Глава 21. Месть навозного жука

Лакрин вернулся на Пелопоннес с плохими известиями, но диархи и Коллегия эфоров не осудили его действия. Спарте действительно было не до войны. Тем более глупой и бесперспективной войны за продажных ионийцев, которые всегда метались между афинянами и Лакедемоном.

Слабоутешительной, но все же компенсацией провальной миссии уважаемого эфора в Азию была выдача дерзкого критика Дельф горбуна Эзопа оракулу, что спартиаты сделали с чувством глубокого удовлетворения. Во-первых, практикуемая в Спарте евгеника – учение о наследственности – позволяла выносить приговоры горбунам и неполноценным еще до осознания теми собственного уродства, дабы не тратить время на обучение и воспитание неспособных калек, а во-вторых, моральные выродки, коим, бесспорно, по мнению Коллегии, являлся Эзоп, тем более были достойны смерти.

По поводу предстоящей расправы над Эзопом Лакрин произнес блистательную речь, не раз прерываемую аплодисментами:

– Нет, неспроста увечья раздаются на Олимпе. Помешанный, рожденный в рабстве, но в силу хитрости и подлой изворотливости раздобывший статус гражданина, это подобие человека удостоилось почестей в стане врага Эллады. Кощунник и извращенец, Эзоп не считает свое явное предательство изменой крови, переворачивая смысл и путая эллинов своими толкованиями. Он подрывает дух сопротивления иноземцам. Он низвергает всех богов, насмехается над оракулом, их волю доносящим. Этот кривой старик порочен в облике и морально. Но предоставим право казни Дельфам, тем самым подчеркнув, что Спарта – часть Эллады, тем самым доказав, что Спарта – ее честь!

Желая не столько умаслить религиозный центр Эллады, сколько насолить Киру, хотя бы таким образом показав ему свое пренебрежение, Коллегия вынесла решение доставить Эзопа к подножию Парнаса не откладывая, прямо в разгар пифийских игр. Благо Дельфы находились от Спарты на расстоянии двух дней неспешного пути.

Эзопа заковали в кандалы и повели пешком прямо до Фокиды, где возвышался Парнас.

Стерев все ступни и щиколотки в кровь, Эзоп предстал перед советом жриц в святилище Аполлона. Старшая Пифия не очень-то обрадовалась появлению того самого Эзопа, коего жрицы обвиняли в богохульстве, а спартиаты в измене. Отчего они не убили его в Лакедемоне, предоставив пролить кровь мерзавца в святом для всей Эллады месте?

Но делать нечего. Грубые спартанцы никак не брали в толк, что лучше золота нет дара. Уродец ничего не стоит! Но слово, как стрела. Раз выпущено – значит, вернуть. Эзоп так насолил провидцам, что учинить над ним расправу стало делом принципа.

Оракул удалился на совет всех жриц. Тем временем Эзоп, не церемонясь, опустил окровавленные ступни в фонтан с водой, а следом, едва утолив боль и жажду, лег на ступени у алтаря Муз, откуда доносился волшебный звук кифар. Он услаждал слух старика, не то что скрип колес на гонках колесниц, готовящихся к забегам на приз Пифийских игр.

Для старика смотреть на скачки и атлетов было омерзительным занятием. Он находил в этих игрищах святотатство и осквернение обители разума телесными состязаниями…

Наконец удалившиеся жрицы вернулись. Оракул вынес свой вердикт.

– Что скажешь ты, несчастный и обиженный пороком, перед смертью, заслуженной и неотвратимой? Есть что сказать, или умрешь немым, каким на свет родился?

– Мне радостен такой исход, хочу сказать «спасибо»! – улыбнулся горбун.

Пифия закрыла глаза, словно получила удар под дых, но продолжила дискуссию:

– Ты возбудил негодование Эллады, стал изгоем в своем народе и заслужил презрение. Чему тут радоваться?

– Народ меня презрел, не боги, богами я любим! – уверенно заявил Эзоп.

– Отчего же, можешь ты доказать голословное свое утверждение?

– Чего доказывать! Еще мудрец Солон, коего я очень уважаю, сказал, что смерть – итог всей жизни. А смерть моя в святилище Эллады, здесь, в Дельфах, есть признание моих заслуг перед богами!

– Признание твоих заслуг? А не преступлений перед теми, кому Олимп доверил откровения?

Жрицы нашли споры с безумцем бесполезными и уже хотели разойтись, предоставив палачам возможность исполнить вынесенный приговор, но Эзоп вдруг взмолился:

– Вы ошибаетесь на мой счет!

