Встреча с легендой

Вот этого дядьку я хорошо знаю. Да его все хорошо знают, потому что это сам Будённый! Я даже привстаю, чтобы поприветствовать его, но слабость не даёт мне это сделать, и я снова падаю на подушки. Но он видит это, сделав жест рукой – лежи, мол. Он подходит ко мне, беря стул, чтобы усесться. Его сопровождают ещё товарищи, но я вижу только легендарного командарма, только на него смотрю.

– А узнала меня пигалица, – усмехается он в свои знаменитые усы. – Значит, поговорим.

– Ага, – киваю я, стараясь не поприветствовать его, как положено.

– Ну, откель ты меня знаешь, потом расскажешь, – начинает он разговор с благодарности. – Я пришёл спасибо тебе сказать, девица. Большое дело ты сделала, за то и награда.

И тут я вижу в его руках орден, который сразу же узнаю³. Товарищ Будённый говорит, что я первая девочка, награждённая этим орденом, поэтому он меня поздравляет от всей души, но потом становится серьёзным. Я понимаю, что теперь решается моя судьба, при этом осознавая, что не смогу смолчать.

– Предлагают тебя в разведотдел, – говорит мне легендарный Будённый. – А ты сама-то чего хочешь? Говори, всё исполню!

– Мне бы в госпиталь, я за ранеными ходить умею и перевязки делать ещё, – говорю я ему. – А я за это вам сказку расскажу, а если карту дадите, то и покажу.

Я вижу, что озадачила его, но просто не могу молчать. Ведь то, что я знаю о ходе Гражданской, может спасти жизни. Много жизней спасёт, и тогда, может быть, мамку по навету не заберут, потому что… тридцать седьмой же не просто так начался, Ежову поверили не только потому, что он хорошо скрывался. Комиссар мне это очень подробно объяснял, и вот теперь я могу что-то сделать!

– Ну-ка, карту мне, – приказывает товарищ Будённый и добавляет, обращаясь к чекисту, ну, тому самому. – Всех вон и смотри, чтобы птица не проскочила!

– Сделаю, – кивает тот, кинув на меня заинтересованный взгляд.

– Ну, рассказывай свою сказку, – улыбается мне командарм. – Вот и карта.

Я с трудом приподнимаюсь на подушках, не понимая, откуда такая слабость. Ведь в сорок первом меня тоже избили, но я быстро в себя пришла… Хотя тоже долго ходить не могла. Значит, правильно всё.

Путь Первой Конной я хорошо знаю, начав с прошедшего времени, замечая при этом, как кивает Будённый, выходит, всё верно, ну а потом рассказываю о том, что произойдёт до августа и почему оно произойдёт именно так. Подробно, как наш учитель это разбирал, ошибки каждого, ну и потом, потому что Гражданской войне ещё два года…

– Вот оно как… – задумчиво произносит Будённый, подав мне воды. – Не похоже это на сказку. Ты не ведьма? Откуда всё знаешь?

– Учитель рассказывал, – честно отвечаю ему, а потом вздыхаю и начинаю рассказывать совсем другое.

В моём рассказе есть и мама Вера, и сестрёнки, и хорошие, добрые люди вокруг. Вокруг война, кровь, смерть, а я ему рассказываю, какой была Алёнушка, и мама тоже, я говорю ему и вижу: понимает меня командарм. Чувствует, что я правду говорю, особенно когда читаю стихи, которые в сорок втором нам радистка записала.

– А погибла там как? – спокойно интересуется он.

– На гранату легла, – улыбаюсь я. – Зато мамочка жива осталась и Алёнушка…

– Вот как… – задумчиво говорит он мне. – Земной поклон тебе за то, что рассказать не убоялась. Как оправишься чуть, поедешь с моими людьми в Петроград, к товарищам, которые тебя точно смогут правильно оценить.

– А что это «Петроград»? – удивляюсь я, потому что историю Ленинграда не помню даже. – Столица же в Москве… или ещё нет?

– Ещё пока нет, – хмыкает он в усы. – Пока она там, откуда всё началось.

– А, так это Ленинград! – понимаю я.

И вот теперь он мне, похоже, окончательно верит, потому что, наверное, не знать о Петрограде здесь – это как не знать о товарище Сталине там. Будённый расспрашивает меня, качая головой, а потом зовёт чекиста. Тот подходит, с интересом поглядывая на меня, потому что чекист был у дверей и не слышал нашего разговора, зато видел, как я с картой обращалась.

– Девчонку беречь как зеницу ока, – приказывает Будённый. – При первой же возможности её в Петроград!

– К товарищу Дзержинскому! – вспоминаю я. – Его же не отравили ещё?⁴

Что-то такое рассказывал товарищ комиссар, только я не помню, что именно. А вот чекисту становится явно не по себе. Он с тревогой смотрит на кивающего командарма. Такое ощущение, как будто они переговариваются о чём-то, а я беру в руки орден, рассматривая его. Даже и не верится, что он мой, ну, то есть, что его мне вручили. Всё-таки непростой он, потому что пока единственный.

Командарм уходит, попрощавшись, а вот чекист остаётся. Он начинает меня мягко расспрашивать, а я вспоминаю картины детства, ну, пока ещё мама была, и рассказываю ему о нашем городе, о мороженом ещё, о том, что одно время с продуктами грустно было – всё, что могу вспомнить, а он слушает меня. Кажется, он свои выводы делает, а я понимаю: ну не сказала бы я ничего, и что? Всё равно бы засыпалась, потому что я мир, который вокруг меня, знаю только по рассказам да по урокам. Ну ещё стрелять умею, воевать с нечистью поганой тоже, так что я нужна им на фронте, но с девочками тут сложно, я помню рассказы…

Получается, правильно я сделала, что рассказала. А раз так, то и нечего волноваться. Самое главное ведь что? Самое главное, чтобы страна жила, чтобы укреплялась получше, и тогда, наверное, предатели не будут фронтами командовать. И наших не отбросят так далеко. И всё иначе пойдёт, потому что я смогу рассказать. Если даже не поверят сразу, то потом наверняка же! Ну а если надо будет за это заплатить, то я готова!

– Нельзя ждать, – произносит чекист. – Завтра же повезём тебя, – говорит он мне.

– Хорошо, товарищ, – киваю я. – А у вас хлеба немного не найдётся?

– Сейчас тебя покормят, – вздыхает он. – Ты стрелять только из пулемёта умеешь?

– Что вы, товарищ, – хихикаю я. – Из пистолета и автомата ещё.

Он удивляется, потому что не знает такого оружия, я ему с готовностью рассказываю всё, что знаю об устройстве такой штуки, как автомат. Он не записывает ничего, значит, память хорошая. Так мы разговариваем, потом приносят мне поесть – каши с мясом, отчего я всхлипываю, вспоминая тот самый летний день.

***

Почему Смерть сказала, что я встречу свой кошмар? Вот что мне непонятно. Ну, допустим, она могла не принимать во внимание, что я партизанка. Тогда избиение, а потом, наверное, насилие… да, это был бы кошмар, он бы меня убил наверняка. Но что, если кошмар только предстоит, что тогда?