Глава первая
Золушка после бала

 
Как много нас было! Любой нам был друг,
И шире не виделось круга.
Куда всё девалось? Как замкнут наш круг!
Как мы далеки друг от друга!
 

М. Яснов

Золушка изумлённо огляделась. В доме было тихо, только с верхнего этажа раздавался приглушённый закрытой дверью храп отца. Было удивительно, что всё стояло и висело на прежних местах, ровно в том же виде, в каком это было до её отъезда во Дворец. Когда же это было?..

Она посмотрела на деревянные часы над камином. Кукушка молча и таинственно пряталась за дверцей резного домика. Боже мой, прошло всего три с небольшим часа!.. А ощущение такое, что она прожила целую жизнь…

В голове всё ещё звучала великолепная музыка королевского оркестра, сквозь которую пробивался восхищённый шёпот рассматривающих её придворных, перед глазами стояло взволнованное лицо Принца, настойчиво засыпавшего её быстрыми многочисленными вопросами, от которых она, смеясь, уходила…

Золушка тяжело опустилась на колченогий скрипучий табурет, с лёгким стоном расправила затёкшие ступни. Хрустальные туфельки сильно натёрли ноги, не привыкшие к обуви с каблуками. Попробуйте повальсируйте часок в таких туфельках! А эта пробежка по лестнице вообще далась ей с невероятным трудом, хорошо ещё, что она не полетела кубарем, на потеху смотрящей ей вслед толпы, вот было бы славное завершение всей истории!

Если бы она не скинула одну туфельку, она бы наверняка сломала или по крайней мере уж точно подвернула бы ногу! Ей всё равно, что они там подумали, пусть бы сами попробовали стремглав побегать вниз по лестнице на хрустальных высоких каблучках!..

А всё-таки это было здорово! А главное – Принц, сам Принц, он ведь был совершенно искренен, когда жарко говорил ей о том, как он потрясён этой встречей, как он очарован ею!.. Она почти поверила ему.

Ещё бы не потрясён, разве там на ком-нибудь было подобное платье! Спасибо добрейшей крёстной! Настоящий тончайший лионский шёлк, расшитый китайским жемчугом, да вдобавок украсившие наряд толедские кружева и атласный воротничок из Вероны!.. Кто бы не устоял перед такой красотой!.. Видел бы он её сейчас…

Золушка обвела взглядом своё старенькое, залатанное в восьми местах платьице, горько усмехнулась. Интересно, что бы он запел, обнаружив свою Прекрасную Незнакомку в этаких лохмотьях?

На глазах невольно навернулись слёзы. Она резко и сердито смахнула их. Плакать нельзя! Она ведь знала условия игры, понимала, что это счастье быстро закончится, что это просто подарок на короткое время, она всё это прекрасно осознавала, была готова к этому обратному превращению, она же не дура, в конце концов, но просто почему-то сейчас было очень обидно.

Может, лучше было и не ездить никуда, тогда не было бы такого горького возвращения к этой проклятой жизни!.. Зачем весь этот маскарад, если всё равно ничего нельзя изменить, если ей навсегда суждено оставаться Золушкой!..

Нет, так нельзя думать! Ведь всё ж таки это было! И бал был, и Принц был, и она, как ни крутите, была настоящей Царицей на этом балу!.. Всё это было, и никто уже никогда не отнимет от неё эти воспоминания! В конце концов, миллионы бедных девушек могут только мечтать об этом, а у неё это всё произошло на самом деле! Грех жаловаться!..

За окном раздался стук копыт, донеслись резкие визгливые голоса. Подъезжала карета с возвращавшимися после бала сёстрами и мачехой.

Золушка глубоко вздохнула, встала, сунула ноги в деревянные сабо, опытным взглядом оглядела кухню, поскольку знала, что первым делом мачеха сунет свой нос сюда, чтобы непременно найти что-нибудь недомытое, по её мнению, или не доведённое до необходимого блеска. Так и есть: один горшок действительно недочищен!..

Золушка быстро засунула его в дальний угол буфета, заставила двумя кастрюлями, поправила передник и, постукивая башмачками, понуро пошла открывать дверь, в которую уже настойчиво и бесцеремонно стучали…

Виктор Борисович Гордин, кинорежиссёр, Заслуженный деятель искусств, призёр международных кинофестивалей, уныло бродил по собственной квартире, с необычайной остротой ощущая себя вернувшейся после бала Золушкой.

Ещё позавчера он был в центре внимания, раздавал автографы, давал интервью – короче, делал всё, что положено делать известному кинодеятелю, члену жюри престижного Сан-Себастьянского кинофестиваля. К тому же в рамках фестиваля была показана ретроспектива его фильмов, что было особенно приятно в связи с бурным темпераментом испанских зрителей, которые равно восторженно отреагировали и на любовные приключения Волика в обоих «Поисках любви», и на переживания Ленина в «Никто из близких», и даже на сердечные страдания юного Копушкина в его ранней, ставшей поистине культовой картине «Любовь второгодника».

