– Фидель, – как-то обреченно прошептал он, – Неужели возможно, что американцы не отдадут мне моего мальчика?

      Лидер Кубы с грустью погладил бороду и кивнул.

– Тогда прикажи спецназу выкрасть моего Элиансито, или дай мне оружие, чтобы я сам это сделал! – решительно произнес отец мальчика.

– Нет, стратегия уже выработана. Я выступлю в прямом эфире по национальному телевидению. Я помогу тебе. Куба поможет тебе. Мы поведем борьбу легитимными средствами. Поднимем мировую общественность. Позволь попытаться цивилизованно, как подобает суверенному государству, подойти к этой проблеме и с Божьей помощью победить. Дай нам шанс урегулировать спор процессуальным путем. Тем более, своё не крадут. Своё возвращают…

      Мама Элиана погибла. Ты единственный, кто имеет законное право воспитывать мальчика. Но подумай, что ты требуешь. Какими последствиями грозят действия кубинского спецназа на территории враждебного государства? Такое решение было бы ошибкой.

      Я понимаю твои чувства, но прошу, пожалей не только себя, но и своих соотечественников. Не надо во всем подражать бесшабашному Фиделю, который готов даже сегодня, будучи глубоким стариком, снова уйти в горы Съерра-Маэстры по малейшему поводу, бродить по непроходимым мангровым зарослям и отбиваться от полчищь москитов, думая, что все без исключения кубинцы такие же сорвиголовы, как их вождь.

      Провокации не закончатся никогда. Но мы уже не те, что прежде. Мы не слепые котята и выучились урокам дипломатии, тактике информационного противостояния. Народ давно устал от постоянного напряжения и жаждет мирной жизни. Мечтает о добрососедских отношениях со всеми. И с США в первую очередь. Но там меня уже причислили к легиону чертей вместе с Саддамом, Бен Ладеном, Ким Чен Иром и Лукашенко. Они не хотят договариваться со мной. А мой народ не хочет, чтобы американцы договаривались с кем-либо, кроме меня. Замкнутый круг. Но мы разорвем его силой правды. За своего маленького гражданина вступается не Фидель, а Куба. Они не хотят разговаривать с Кастро?! Тогда им придется вести переговоры со всем кубинским народом, и ты, простой парень из Карденаса, будешь его полномочным представителем…

      После этих слов Фидель глубоко вздохнул и доверительно добавил:

– В жизни я совершал много ошибок. В силу собственной неопытности, влияния среды, кажущейся невозможности сделать что-то по-другому. Потом я раскаивался. Иногда было уже поздновато. Как в случае с вторжением советских войск в Чехословакию, которое я не нашел в себе силы осудить. А еще больше – со второй волной национализации, когда мы под советскую копирку начали раскулачивать зажиточных гуахиро. Мы тогда обидели людей. Долго потом расхлебывали. Но самой большой моей ошибкой я считаю одну давнюю историю, которой не было ни в одной хронике. Тогда я был слишком молод, не в меру вспыльчив и эгоистичен. Тебе я расскажу об этом. По очень большому секрету…

      Моего сына Феделито увезли в Америку без моего ведома. Это сделала его родная мать, моя первая жена Мирта Баларт. Она была хорошей женщиной и преданной женой. Это ее дядя – приспешник Батисты – заставил ее совершить глупость. Мы тогда отправили в Майами отчаянных ребят. И они доставили на Кубу моего мальчика. Я до сих пор жалею об этом. Нельзя было лишать ребенка материнской ласки. Я обидел женщину, которая искренне меня любила, но так же была предана своему семейству и находилась в тисках своего знатного происхождения.

      Она до конца верила, что могла меня образумить. И по научению своей семьи сотворила глупость. И что же я? Я ответил глупостью на глупость, что признаю только теперь, спустя много лет. Я наказан за это.

      Когда Феделито вырос, он стал несносным, все время упрекал меня за то, что я не поссчитался с его матерью. Но худшим из наказаний было то, что моя маленькая Мирта никогда, до самой смерти, не позволила себе сказать ни единого дурного слова в мой адрес. Ничего плохого о человеке, навсегда лишившем ее сына. Она не только не заявила о похищении властям, она даже узнавала об успехах своего дитя через чужих, мало знакомых людей, боясь хоть как-то навредить своим вниманием родному чаду. Поэтому эта история не получила широкой огласки.

