наше. Всё.

Утром следующего дня Лариса лежала на шикарной, громадной, как лётное поле, кровати, отдыхая от только что отбушевавшей любви, и удовлетворенно мурлыкала под восхищенным взглядом любовника.

– И откуда ты такая взялась? – в который раз говорил он. – Где я только ни был, чего только ни видал – и Бразилию, и Таиланд, в швейцарской Давосе был на симпозиуме, там элита со всего мира, а самое прекрасное, – его руки опять потянулись к её груди, – оказалось здесь, в своём городе. Под боком.

– Лара! – продолжил он, оторвавшись от ее губ. – У меня сейчас дел буквально на два-три дня. Потом – поедем… куда ты захочешь: Канары, Багамы, Амазонка, Ниагара – на неделю, вдвоём, Лариса, а?

– Ми-и-лый, милый мой, – говорила, она, перебирая пальцами его волосы, – какая неделя? – ты же знаешь, я замужем, через два дня муж приезжает, всё, что я могу – это остаться с тобой – боже, как я этого хочу – ещё на одну ночь. Еще на одну неземную, волшебную ночь. Поэтому распорядись сделать нам кофе, пей, одевайся – и поскорее возвращайся. Я буду тебя ждать здесь. Слышишь: я бу-ду тебя жда-а-ать.

– Жалко? – спросила себя Лариса, когда дверь спальни закрылась за мужчиной. – Жалко, жалко, жалко, да нет, не жалко. Все они дерьмо, и этот такой же – ласковый.

Она стояла у большого, «венецианского» окна, украшавшего шикарный трёхэтажный особняк, расположенный посреди огромного, обнесённого сплошной оградой, участка. Выйдя из дверей, Марат Дмитриевич Панов – так со временем будет высечено на могильной плите – подошёл к своему, уже выведенному телохранителем из гаража, Мерседесу и, послав воздушный поцелуй окну спальни, сел рядом с водителем. «Мерс» легко взял с места и тихо пошёл по направлению к уже начавшим открываться воротам.

Держа у распухших, нацелованных за ночь губ длинную сигарету Данхилл, только что прикуренную от красивой импортной зажигалки, «Медсестра» долго смотрела ему вслед…

6 августа 1998