За эти десять фестивальных дней Гордин выслушал неимоверное количество комплиментов, обзавёлся увесистой пачкой визитных карточек кинематографистов и журналистов со всех концов мира, побывал на бесчисленных вечеринках по разным поводам, причём всякий раз получал персональное, выполненное с отменным полиграфическим искусством приглашение. Мало того, он даже попал на корриду, о чём мечтал с детства, после того как прочёл роман Бласко Ибаньеса «Кровь и песок», и познакомился, даже, можно сказать, подружился с настоящим тореадором. Плюс ко всему этому он посмотрел хорошее кино и всласть налюбовался роскошными ландриновыми видами Сан-Себастьяна, в котором, казалось, навсегда поселилась изумительная открыточно-сувенирная погода.

Всё это было ужасно давно, позавчера, тогда же все и закончилось. Вчерашний день был уже совсем иным, типичным московским, встретил его холодным, злым осенним дождем, пустой квартирой и полнейшим, ставшим уже привычным за последнее десятилетие ощущением непонятности дальнейшей жизни.

Непонятно было всё – будет ли продолжена картина под условным пока названием «Поиски любви-3», съемки которой были начаты летом, а затем в самом разгаре остановлены в связи с неожиданным исчезновением инвестора, каковой обнаружился в Лондоне спустя две недели и не выказал при этом ни малейшего интереса вернуться обратно, что, впрочем, было вполне объяснимо, ибо в Москве ему предстояло предстать перед судом. Снято было много, примерно процентов семьдесят, но это ровным счётом ничего не означало и ни на что в нынешней ситуации не влияло.

Соответственно, было непонятно, чем, собственно, он теперь должен был заниматься, если срочно не свалится откуда-то новая инвестиция. В институте, где Гордин преподавал последние годы кинорежиссуру преимущественно ради скудной, хоть как-то поддерживавшей его зарплаты, он в связи с запуском появлялся не чаще одного раза в неделю, так что времени вдруг освободилось невероятное количество. Можно было, разумеется, использовать его для поисков нового инвестора, но совершенно непонятно было, куда, к кому надо обращаться за этими чертовыми деньгами, у кого валяться в ногах, через какие новые унижения проходить…

Еще несколько месяцев назад всё казалось уже настолько хорошо, стабильно, что они с Любой окончательно решились, залезли в сумасшедшие долги и купили эту квартиру в самом центре, куда Гордин наконец с облегчением вернулся после многолетней эмиграции на окраине.

И что теперь, спрашивается, делать с этими долгами, как отдавать?..

Уж он-то должен был знать, что стабильности в его жизни нет и быть не может… Но вот снова расслабился, поверил и в результате влип теперь по уши.

Короче, ничего нового, всё было обыкновенно, просто эта обыкновенность уже достала до печени, особенно сейчас, после этого подарка судьбы, неожиданного приглашения в жюри Сан-Себастьяна. Людям, которые искали его расположения и общения с ним там, на фестивале, даже в голову не могло бы прийти, что известный маститый режиссер у себя на родине фактически находится в перманентном положении юного дебютанта, не просто ищущего деньги на картину, а пытающегося тем самым ещё и обеспечить себе хоть какое-то мало-мальски сносное существование.

Примечательно, что всякий раз, уезжая, бурно проживая какое-то недолгое время вдали от дома, у него возникало полное впечатление, что и здесь тоже за этот период что-то происходит, возникает, пузырится, и как же разочарованно смотрел он, возвращаясь, на застывшую, как творожная масса, жизнь, в которой почти ничего не менялось, сколько бы он, Виктор Гордин, не отсутствовал в ней.

Как он понимал сейчас бедную Золушку!..

Гордин бесцельно слонялся по замершей квартире, безнадежно пытаясь составить хоть какой-то план действий. Было совершенно невозможно, как это уже не раз случалось, снова сесть Любе на шею, беспомощно смотреть, как она носится по свету, зарабатывая им всем на жизнь. Старый друг, волнистый попугайчик Вова, одинокий свидетель многолетних гординских метаний, насупившись, следил за перемещениями хозяина.

Гордин раздраженно повел плечами, с размаху плюхнулся в любимое просевшее кресло, жалобно отозвавшееся печальным скрипом. Люба, одержимая манией всё менять, неоднократно покушалась на это произведение мебельного искусства пятидесятых годов прошлого века ещё на старой, однокомнатной квартире, но он отстоял верного товарища и аккуратно перевез его сюда, в новые четырехкомнатные хоромы.

Вообще, признаться, если б не Любина энергия и абсолютная её вера в его, гординский, гений, скорей всего, он никакое кино бы уже не снимал. Когда они познакомились, он уныло прозябал на второстепенном телевидении, халтуря на всяческих дебильных передачах, да и то благодаря многолетним связям экс-вайф Людмилы.