      Другие не упускали случая заработать, обливая грязью Фиделя Кастро. В Америке это делала моя родная сестра Хуана. Из Испании доносились обвинения от родной дочери Алины. Она называла меня сумасшедшим и распространяла невероятные слухи. Молчала только Мирта, единственная женщина, перед которой я действительно был виноват…

Гавана, Куба      

Август 1947 года

      Набережная Эль Малекон, как и обещал президент Грау Сан-Мартин своим американским покровителям, заполнилась восторженным народом ровно к полудню. До истечения его властных полномочий оставался год, но участь "антильского демагога" уже была предрешена. Кресло под ним шаталось. "Гринго" считали "приятеля Грау" слишком трусливым из-за того, что он пытался выслужиться не только перед ними, но и перед главами местных банд. Двоевластия американские гангстеры допустить не могли. На трон должна воссесть более надежная марионетка.

      Присутствующий в свите президента "маленький сержант" в полковничьих погонах амбициозный метис Фульхенсио Батиста всем своим пресмыкающимся нутром чувствовал, что грандиозным планам "гринго" по превращению его страны в супер-бордель не суждено осуществиться без его деятельного участия. Следовательно, на Грау пора ставить крест.

– Пусть начинают шествие, – Сан-Мартин дал отмашку распорядителям карнавала через своего порученца.

      Белоснежный круизный лайнер "Бенджамин Франклин" с влиятельными янки на борту находился в двухста ярдах от швартовых кнехтов. На причале, в месте запланированного схода высокопоставленных гостей по корабельному трапу выстлали ковровую дорожку – удлиненную копию национального флага. Никому и в голову не приходило, что в ситуации с буквальным затаптыванием государственного стяга присутствует политический подтекст. И цинизм. Во всяком случае, действо обещало быть символичным.

      По всему периметру ковровой дорожки торчали декоративные, до сверхнасыщенной густоты опрысканные золотым спреем пальмы. Они были увешаны, словно рождественские ели, коробками с кубинскими сигарами, чучелами колибри, дятлов-карпентеров и токороро, бананами, ракушками и бутылками рома "Патикрусадо" с бантиками на горлышках.

      Сан-Мартин суетился на пирсе, как школьник в ожидании суровых, но справедливых экзаменаторов. Больше всего Грау волновался за приветственные пушечные залпы из двух крупнокалиберных орудий, вылитых в полном соответствии с эпохой Колумба и доставленных по такому случаю в крепость Кастильо-дель-Морро прямиком из Мадрида.

      Событие действительно не походило ни на одну имевшую до селе место в мировой истории встречу в верхах. Это была встреча продавца и покупателя. Товаром была Куба…

      Коррумпированный режим Сан-Мартина стал хоть и не идеальным, но гарантом безопасного отмывания грязных денег американской мафии, а Куба в ближайшие годы имела все шансы превратиться в плацдарм долгосрочного перемирия между гангстерскими семьями.

      Инициировали "кубинское совещание" давний друг Лучано Счастливчика, король гемблинга* и финансовый гений мафии Мейер Лански и чикагский мафиози Сальваторе Джанкано. Начавшееся освоение Лас-Вегаса и миллионные инвестиции в Неваду не мешали кланам задумываться о параллельном развитии бизнеса. Будущее на Кубе представлялось еще более радужным, чем ожидаемая прибыль от казино в пустыне.

      Богатые американцы вне всякого сомнения предпочли бы остров белых пляжей, королевских пальм и вечной фиесты штату с репутацией ядерного полигона. Приличная удаленность от опеки вездесущих федералов и лакейская услужливость местного царька торопили мафиози к скорейшему принятию основных тактических решений для утверждения единственной стратегической задачи – Куба превратится в рай на Земле, с одной лишь оговоркой – рай только для них.

      Скини де Амато – казначей Сэма Джанкано – всюду следовал за своим патроном, сжимая в руках два набитых кэшем увесистых кейса. Наличные предполагалось потратить на политику. Комиссия, высший консультативный совет сицилийской мафии, одобрила кубинскую инициативу. Присутствие в качестве пассажиров на "Бенджамине Франклине" людей Лаки Лучано, Альберта Анастазиа, представителей семьи Бонано, братьев-рэкетиров Рокко и звезды "Коламбия рекордз", любимца голливудских старлеток Фрэнка Синатры в привычной для него роли штатного шоумена мафии говорила о согласованности действий всех семей и полном единодушии в отношении равного участия в дележе кубинского пирога.

