– Знаю. Но домовята играли, – сказала дочь, и я ощутил в ее голосе легкое дребезжание. Она вот-вот расплачется, и мне нужно вести себя очень осторожно, чтобы не допустить ее слез.

– Да, играли. И чем это закончилось? Их дом загорелся. Но людей дома не было, так что никто не пострадал. Тетя, рассказывая эту историю, хочет показать, как может быть опасен огонь для дома. Ты же слышала, как он манил домовят и поедал все вокруг?

– Слышала. Но зачем мы тогда костры жжем за домом и в лесу?

Любознательный ребенок, впечатленный недавними событиями. Что поделать, тема скользкая, но обойти не удастся. Придется сегодня и мне побыть немного рассказчиком.

– Костры жечь можно, но осторожно. Ты же видела, мы разводили огонь в мангале, а после того, как пожарили мясо, затушили угли водой. Это правильно и безопасно. Если разводить костер, не соблюдая правил безопасности, можно сжечь лес, а то и целый город. Я слышал истории от стариков: когда в деревнях крыши крыли соломой, огонь при пожаре перепрыгивал с дома на дом. Бывало, выгорали целые села. С огнем надо быть аккуратнее. А Наташа… Ты же видела, как они жили? Когда мы шли с тобой в парк, она шла в магазин за выпивкой…

– Володя, – Женя посмотрела на меня одним из своих строгих взглядов, – мы с тобой это уже обсуждали. Что мы делаем, если хотим осудить человека?

Опять двадцать пять… Напоминание об оценочном отношении к людям. Почему я должен молчать, если человек мне не нравится? Психологи со своими советами меня добьют. Ладно бы просто рекомендовали, но их же слушают домохозяйки, начитавшиеся женских журналов! Терпи, молчи, не обижайся… Почему я должен сдерживать себя и учить этому ребенка? Какое поколение мы так вырастим?

Лера смотрела то на меня, то на Женю, явно ожидая продолжения.

– Прости, немного задумался. – После одобрительного кивка жены я продолжил свой рассказ. – Не всем детям повезло с родителями, и не всем родителям повезло с работой. У нас хоть денег и немного, но мы стараемся радовать тебя игрушками и развлечениями. Тетя Наташа с дядей Колей своих детей не баловали. Ты помнишь, как мы купили Костику леденцы?

Лера закивала. Задавая вопрос, я ожидал другого ответа, надеялся, что дочь забыла об этом. Она не забыла. Прошлым летом мы покупали конфеты в маленьком магазине рядом с нашим домом. Костик, Наташин третий ребенок, смотрел на нас сквозь стекло. Когда я его увидел, то чуть не заплакал. Этот двух-трехлетний малыш стоял, прислонившись лбом к окну, и пожирал нас зелеными глазами. Он был таким худым, что футболка старшего брата висела на нем, как халат на пугале. Чумазое лицо с синяком под правым глазом было все исцарапано местными котами, к которым Костик испытывал огромную любовь. Я купил конфету на палочке Лере и, посмотрев в очередной раз в окно, взял еще парочку Наташиному сыну. Помню, дочка подумала, что я купил их для нее и выдам ей немного позже, но я, выходя из магазина, протянул их чумазому мальчику. Он сначала не поверил, потом сказал, что брать конфеты у чужих нельзя. Но как же загорелись его глаза! Я видел, как он сглотнул слюну. Готов поспорить, что во рту в этот момент у него было сладко. Лера уже разворачивала свой леденец. Оглянувшись на нее, я присел рядом с пацаненком и погладил его по грязным волосам. Он узнал меня – мы не раз виделись с ним и его матерью на площадке, но он боялся, и поэтому конфеты все еще были у меня. Я заверил его, что никому не скажу об этом, и он мгновенно схватил их своей маленькой ручонкой. Оба леденца исчезли в карманах его безразмерных штанов. И также быстро исчез он сам, видимо боясь, что я передумаю и заберу конфеты назад, хотя у меня и в мыслях подобного не было. Лера во время прогулки пару раз спрашивала, зачем я купил Костику конфеты, ведь он не мой ребенок. Жени рядом не было, поэтому я мог рассказать дочери кое-что о том, что думаю о родителях чумазого мальчика. Вряд ли она поняла причину моего поведения, но я считал себя правым. Она все рассказала маме, и, хотя Женя одобрила мой поступок, перед дочерью мне было немного стыдно.

– Это все от неосторожности, – прервала затянувшееся молчание Женя. – Домовые неосторожно повели себя с угольком – у них загорелся дом. В селе люди упустили искру – загорелась вся округа. Тетя Наташа или дядя Коля скорее всего также неосторожно повели себя с огнем, и поэтому сгорела их квартира. Возможно, они хотели что-то приготовить. Правильно я говорю?

Женя выжидательно смотрела на меня, и мне оставалось только кивнуть ей в ответ. Если бы не мысли о странном человеке в сгоревшей квартире, я был бы более собранным. Но стоит сказать спасибо супруге: с рассказом она меня выручила.

– Я больше не хочу кушать, – прошептала Лера, глядя прямо в тарелку. – Можно я пойду поиграю?

– Нет, сначала доешь, – Женя, как истинная дочь военного, была непреклонна.