– Твое раскаяние уже не остановит рок, – твердо отрезала Пифия.

– А может, больше вы заблуждаетесь на свой счет! Кто убедил вас, что общаетесь с богами? Не сами ли себя вы объявили гласом божьим ради подаяний эллинов? Не сеете, не жнете, однако пируете и наслаждаетесь почетом!

– Тебе, изменнику, почета не дождаться. Водил ты дружбу с персом. Но что имеешь ты в виду, смертный, когда ты говоришь о заблуждении?!

– Я басню расскажу и истолкую, чтоб вы не утруждались зря. Она об этом. О заблуждении… Как-то лев преследовал быка. А бык укрылся от льва в пещере. Там находились козы и давай быка лягать. Он промолчал и не ответил тем, кто был заведомо слабее. Но почему он не ответил? Не потому ли, что он льва боялся? Не коз же опасался бык! Вот так и я, готов стерпеть обиды, унижения от вас, но по одной причине – не знаю, как оценят боги, коль я лягну тех, кто искать пытается их покровительства и славы, как, собственно, и я. Как не прискорбно мне, но я ведь равен с вами.

Ты равен с нами только в собственных мечтах.

– О равенстве таком я вовсе не мечтаю! – съязвил Эзоп. – Вот вам еще! Орел с жуком не равен. Орел так думал. Уверен был, что нечего жука навозного бояться! А жук настолько изничтожил парящего орла, что тот пожаловался Зевсу. А было так. Летел орел за мышью. А мышь увидела навозного жука и попросила у того защиты. Жук умолял орла не трогать мышь. Но тот отверг мольбы и съел свою добычу. Тогда из мести жук навозный дождался, пока появится потомство у орла, залез в гнездо и яйца разбил. И так он делал каждый раз, когда орел потомства ожидал. Тогда, поняв, в чем дело, орел пожаловался Зевсу. Зевс вызвал вдруг жука на суд, но жук неумолимо настаивал на праве мести за убийство беззащитной мыши. Зевс справедливый выслушал, проникся решимостью жука и по-другому решил помочь орлу, взяв на хранение яйца невылупившихся птенцов. А жук, узнав о том, что Зевс держит яйца на своих коленях, слепил и бросил шарик из навоза за пазуху ему, тем самым щекотку вызвав. Зевс встал, и яйца снова вдребезги разбились. Что это означает? Что месть нижайшего из всех созданий, такого как меня, и после смерти будет докучать вам, даже боги не помогут ее вам избежать! Бессмертным делаете вы меня, вернее, боги вашими руками! Когда же месть моя и разоблачение падут на ваши головы, тогда прозреете, поймете, что Эзоп – счастливейший из смертных, как и предвещал Солон. Я был рабом, а стал свободным. Я смертен был – но имя вознеслось к вершинам. Оракул будет погребен без имени, Эзоп останется в веках непобежденным. Мое уродство было мне обузой лишь до тех пор, пока не понял я, что недостаток – преимущество мое. Он дан богами, чтобы я искал усладу не в телесном, а в том, чего вам не понять! Почета и признания я дождусь, и время нас рассудит!

– Палач, веди его к Парнасу. Безумец должен умереть! – сказала Пифия.

Эзоп был сброшен. Разбилось тело бренное о камни. Орел-стервятник так и не дождался, когда сгниют останки. Их растащили по кускам для ритуала те, кто вдруг придумал, что тело нечестивца для варки в амфоре в святилище у сына Аполлона и Фии вполне сгодится. Парами только стоит надышаться, впасть в экстаз да закатить глаза, прокашляться и объявить, что боги уготовят всем претендентам на приз престижных пифийских игр.

Кифары пели заунывно о смерти горбуна Эзопа. О ней узнал и Кир. Подробности на время ввергли царя в уныние. Но вдруг он вспомнил, что сам Эзоп стремился в Дельфы, хотя и знал об участи своей. Так значит он добился все же того, чего хотел. В память о своем советчике и друге Кир поклялся, что не отвергнет только тех пророков, кто ради веры готов жертвовать собой.

Глава 22. Незапятнанная репутация

Гарпаг небезосновательно точил зуб на Кира и всю персидскую верхушку. Его действительно отстранили от аристократической элиты и всячески унижали, закрыли доступ к несметным сокровищам имперских городов и провели черту оседлости, запретив появляться в Экбатанах.

Он продал свой дом в бывшей столице Мидии, ныне превратившейся в одну из трех столиц Кира Великого. Его резиденция с высокими башнями и крепостными стенами мало отличалась от царского дворца, но персы вынудили его отдать виллу и сад за бесценок.