      Одно но… По ту сторону Флоридского залива собственный пасьянс раскладывал небезызвестный Вито Джановезе, предавший Муссолини и вернувшийся из Италии героем высадки. Вито чувствовал себя обойденным, а ведь он тоже положил глаз на Кубу с ее гигантским потенциалом из трехсоттысячного контингента проституток*… Правда, главным мотивом Вито была давняя неприязнь к Альберту Анастазиа и желание вернуть утраченные вследствие вынужденной "командировки" позиции в мафии. Своего бывшего патрона Лаки Лучано Вито уже не воспринимал всерьез. Во-первых, потому что Счастливчика депортировали в Италию, а во-вторых, тот плясал под дудку еврея Лански, который убедил "капо ди тутти капи"*, что Вито метит на место короля…

      Пусть даже и так! С каким бы удовольствием Вито продырявил лоб этой хитрой лисе Лански. Но тот прятался за спиной головореза Багси Сигела и прикрывался дружбой с непререкаемым Лаки, которого все до сих пор уважали и боялись.

      С Лански Вито решил повременить. Но вот с Анастазиа тянуть больше было нельзя. Ведь иначе этот главарь треста киллеров сам доберется до него. Вито заблаговременно вышел на контакт с одним из "капо" семьи Анастазиа Карло Гамбино, пообещав ему поддержку в случае, если он ликвидирует своего босса. Вскоре Альберта Анастазиа не стало. Он встретил свою смерть в парикмахерской. Карло Гамбино возглавил собственную семью, а Джановезе мог спокойно устремить свой взор на Кубу с тем, чтобы помешать Мейеру Лански безраздельно господствовать на острове. Лански действительно не дремал. В последствие он подарил Батисте отель "Националь" в Гаване и пообещал платить три миллиона долларов в год за эксклюзивное право распределять места под застройки отелей и казино на кубинском побережье.

      Но до этого еще было далеко. Почти пять лет. А пока Лански и компаньонам пришлось побороться с Джановезе. Они недооценили его дерзость. В 1948-ом Вито удалось завести дружбу с новым президентом Кубы Прио Сокаррасом. Однако амбиции Вито вовсе не доминировали над его дальновидностью. Свою временную победу над Лански и другими нью-йоркскими семьями он готов был обменять на долгосрочное перемирие с условием предоставления ему равных возможностей отмывать барыши на острове борделей и казино.

      Согласие на переворот во главе с "карманным сержантом Лански" Фульхенсио Батистой Джановезе дал только в 1952 году после удавшегося покушения на Альберта Анастазиа и слова Джо Бонано, заверившего, что ни Лански, ни кто-нибудь другой не станут препятствовать гостиничному и игорному бизнесу Вито в Гаване, а также посягать на жизнь его кубинского "друга" Прио Сокарраса. При этом, зная приоритеты организации Джановезе, было заявлено, что торговлю наркотиками семья Бонано приветствовать не будет: "Расслабиться ведь можно и без этого дерьма, когда вокруг столько телок и рома."

      Свергнутый "легитимный" президент, хоть и приобретший устойчивый имидж вора, мог пригодиться на случай, если диктатор начнет зарываться. Таким образом Вито убедил глав других семей, что живой Прио нужен и им.

      На том и сошлись. При Батисте Вито построил отель с казино в Гаване. Шли годы, и диктатор его не раздражал, а значит, Сокарраса можно было со временим скормить кровожадному Фульхенсио и коллегам по мафии. Брось кость собаке, и она забудет об утиной грудке.

      Надобность Сокарраса для Вито отпала еще и потому, что конкуренты не противились его прямым, без их посредничества, контактам с Фульхенсио. Этот пройдоха оказался хорошим малым. Места под солнцем хватало всем. Куба была золотым дном, с каждым годом преображающимся в настоящее Эльдорадо. Диктатура Батисты устраивала всех, у кого водились деньги.

      Ставка на него была сделана неслучайно. В отличие от либерала-вора Сокарраса "злобный метис" мог обеспечить сохранность американских вложений, подавить любое инакомыслие и расправиться с опозицией в зародыше. Для этих целей в его распоряжении была вооруженная на деньги мафии сорокатысячная армия.