– Пусть идет. – Я легонько махнул дочери рукой, и та испарилась. – Ей все еще тяжело.

После обеда Женя мыла посуду, а я читал новости. Теракты, убийства, аварии… Сколько всего ужасного происходит в этом мире! Мир катится в пропасть, а мы помогаем ему катиться быстрее.

Вечером мы всей семьей смотрели детский фильм, стараясь выбросить из головы эти страшные и совершенно не нужные нам события. На экране веселый медведь по имени Паддингтон вытворял такое, что мы все вместе катались со смеху по кровати.

После десяти вечера Лера, помытая и переодетая в летнюю пижаму с зайчиками, легла спать. Я читал ей сказку, поглядывая на ее закрытые веки, а Женя рисовала очередную картину. Когда дочка уснула, я зашел к жене. На холсте красовались наброски, наталкивающие на мысль о том, что скоро здесь появится чудесный корабль, бегущий по волнам.

– Вы сегодня быстро. – Женя нанесла очередной мазок и отошла немного в сторону. – Сильно устала?

– Ага. День тяжелый выдался, – сказал я и лег на кровать, наблюдая за ее действиями. Не скрою, мне нравилось наблюдать за тем, как она творит. Как из непонятных линий на холсте появляются люди, птицы и облака. Ее движения скупые, короткие, но за каждым из них скрывается будущее целого творения. Я не увлекался ничем подобным. Рисовать вообще не умею, так что картинки, нарисованные по заказу дочери, казались пародиями на то, что должно было появиться на бумаге на самом деле. Или руки у меня под это не заточены, или голова настроена на другую волну – одним словом, творчество из меня не прет. Ну и ладно, для этого в нашей семье есть Женя. Хочется верить в то, что дочь получила от нее дар к созданию прекрасного и пойдет по ее стопам.

Между тем на холсте уже вовсю бушевало море. Надвигался шторм, и несколько птиц пролетали над водой, поднимающейся им навстречу. Храбрый капитан стоял на палубе (или это был простой матрос?) и пытался справиться с управлением. Еще три человека силились вырвать парус из цепких лап ветра и опустить его. Один боролся с якорем, не то опуская, не то поднимая его. Команда работала слаженно и должна была одержать победу, тем более что на помощь им уже выходило солнце в правом верхнем углу картины. Я поверил, что команда выиграет этот бой со стихией. Должна выиграть, ведь у моей супруги все картины о хорошем, даже если на море шторм и ветер рвет паруса. Солнце, возвышаясь над хаосом, давало мне уверенность в этом.

– Всегда забываю, что ты за мной следишь, – произнесла жена, закончив первый этап работы над картиной. Она подошла и легла рядом, прижавшись ко мне грудью.

– Это хорошо, что забываешь. Так винила бы меня в том, что я тебе мешаю своим тяжелым глазом. Я специально тихонько лежу, чтобы меня не заметили. Ты же это прекрасно знаешь.

Я обнял ее и приблизился к родным губам. Мы целовались долго, до беспамятства. Как школьники, дорвавшиеся до запретного плода и вкусившие всю его сладость. Момента, когда мы разделись, я не заметил. Это было не важно, внешний мир ушел на задний план, как будто унесенный ураганом с картины, стоявшей в паре метров от нас. И только солнце, прорывающееся сквозь тучи в углу картины, разгоралось для нас все сильнее, пока не вспыхнуло самым ярким светом из всех возможных в этой Вселенной.

Занимаясь любовью с женой, я постоянно ощущал на себе посторонний взгляд, но сколько бы раз ни оборачивался, никого не видел. Говорят, что человек может почувствовать взгляд животного, но у нас никто из живности дома не обитал (насчет жучков и паучков меня мучают сомнения). Когда мы успокоились и легли спать, я не выдержал и задвинул шторы. Луна, светившая прямо в окно, наверное, обиделась и спряталась за тучу. Я лег рядом с женой и, слушая ее дыхание, постарался уснуть.

В эту ночь мне нормально поспать не удалось. В голову лезли мысли о странном силуэте в сгоревшей квартире соседей. В те моменты, когда сну все же удавалось затащить меня в свой мир, я, как и в ночь после похорон деда, видел комья земли, падающие на гроб. Рядом стояла вся семья Дроздовых, а на табличке, прибитой к кресту, виднелась надпись: «Владимир Петрович Бондаренко». Видя свое имя, я всякий раз, тяжело дыша, подскакивал на кровати. Женя тоже дергалась, но продолжала спать. Я снова опускался на нагретое мною место и смотрел в потолок. Сон ускользал от меня, и я не знал, что с этим делать. Ну не овец же считать в самом деле!

К утру я был совершенно измотан. Страшно болела голова, и очень хотелось спать. Начало понедельника выдалось таким, каким его описывают в анекдотах: противным, тяжелым и нежеланным. Хотелось остаться в постели и хоть немного отдохнуть, тем более что сегодня мой выходной, а вчера я совершил большое дело, раз и навсегда показав соседу, кто у нас на этаже главный. Но это был мой обычный день в кругу семьи, и я уже слышал, как Лера пробирается к нам, чтобы сообщить о том, что солнышко встало. В общем, первое утро моей новой жизни началось традиционно: с хорошенького живого будильника.