Глава 2
Джона Нивс

Джона терпеть не мог ассистировать на операциях. Ему это не нравилось и раньше, когда у него не было других способов получить практику и приходилось мириться. Тогда он делал вид, что в восторге и очень благодарен за оказанную ему честь, однако в глубине души ждал момента, когда ему не придется довольствоваться вторыми ролями.

Потому что хозяин в операционной всегда только один – за редким исключением. Хирург решает, что и как будет сделано, он отдает распоряжения. А ты стоишь рядом, помогаешь и не выпендриваешься. Даже если видишь, что он делает глупость, что можно поступить иначе – и получить результат получше. Джона догадывался, что его вряд ли поймут, если он кому-то расскажет о своих мыслях. Поэтому болтать он не собирался. Он попросту дождался момента, когда именно его голос будет решающим на любой операции.

Тогда он был уверен, что ему не придется делать шаг назад и снова становиться ассистентом. С чего бы? Его карьера летела только вверх, тут помогали и талант, и старательность. Джона был умен от природы, к себе он предъявлял куда более строгие требования, чем к окружающим. Даже в колледже он позволял себе вечеринки, только если не нужно было готовиться к занятиям. Другому это принесло бы репутацию нудного заучки, однако Джона умело компенсировал ситуацию обаянием и красотой. Он не стеснялся этого: если природа дала – бери, скромность никто по-настоящему не ценит. Скромность превращает тебя в ступеньку, а не в того, кто по ступенькам идет.

Одаренность, удача и дисциплина быстро принесли плоды. Джона рано получил работу, накопил опыт и обзавелся максимумом связей, который мог обеспечить пусть и неплохой, но не самый престижный колледж. Студенческий заем он выплатил еще до тридцати лет, с тех пор его банковский счет лишь увеличивался. Джона не должен был снова стать чьим-то ассистентом… А все равно стал.

Потому что амбиции порой заставляют унять даже гордость – и амбиции Джоны были очень велики. За последние пять лет он окончательно убедился в том, что его не устраивает карьера обычного хирурга. Да и деньги приносят радость лишь до определенного предела: в какой-то момент ты получаешь от них все, чего тебе хочется, и они превращаются в бессмысленные цифры.

Для кого-то осознание такой правды о жизни влечет за собой кризис. Джона же превратил это в возможность. Он понял, что хочет видеть свое имя не только на страницах научных журналов, но и в учебниках. Он хотел стать тем, кого в конце года приглашают произносить торжественную речь перед выпускниками, чтобы мотивировать их подняться так же высоко.

Ему нужно было сделать нечто невероятное, новое – то, чего до него не делал еще никто. Это требовало экспериментов, которые далеко не каждая клиника одобрит. Да что там, клиники ненавидели эксперименты и непредсказуемость! Потому что любая неудача – это судебные разбирательства и многомиллионные штрафы. Пациенты нынче ушлые пошли, чуть что – сразу к адвокатам бегут. И участвовать в экспериментах бесплатно отказываются. Беда с ними просто.

Присоединяться к чужим исследовательским программам Джона не хотел, а для своей не хватало ни связей, ни опыта. Он почти отчаялся, когда узнал о клинике Святой Розы.

Здесь ему не предоставлялись безграничные возможности. Однако в этом заведении свободы было куда больше, а каждый новый пациент первым делом подписывал согласие на любой исход, вплоть до смерти, и не кривлялся. Ради получения таких условий Джона был согласен потерпеть, то и дело ассистируя на операциях.

Сегодняшнюю проводил Уолтер Монтгомери. Неприятный тип – но они тут в большинстве своем неприятные. Куда больше для Джоны значило то, что до старческого маразма Монтгомери еще не докатился. Операции он проводил великолепно, Джоне не приходилось тратить время на то, чтобы погасить внутреннее негодование. За все месяцы совместной работы не нашлось момента, когда он не одобрял решения Монтгомери. У старого хирурга было чему поучиться – и Джона дисциплинированно учился.

Впрочем, на этой операции его интересовали не столько действия хирурга, сколько кости пациентки. Джона едва дождался момента, когда они показались. Ему очень важно было изучить структуру, строение, запомнить все, что нужно… Потому что любые снимки – это совсем не то что видеть человеческий череп собственными глазами.

Как он и ожидал, времени на изучение образца у него было совсем немного, минута от силы. Потом прибыли донорские ткани, и началась самая напряженная часть операции. Однако Джона запомнил все, что нужно, на память он никогда не жаловался.

Операция на этот раз длилась двадцать часов. Кому-то из бывших коллег Джоны наверняка показалось бы, что это очень много – особенно неопытным. Он же знал, что это еще мало. Нельзя сказать, что старик Монтгомери пожалел себя или что-то упустил. Нет, похоже, клиника Святой Розы оправдывала свое создание: они и правда постепенно вырабатывали новый подход, да и результаты пока только радовали.