      Кто тогда, в 1947 году, на карнавале, официальным поводом для которого стало создание Комитета американо-кубинской дружбы, мог подумать, что жизнь следующего, впоследствие низложенного президента Кубы аристократа Прио Сокарраса будет спасена во многом благодаря революции, и что в многотысячной толпе зевак стоит высоченный брюнет-крепыш с правильными чертами лица и пылким кареглазым взором, которому будет суждено возглавить эту революцию. Глядя на шабаш, устроенный гангстерами и олигархами, парень с ненавистью проронил:

– Янки сейчас вытрут ботинки о наш флаг. Для них наше знамя – всего лишь полотенце в притоне, в который они превращают наш остров…

      Спустя годы под руководством этого молодого человека кубинцы выгонят всех, кто сегодня правил этим показным балом. Батиста еле унесет ноги, спасая свою жизнь. Рокфеллер потеряет нефтеперерабатывающие заводы, плантации кофе и табака. Латифундисты останутся без необозримых полей сахарного тростника. Мейер Лански впопыхах забудет на острове кейс с пятнадцатью миллионами наличных долларов и расстанется с надеждой вернуть свои инвестиции. На Кубе меньше всех пострадает Вито Джановезе, но только потому, что к моменту триумфального шествия бородатых повстанцев, в июле 1958 года, он уже будет обвинен в торговле наркотиками и упрятан за решетку в США. До победы революции оставалось двенадцать лет…

      А пока с борта шестипалубного судна янки надменно разглядывали бесконечную коллонаду фаролерос – танцоров с разноцветными вертушками и спаренными флажками Кубы и США, демонстрирующими радушие народа к пришлым гостям. Правда, гости изначально претендовали на роль хозяев. Они готовы были продиктовать аборигенам новые правила жизни, универсальность которых доказывалась не референдумами, не более высокоразвитой цивилизацией, а только деньгами. Большими бабками, от которых смердило трупами, но запаха которых никто из них не замечал. Ведь они тоже были трупами. Живыми только номинально. И ненадолго…

      Обнаженные до пояса негры заколотили в африканские конги и перкуссии. Сотни полуголых танцовщиц-латино в экзотических перьевых костюмах задергали ягодицами в такт барабанному бою…

      Мафиози один за другим спускались по трапу к ковровой дорожке. Залпами загрохотали пушки. Взводный почетного караула со страху отдал честь. Батиста щелкнул каблуками. Пока еще президент Сан-Мартин по инерции тоже козырнул и приподнес американцам на подушечке символический ключ от Гаваны, что послужило сигналом к запуску фейерверка и воздушных змеев. Ворота города, во все времена считавшегося неприступной крепостью, на сей раз открывали чужакам добровольно. Толпа ликовала, улыбаясь во все зубы и благоговейно ахая всей грудью. Теряющие гордость становятся лакеями тех, кто предпочитает гордости гордыню…

      Не до ликования было лишь высокому парню с вьющимися черными волосами, голова которого возвышалась недосягаемым пиком над макушками смешанного человеческого леса. Ему только исполнилось 20 лет, и он не стеснялся в своих выражениях и не пытался сдерживать свой гнев.

– Неужели вы слепы!? Они же не скрывают пренебрежения к этому ничтожному паяцу! – во весь голос продекларировал он, чем жутко напугал стоящих рядом людей. Они шарахнулись от него, словно от прокаженного, и рассыпались по сторонам.

      Спустя мгновение рядом уже никого не было. Окружающие глазели на разговорчивого здоровяка с почтительного расстояния, не желая ни ввязываться в дискуссию с безрассудным юношей, ни, тем более, вызывать полицию, наводнившую в этот день набережную Эль Малекон. Однако любопытство – это уже не равнодушие.

      Вдруг "исполин" почувствовал легкое прикосновение нежной девичьей ладони. Его тянула за руку прекрасная блондинка, похожая на доброго, но очень хрупкого ангела. Она влекла его за собой подальше от опешивших зрителей.

– Зачем ты подвергаешь себя такому риску? – спросила она, когда увела оратора от народного скопления на приличную дистанцию.

– А тебе приятно смотреть, как кубинцев превращают в людей второго сорта только потому, что мы беднее! – пламенно произнес молодой красавец.

– Не похоже, что ты беден. Я встречала юношей победнее тебя, – оценила девушка его одежду и обувь.

– Я сын латифундиста, но это ничего не меняет. Всю нашу землю скоро за бесценок скупят янки. А тех, кто будет отказываться им ее продавать, они будут в ней закапывать.

– Сын латифундиста? – переспросила юная красотка.

– Да, я сын дона Анхеля Кастро и Лины Рус Гонсалес. Меня зовут Фидель Алехандро, а тебя?