Гарпаг не успел зажмуриться, как все вернулось на круги своя. История прокручивалась по спирали, вернув сановника во времена Астиага, когда он просто молчал, ожидая момент для змеиного броска и смертельного укуса.

Он вновь копил яд, чтобы ужалить им весь мир, отвергший его и незаслуженно поставивший в столь стесненные рамки.

Никто не лишил бы его того, что нельзя забрать – изощренного мозга, который мог обдумать и реализовать самый коварный замысел.

Исполнение намеченного плана без союзников было бы верхом непредусмотрительности. Важна была каждая мелочь, каждая деталь, каждая монета. Любое упущение могло навредить делу. Грандиозная афера должна была стать предтечей великого брожения.

Полагаться на вельмож Мидии Гарпаг не мог, а Мандана, несмотря на лояльность, кроме доброжелательных ответов на его письма, не предпринимала никаких реальных шагов, чтобы хоть как-то поучаствовать в заговоре и расшевелить осиное гнездо персов с помощью своих связей в Экбатанах.

Гарпаг был готов ущемить собственную гордыню и согласился бы даже на привлечение к мятежу престарелого Астиага. У того еще оставались рычаги в покоренной персами Мидии, но Астиаг смирился с ролью провинциального сатрапа и доживал свой век.

Отыскать ключ к тайным желаниям Манданы оказалось проще простого, но это не являлось краеугольным камнем грядущего хаоса. Мать Кира, по змеиному замыслу автора, нужно было связать со зреющим заговором кровью.

И вот час пробил! Наконец Гарпаг достиг желаемого, спровоцировал так необходимый для начала активных действий ответ. Он получил то, чего так жаждал. Перед ним лежало нужное письмо, где было черным по белому сказано следующее:

«…Митридат и Спако не так добродетельны, они не оценили благосклонность царицы и мое доброе к ним отношение, став яблоком раздора некогда крепкой семьи и угрозой династии!..»

То самое! Гарпаг торжествовал. Мандана не обладала нужным ресурсом, но имела достаточный авторитет. В случае провала Гарпаг всегда мог сослаться на то, что выполнял волю матушки-царицы, неправильно истолковав ее пожелание.

Итак, первым делом нужно было убить Митридата и Спако, посеяв хаос в Мидии. Персы обвинят во всем мидян. Он подогреет подозрения полученным письмом с нужными строками. Убийство пастуха и его «собаки» спровоцирует настоящую резню, а ответные действия столкнувшихся с террором мидян приведут к бунту и свержению Кира. Сопротивление всколыхнет соседнюю Лидию и подтолкнет ионийцев к новому восстанию. Киру придет конец. Он неизбежен!

Чтобы поднять восстание против персов в Мидии и Лидии, были нужны наемники. Много наемников! Эти разбойные отряды не сбегаются на запах крови, зато чуют запах монет. Гарпаг собирался залезть в сокровищницу побежденного Креза.

Тайный лаз к богатствам, которые позволят осуществить задуманное, вскоре был проложен.

Доверчивый Кир поручил надзор за сокровищницами святилищ Кибелы и Аполлона, а также закромами Акрополя на горе Тмол некому Пактию, лидийцу, которого Крез считал неподкупным бессребреником, навязав это мнение всему народу. Именно по причине всеобщего мнения о Пактие, Кир предположил, что эта характеристика не знакомого ему человека и есть непреложная истина. Зная, что маспии Табала могут не устоять при виде золота, он отдал связку ключей бывшему казначею Лидии.

Никто, кроме Гарпага, не смог бы разоблачить Пактия. Его жилище напоминало хлев, а все свое жалованье он раздавал беднякам, заслужив их безмерное уважение. Но Гарпаг следил за Пактием не меньше года и однажды он понял, что частые походы казначея к утесу происходят неспроста. У Пактия имелась собственная пещерка, где он складировал по монетке в день после посещения вверенных ему хранилищ.

– Ну и как ты смог собрать столько золота? – донесся вопрос из полумрака.

Пактий испугался. Он смутно, но каждую ночь представлял тот день, когда кто-то проследит его путь и отыщет его тайное место. То самое, где он становился самим собой и мог предаться своему единственному пороку – любованию этим блестящим металлом, не чужим, а принадлежащим ему. У него накопилось много. Сундуки даже иногда сверкали от слабого лучика солнца, преломляющегося о перекрывающий вход огромный валун строго в одно и то же время. Потом солнце уходило в зенит. Тогда его тайник накрывала тень, и становилось грустно от того, что он не может тратить накопленное без оглядки на новых сатрапов, открыто и безбоязненно.