Для Монтгомери и эти двадцать часов стали серьезным испытанием. Он делал вид, что все в порядке, шутил даже, однако получалось натужно и невпопад. Он попросил Джону провести вместо него сегодняшний осмотр. Джона лишь коротко кивнул, он не собирался ни отказывать, ни использовать это против Монтгомери – британец никогда не был ему конкурентом.

Сам Джона не устал, для него сутки без отдыха являлись делом привычным. Отказываться от сна он все равно не собирался, однако до этого решил заскочить в свой кабинет. Пока воспоминания об операции оставались свежими, следовало сравнить модель, хранящуюся на его компьютере, с тем, что он видел сегодня.

Человек непосвященный ничего не понял бы. Ему бы показалось, что Джона сначала смотрел на лицевые кости пациентки, потом зачем-то уставился на компьютерное изображение черепа. Для хирурга же куда большее значение имели детали – еле заметный угол наклона, толщина перегородки в десятую, сотую долю миллиметра. При большинстве операций на лице права на ошибку нет изначально. При экспериментальном лечении любая ошибка в расчетах способна обернуться катастрофой.

Но пока он был доволен результатом. Джона всегда отличался осторожностью, победу он праздновал, лишь окончательно в ней убедившись. И все же он позволил себе улыбнуться: его личная игра продвигалась очень даже неплохо.

Теперь можно было отдохнуть. Этим он и собирался заняться, когда в коридоре на него чуть не налетела эта шумная девица. Она, высокая от природы и широкоплечая, почему-то искренне считала себя миниатюрным подростком. Возможно, этому способствовало то, что в клинике почти не было зеркал – политика компании. Или потому, что для некоторых людей самообман превращается в настоящее искусство, которым они владеют мастерски.

Удержаться на ногах при столкновении Джоне удалось лишь потому, что он и сам регулярно занимался спортом. Девица же сочла это очередным доказательством того, что она на самом деле хрупкая и легкая. Она кокетливо захихикала – из-за травмы получилось не так романтично, как она намеревалась, однако указывать на это Джона не собирался.

– Натали, я могу вам чем-то помочь? – только и спросил он.

Он помнил, что девушку зовут Наташа. Фамилию забыл – потому что не интересовался. Про себя он называл эту девицу «Раша Наташа» и общался с ней в основном через переводчика, который избавлял его от необходимости забивать память всякой ерундой.

Теперь же переводчик уехал, и общение сводилось к тому немногому, что мог обеспечить ломаный английский Наташи. Даже этого хватало, ведь у Джоны не было с этой девицей никаких общих дел. Она относилась к пациенткам Танг Сун-Ми, да и в целом он ожогами не интересовался.

Так что обычно он просто здоровался с Наташей и шел дальше. Но обойти ее теперь, когда она стояла прямо перед ним, было бы слишком очевидным хамством.

Наташа же уходить с дороги не собиралась. Она повернула к нему смартфон и указала на экран:

– Вот, это… Тренд! Мы тренд, сегодня, рекорд!

– Вам нужна медицинская помощь?

– Нет-нет, я… Делиться, как сказать…

Из объяснений, сбивчивых и похожих на хаотичный набор слов, Джоне все-таки удалось понять, что Наташа чувствует себя прекрасно. Да и почему должно быть иначе, если ей операцию пока не проводили? А врача она перехватила лишь потому, что ей хотелось перед кем-то похвастаться своими достижениями. В столь поздний час вариантов оказалось не так уж много.

Тут Наташа была не совсем честна. Джона не сомневался, что при желании она могла бы найти кого-то из медсестер и присесть на уши им. Однако медсестры в клинике были в основном суровыми и немногословными – тоже политика компании. Ну а Джона Наташе просто нравился, причем уже давно, и она использовала любой повод, чтобы завладеть его вниманием.

Теперь же у нее и вовсе, как ей казалось, было достижение. Наташа, блогер со стажем, даже в клинике не отказалась от любимого дела. Она регулярно постила обновления в соцсетях, не скрывая, где находится.

Джоне это казалось нелепым и беспечным. Но Наташа получила личное разрешение доктора Монтгомери, оспаривать которое молодой хирург не собирался. Хотя бы потому, что прекрасно знал: по выходным Монтгомери то и дело играет в гольф с Александром Фразье, а значит, его позицию можно считать позицией руководства.

Они почему-то верили, что бурная виртуальная жизнь Наташи идет на пользу репутации клиники и привлекает новых спонсоров. Возможно, они были правы, Джона в таком разбирался куда хуже. Его устраивало только то, что фотографии сотрудников и персонала Наташа могла размещать в своем аккаунте лишь с их согласия.

Но теперь речь шла не о фотографиях как таковых. Наташа где-то добыла компьютерное приложение, которое позволяло смоделировать внешность пациента через несколько лет после операции. Она добилась от некоторых товарищей по несчастью позволения выложить картинки «до» и «после» с их участием. Вот это как раз принесло ей тот самый успех, которым она теперь хвасталась перед Джоной.

