Вот тут и начались загвоздки. В Норильске почти всё принадлежало Норильскому горно-металлургическому Комбинату (НГМК). Все дома, гостиница, общежития, магазины, рестораны и столовые, продуктовые и промтоварные базы, институт и техникум, даже больницы и поликлиники. Не входили в комбинат только школы, милиция, суд, прокуратура и КГБ. Дороги, порты, аэропорт тоже входили в структуры этого гиганта. Основными, конечно, были производственные предприятия – рудники, фабрики и заводы, транспортные, ремонтные и строительные объединения. На комбинате тогда работало 115 000 человек из 180 000 населения Норильска. Самыми многочисленными подразделениями, кстати, были не металлургические и не горнорудные, а Управление торговли – 15 000 работающих и Управление снабжения 3200. Первое подразделение Комбината, с которым мне пришлось познакомиться, был Жилфонд, который подчинялся заместителю Директора комбината по быту. Наша «Сибмонтажавтоматика», к сожалению, не входила в состав Комбината, а работала на субподряде у строителей. Входили мы в состав Всесоюзного министерства Монтажных и специальных работ. Своего жилья фирма не имела, а получала раз в год определенное количество квадратных метров от комбината. Для решения вопроса о моём расселении требовалась виза заместителя директора по быту. Попав к нему на прием, я узнал, что мест в семейном общежитии не хватает и для своих, комбинатских, а в простое меня поселить не могут, так как я, «к сожалению», женат. Вернувшись в управление, я рассказал о своей беде начальнику. Он изготовил письмо на имя того же зам. нач. по быту, где просил выделить молодому специалисту с женой несколько квадратов под жилье в счет будущих площадей, выделяемых управлению в начале года. Вариантов со съёмом жилья в те поры никто не знал. Прописаться можно было только у родственников и то с большим трудом.

Александр Иванович Шерер, а именно он занимал тогда должность зама по быту, запомнился мне на всю жизнь. У его секретарши я узнал, что он родом из Одессы, что придало позитива моим надеждам на положительный ответ – всё-таки мы земляки, он же должен видеть по документам, откуда я прибыл. Но, не тут-то было! То ли у него язва разыгралась, то ли он не жаловал «некомбинатских», но пообщаться мне с ним пришлось долго.

– Нет у меня свободного жилья!

Объявил он, мельком взглянув на письмо. Иди. Я опешил, стал бормотать, что приехал на работу, а меня не могут принять без прописки.

– Селите хоть в общежитие, но решите вопрос!

Ничего не помогало. Управление посылало меня к Шереру, тот с очередным отказом выгонял. Мой начальник уже стал предлагать мне ехать в Хабаровское управление, там, мол, жильё дадут. Он, оказывается, только месяц, как приехал в Норильск на повышение из Комсомольска – на Амуре, где работал начальником участка. В Норильске он еще не познакомился достаточно с руководством, не знал местных раскладов, и не стремился лезть на рожон по мелочам.

К этому времени, а прошла уже неделя моих мытарств, в транзитном общежитии начали намекать, что пора бы и «ехать дальше». На нашу удачу инженер по технике безопасности Женя Морозов просился в отпуск, его жена с двумя дочками уже уехала, а его не отпускали. Начальник поставил ему условие, пустишь к себе вновь прибывших, пока решается вопрос с жильем, отпущу. Женя с радостью согласился и помог нам перебраться в его двушку в хрущевке. Сам улетел на следующий день. Пора было мне приступать к действиям решительным. Уезжать, сдавшись, я решительно не хотел. В очередной раз, придя в приемную к Александру Ивановичу, я узнал, что он распорядился меня больше не пускать в кабинет. Я дождался, когда выйдут очередные посетители и вошел без приглашения, заявив, что не выйду, пока он не решит вопрос с пропиской!

– Вы не сделаете из меня советского безработного, а если сделаете, будете отвечать!

На это моё заявление он начал кричать, что если я сам не освобожу кабинет, то он вызовет милицию, и меня привлекут за хулиганство.

– Вызывайте! – с радостью согласился я, – пусть и милиция будет свидетелем попирания прав молодого специалиста!

Он сбавил тон, оделся и ушел, сказав секретарше, что его сегодня больше не будет.

Не знал Александр Иванович, что я прошел школу борьбы с бюрократией «имени Гарика», у которого снимал с друзьями комнату на втором курсе. Меня так просто не скушать! На следующий день пошел я по инстанциям, благо все они находились в одном здании на Ленинском проспекте, аккурат, напротив нашего временного убежища. Сначала посетил Горком Комсомола на первом этаже. Имел приятную, но совершенно бесполезную беседу с первым секретарем. У них, мол, нет влияния на распределение жилья, другие задачи, энтузиазм молодежи, трудовые подвиги… В общем, пусто. Поднялся я этажом выше, в Горисполком. Орган Советской Власти, в лице зампредседателя, поведал мне о полном отсутствии таковой в руках Исполкома. Всё в Комбинате! Мы сами со своими педагогами и библиотекарями к ним на поклон ходим. Выделяют мало, пожаловался он, посоветовав идти к Шереру.