Любу он встретил, будучи уже давно разведённым, во время своей поездки по стране с фильмом «Поиски любви», в которую отправила его сердобольная Ирэна Максимовна из Бюро пропаганды российского киноискусства. Один Бог знает, каким образом в маршрут этой поездки попало никому доселе не известное село Курица, находящееся в самой что ни на есть российской глубинке, заведующей клубом которого и оказалась непредсказуемым образом Любовь Сергеевна Рожкова, его Люба, искренняя любительница кино, знавшая наизусть все его картины…

Виктор невольно улыбнулся, вспомнив ту провинциальную заведующую, так раздражавшую его поначалу в этой её узкой чёрной юбке, белой блузке и ладных сапожках на крепких икрах. Разве мог он тогда представить себе, во что выльется их первый, проведённый вместе вечер в тесном заэкранном пространстве её кабинетика во время киносеанса «Поисков любви»… Вино, которое Люба охотно носила кувшинами, пилось легко, как компот, но действие при этом, однако, имело такое, что Гордин впервые в жизни вышел на сцену представлять фильм на следующем сеансе, в буквальном смысле еле держась на ногах…

Он, возможно, никогда бы больше не услышал и не увидел Любу, поскольку стыдился вспоминать об этом событии, если бы не её письмо, на которое он просто не мог не ответить в силу природной обязательности. Так, почти случайно, и завязалась их переписка, длившаяся больше года, ставшая для него насущной потребностью, важной частью его тогдашнего существования, без которой он уже себя просто не мыслил.

Это благодаря постоянной Любиной вере и поддержке он задумал и потом написал «Поиски любви-2» и в конце концов нашёл деньги и снял этот, теперь известный повсюду фильм, получивший «Серебряного медведя» на Берлинском кинофестивале.

И опять-таки, если бы не Люба, возможно, он так бы и прозябал в своём столичном одиночестве, довольствуясь этими странными, никак не соотносящимися со временем эпистолярными отношениями. Это она настойчиво пригласила его в конце концов приехать повидаться с ней в профсоюзный сочинский дом отдыха «Черноморка», путёвку в который она неожиданно получила ранней весной девяносто девятого года.

И Виктор, категорически отказавшийся поначалу, страшащийся всякой мысли о новой встрече с этой, жившей на другом краю света, виденной им лишь однажды провинциалкой, боявшийся безвозвратно повредить так долго и тщательно плетущуюся лёгкую золотистую паутину их переписки, всё же не выдержал, вдруг сорвался, полетел и только там, в «Черноморке», неожиданно понял, какое удивительное и ничем не заслуженное счастье вдруг упало к нему прямо в руки в лице этой миловидной молодой женщины с тёмно-зелёными глазами.

И, поняв это, он уже действовал без оглядки. К искреннему изумлению Юры Федорина, ближайшего своего друга и соавтора, Гордин в кратчайший срок женился и перевёз Любу вместе с её дочкой Настей к себе в Москву. Село Курица вместе со всеми его немногочисленными достопримечательностями, включающими в первую очередь Дом культуры, а также бывшего мужа Любы, Настиного отца, медленно, но верно спивающегося местного конюха Толяна, осталось в другой жизни, которая стремительно и безвозвратно удалялась от них.

Этому способствовал и тот факт, что Толян через полгода после их отъезда, ведомый какой-то пьяной обидой, официально отказался от отцовства, прислав пространное, написанное корявым почерком и заверенное у городского нотариуса заявление. Гордин с удовольствием удочерил Настю, прошёл через все бюрократические формальности, что оказалось далеко не так просто, но в конце концов всё произошло к общему удовольствию, и они зажили настоящей полноценной семьёй.

Они периодически спохватывались, строили планы съездить туда, в Курицу, навестить родные места, но планам этим никогда не суждено было осуществиться, так как что-то более важное и насущное вечно мешало их искреннему стремлению. Оказавшаяся чрезвычайно способной к рисованию Настя столь успешно училась в художественной школе, что её практически без экзаменов и преждевременно, ещё до окончания средней школы, в порядке исключения приняли на первый курс Суриковского института. Что же касается Любы, то она против ожидания довольно быстро сориентировалась в столичной жизни и уже спустя несколько месяцев после переезда открыла собственное туристическое агентство с романтическим названием «Дева», именованным по знаку Зодиака, под которым она родилась.

Поначалу Люба занималась этим одна с редкой Настиной помощью, но, благодаря её недюжинной энергии и неизменной лучезарной доброжелательности, дело успешно двигалось, число клиентов росло, и на сегодняшний день в «Деве» уже работал приличный штат сотрудников, а само агентство занимало небольшое, но вполне пристойное помещение в самом центре города. Единственным минусом этой бурной туристической деятельности было регулярное Любино отсутствие дома, поскольку ей приходилось бесконечно летать в командировки буквально по всему свету, организовывая постоянные туры и поездки, укрепляя уже наработанные связи и открывая новые возможности.

За три года из скромной кульпросветработницы, толком не видевшей в своей жизни ничего, кроме злополучной Курицы, Люба превратилась в уверенную в себе бизнесвумен, для которой такие таинственно звучащие названия, как Мальдивы, Багамы или Карибы, а также неведомые ранее словосочетания, типа «пятизвёздочный отель» или «всё включено», стали постоянными, легко произносимыми идиомами, не вызывавшими уже никакого трепета в её провинциальной душе.

Виктор постепенно привык к частым отлучкам жены, жили они с Настей в эти периоды дружно, так что особых проблем на этот счёт не возникало.