Она еще щебетала что-то на смеси русского и плохой пародии на английский, но хирург уже не слушал: он разглядывал коллажи, созданные приложением. В принципе, получилось не так уж плохо – не совсем далеко от истины. Но приложение все равно льстило пациентам, да еще и макияж порой накладывало. На самом деле такими идеальными эти люди не будут уже никогда. Но пусть верят… Сначала это им поможет, а потом они смирятся.

– Я вас поздравляю, – наконец прервал неожиданную собеседницу Джона. – Но при чем здесь я?

– Интервью! – выпалила Наташа. – Вы и я… Когда переводчик новый!

– Нет.

– Но… переводчик…

– Нет, – повторил Джона.

Когда появится переводчик, он сумеет объяснить девушке, почему хирургу не нужно никакое интервью. Джона готов был подбросить пару-тройку вежливых аргументов, щадящих самооценку пациентки.

На самом же деле он слишком хорошо понимал: Наташе нужно не интервью. Она, насмотревшаяся романтических фильмов, просто ищет повод побольше общаться с молодым хирургом. Ей наверняка кажется, что между ними обязательно вспыхнет искра, они начнут улыбаться друг другу, перестанут обращать внимание на языковой барьер, да и вообще, все, кроме их любви, станет неважным…

Зря все-таки Александр Фразье велел убрать из клиники зеркала. Зеркала иногда отрезвляют.

Кое-как избавившись от болтливой русской, Джона наконец направился на отдых. Завтра утром нужно назначить дату операции Эмми. Было немного страшно, хотя он уже корил себя за этот страх. Бессмысленно откладывать эксперимент, это ни к чему не приведет! А с другой стороны, он ведь не эксперимент откладывал, он откладывал момент, когда все способно рухнуть.

Джона был уверен, что главным событием дня станет это, потому что операций как таковых у него запланировано не было. Однако ранним утром, потягивая первую чашку кофе, он обнаружил кое-что новенькое в привычном пейзаже двора перед клиникой: на парковке появился большой автобус.

Это было как минимум необычно. Клиника Святой Розы располагалась в отдалении от федеральных трасс да и дорог общего пользования как таковых – в этом заключалось одно из ее преимуществ. С учетом всех знаков, встречающихся по пути, сюда очень трудно было попасть случайно. Сотрудники, пусть и небогатые, пользовались в основном личными автомобилями – в Америке это не роскошь. Пациенты прибывали на машинах с медицинским оборудованием.

Так что автобус привозил только сотрудников-иностранцев, доставляя их из аэропорта, а это всегда любопытно.

Джона уже знал, что примерно неделю назад клинику покинула группа из трех переводчиков. Из-за ошибки, допущенной кадровым отделом, замена тогда не прибыла, и пациенты вроде Наташи были вынуждены довольствоваться объяснениями на пальцах. Теперь же это исправили…

А может, и ошибки изначально не было. Джона знал, что многие переводчики, приезжая сюда, подписывали предварительное соглашение на минимальный и максимальный сроки работы. На словах все обычно обещали остаться на максимальный срок, потому что пребывали под впечатлением от гонорара.

Но время шло, начиналась работа, они разбирались, что именно здесь происходит. Выдерживали не все, некоторых даже отпускали раньше срока, потому что от них, постоянно рыдающих или пьяных, все равно не было толку. Джоне стало любопытно, сколько продержится нынешняя смена.

Первым автобус покинул толстяк со смуглой кожей, зябко кутающийся в слишком тонкое для здешних холодов пальто. Этот явно не из переводчиков, которые будут бегать по больнице и общаться непосредственно с пациентами. Скорее всего, он отправится в юридический отдел – переводить и заверять документы.

Следом за ним на парковку вышла азиатка средних лет, спокойная, как манекен. Она сразу же забрала из багажного отделения свою сумку и широкими, почти армейскими шагами двинулась к крыльцу. Эта может и справиться – вон доктор Танг же справляется!

Последней выбралась девушка, вызвавшая у Джоны особый интерес. С высоты нескольких этажей он не мог толком ее разглядеть, видел только, что она молодая, высокая, с подтянутой фигурой. Таких тут давно не было… А жаль.

В вопросах личной жизни Джона всегда был очень осторожен. Он не льстил себе, он прекрасно знал, что станет объектом охоты с момента, когда поступит в медицинский колледж. Потому что привлекателен – и потому что толковые врачи неплохо зарабатывают. Так что серьезных отношений он пока избегал: последнее, что было нужно молодому профессионалу, только-только вставшему на ноги, – это разорительный развод и пара-тройка детей, которых придется содержать ближайшие десятилетия. Поэтому он предпочитал вменяемых долгосрочных любовниц и дублирование методов предохранения.