В поисках какой-то власти я поднялся на третий этаж в Горком КПСС. Записался на прием к первому секретарю на послезавтра. Ждал два дня, чтобы узнать, что секретарь вычеркнул меня из списка, заявив, что по жилищным вопросам не принимает. Я всё-таки дождался окончания приема и отбывающему на очередное совещание «Первому» высказал всю нелепость моего положения, напирая на невозможность воспользоваться конституционным «правом на труд»! Видимо слово Конституция было ему неведомо, а заботы о светлом будущем всего человечества так его занимали, что отвлекаться на мои мелочи у него не было возможности.

Его секретарша выслушала мою историю, посочувствовала и посоветовала зайти ко Второму секретарю Горкома. Второй секретарь традиционно курировал производство. Я попросил записать меня на прием.

– Да иди так. Он у нас всего три месяца. Пришел с Обогатительной фабрики и еще не успел обюрократиться.

Фамилию Второго помню до сих пор. И помнил, когда сам стал начальником управления, никогда не вел записей на прием, работники могли заходить ко мне со своими вопросами в любое время. Владимир Иванович Селезнев, симпатичный, лет тридцати брюнет принял меня сразу. Посмотрев моё направление на работу, он удивился:

– А в чем дело? У нас с молодыми специалистами никаких проблем не бывает.

Я рассказал о своих боях с Шерером. Селезнев удивился и попросил секретаря связаться с ним. Секретарь сообщила:

– У Александра Ивановича идет совещание, и он просит перезвонить.

– Ничего. У нас вопрос короткий, пусть возьмет трубку.

– Здравствуйте, Александр Иванович! У меня тут сидит молодой специалист Гринспон Владимир Маркович… Ах, вы знакомы.

Секретарь послушал, и лицо его стало вытягиваться в недоуменную гримасу.

– Послушай, он говорит, что ты требуешь двухкомнатную отдельную квартиру! Так?

Я, опешив от такой изворотливости зама по быту, выпалил:

– Да мне прописка нужна, чтобы к работе приступить! Хоть в общаге!

Селезнев всё понял, улыбнулся, и продолжил в трубку:

– Он согласен на комнату. Хорошо?

Он выслушал ответ и дал отбой.

– Завтра с утра, к 8-00, приходи в жилфонд, назови фамилию. Тебе выпишут смотровой ордер, если не подойдет, дадут другой. Выбирай.

Едва дождавшись утра, я пришел первым к заветному окошку и получил бумагу с адресом. Нам предлагалась комната, аж 18 квадрат, в двухкомнатной «хрущевке» с одними соседями. Комната показалась нам огромной. В квартире были все удобства: ванная, совмещенная с туалетом, коридор и кухня в 5,5 кв. метров. Пол был выстлан еще только появившемся тогда линолеумом светло – серого цвета. Соседи – молодая пара без детей. После одесского подвала это жилье казалось для нас сказкой. Мы не стали смотреть дальше и согласились. Ордер мы получили в тот же день, а на следующий сдали паспорта на прописку.

Заканчивая описание моей борьбы за законную жилплощадь, не могу не упомянуть, что лет через 5–7 после этих событий Александр Иванович Шерер благополучно сел в тюрьму вместе с главным бухгалтером комбината. Что-то мухлевали с доверенным добром. В тюрьме ему не понравилось, и он умер там года через три.

Пришло время обзаводиться обстановкой. В магазинах в те времена мебели практически не было. Стояли какие-то монстры производства местной тюрьмы. Но на стенах домов попадались объявления о продаже или желании купить что-либо. Нам попалось объявление семьи отъезжающей из Норильска, как здесь было принято говорить – «на материк». Сложив вместе все наши подъемные и деньги от родителей, мы купили довольно сносную мебель производства г. Иваново. Трехстворчатый шифоньер, диван-кровать, стол со стульями и даже тумбу с зеркалом в рост человека – трельяж. Всё было светлого дерева, в комплекте. Купили и телевизор на ножках, тюль на окна. В общем, не комната, а сказка.

Через два года, как раз перед рождением нашего первенца Алеши, нам повезло в квартирном вопросе еще раз. Соседи решили уехать на родную Кубань, вторая комната освободилась. Я, вооружившись справкой об ожидаемом семейном пополнении и ходатайством с работы, ринулся по инстанциям с целью оставить освободившиеся девять метров жилой площади за нами. Параллельно решал сложнейший в те годы вопрос с квартирным телефоном. Могу похвастаться, что вез я молодую маму Таню с малышом из Родильного дома в отдельную двухкомнатную квартиру с телефоном! Тогда для семьи из трех человек это было чудом! А телефон был вторым чудом. До сих пор помню номер 2-41-04.