После чаепития Легаев покинул кабинет начальника лагеря, а Зельцман стал вновь размышлять о том, что по прибытии новых людей не помешает увеличить производство изделий и пиломатериала, чтобы продавать на сторону. Эх, ещё бы парочку резчиков, тогда можно будет резную мебель наладить, а такая пользуется спросом в области. Так в мечтах и планах майор не заметил, как наступил вечер, пора собираться в посёлок. Дом начальника лагеря находился в посёлке Таборы.

Лето 1942 год. Лагерный Пункт «Ивкино». Штрафные добровольцы.

Наконец на одной из вечерних поверок объявили, что будут набирать добровольцев для отправки на фронт. С речью выступал сам начальник лагеря. Речь у майора госбезопасности получилась пламенная, идеологически правильная. Типа Родина нуждается в героях, а роль героев уготована нам. Ибо есть возможность исправить нашу судьбу, встав в один строй с защитниками Родины. За неделю подготовят списки, а потом отправят в Североуральск. Я в душе порадовался такой новости, уж очень хотелось быстрее свалить из лагеря. В этот же вечер решил поговорить с Ловкачом серьёзно, хочется понимать, что будет кому мою спину прикрыть. Я подошёл к столу, где в очередной раз играли в карты. Вообще я удивляюсь заключённым, тот же Ловкач постоянно выигрывает у зэков, а они всё равно садятся с ним за карты. За время, что нахожусь здесь ни разу не видел, чтобы Антон проиграл. Но своё место приятель знал, очень редко садился за игру с людьми Пепла, чтобы не нажить неприятностей. Дождался, когда Антон в очередной раз заберёт выигрыш, шепнул ему на ухо, что надо бы поговорить в укромном месте.

– Сегодня нам барак закрыли, а здесь внутри не получится, – ответил Антон, не желая покидать стол с картами.

– А чего вдруг нас закрыли, что-то случилось? – удивился я.

– Да хрен его знает, может боятся, что после сегодняшнего объявления кто-то на рывок решится, – беззаботно ответил Антон и вернулся к игре.

Настаивать я не стал, решил, что завтра на работе поговорим. На следующий день получили сухой паёк и выехали на лесную делянку. Мы с Антоном расставили петли, в ожидании добычи. Развели костёр и решили побаловаться чайком, так как в лагере у нас статус «блатных», то работа не для нас, хотя я бы не отказался помахать топором. Но как говориться назвался индюком, полезай в суп. Я огляделся, рядом чужих ушей нет, можно и поговорить с приятелем.

– Антон, что думаешь о том, чтобы отправиться на фронт? – осторожно спросил я.

– Да выкинь ты всю эту дурь из головы. На хрена тебе это всё надо? Ты же сам после первой отсидки говорил, что тебе с комиссарами не по пути. А сейчас что с тобой случилось? Нам отбывать срок осталось всего ничего, на одной ноге простоять можно. К тому же припрятаны у нас с тобой рублики-бублики, заживём как люди, в Одессу подадимся, – говорил Антон весело, наверняка сам верит в то, что говорит.

– С блатной жизнью надо заканчивать, Антон. К тому же город Одессу скоро немцы займут. Не будет из этого ничего хорошего, а война может изменить нашу жизнь. Вернёмся, отмывшись от всех грехов.

– Рома, на войне убить могут, при чём быстро и наверняка. Оно тебе надо?

– Убить и в лагере могут. Забыл про Муху и Комара? А иначе придётся ложиться под Пепла, ну или ему подобного. Тебе нравится шустрить на кого-то? Блатная романтика для малолеток, а мы с тобой уже выросли из этого, оба понимаем, что здесь и к чему. Я точно заяву подам, ну а ты сам решай, как тебе быть, – я видел, что переубедить Антона будет трудно, а может вообще невозможно.

– Дурак ты, Ромка. Чего тебе свою голову за комиссаров подставлять. Забыл, как людей забирали краснопузые? У меня дядю забрали за то, чего он не делал, а когда разобрались, то трибунал уже всё решил, даже похоронить не дали, – хмуро произнёс Антон.

А ведь я по сути ничего не знаю о том, что привело парней на кривую дорожку. Забивать голову идеями о светлом будущем не хочу. Я точно знаю, что в будущем нет никакого светлого коммунизма, а через полвека СССР вообще развалится. Воть только сказать другу об этом не могу, не имею права. И вообще, я здесь временно. Выполню свою задачу и вернусь обратно в своё время, если, конечно, перстень найду, чтобы провести ритуал. Я тоже молчал, ничего не говоря Антону. Заводить повторно разговор на тему штрафбата не имело смысла.

Попав в эту, необычную для меня среду, я много наблюдал за людьми. В своём теле, в будущем, я слышал разное про ГУЛАГ, а сейчас имелась возможность увидеть такую жизнь воочию. Ещё месяца не прошло, как я попал сюда. Однажды проходя мимо зэка, которых здесь называют «мужиками», услышал разговор.

– Здесь в лагере можно сказать, что рай. Я в прошлую ходку отбывал под Воркутой, там начальник был просто зверь. Кормёжка такая, что в пору ноги протянуть, – рассказывал один заключённый, который отбывал наказание явно не в первый раз.

Действительно мне не показалось, что здесь в лагере прямо ужас ужасный. На нарах тюфяки³⁵, набиваются сеном, вместо подушки то же самое. Но главное раз в месяц меняют. Чехлы от тюфяков стирают. По слухам местных зэка начальник лагеря страсть как не любит клопов. Даже говорят бесится от таких сведений. Имеется баня, чтобы заключённые не завшивели. Да даже взять то, что мы с Антоном занимались примитивной охотой и нам никто не мешал, тоже ведь показатель. Производство налажено. На пилораме пилят шпалы, брус и доски разной толщины. Есть столярный цех, где собирают мебель. Хотя подозреваю, что начальник лагеря делает, что называется деньги. У него даже фамилия подходящая Зельцман. Кроме столярной мастерской имеется подсобное хозяйство, разводят свиней, крупный рогатый скот. Куда девают мясо? Здесь ничего сказать не могу, не выяснял. Что-то попадает в котлы заключённым, но редко и мало. Разве что хвосты и копыта. Охрана питается хорошо, что-то наверняка сдают государству. Опять же те заключённые, что работают на мебельном производстве питаются сносно. За блатных ничего не скажу, сами они работают редко, можно сказать никогда, зато питание приличное. У того же Пепла и его окружения всегда есть чай и сахар. Мой приятель Ловкач тоже не голодает, он картёжник виртуозный. Что надо выигрывает в карты. От своего приятеля слышал, что тело, в котором я сейчас, мог бы стать крутым взломщиком, Пепел хотел в ученики его взять, но что-то пошло не так. Я до сих пор не знаю по какой причине Пепел и Жерех до ссоры дошли, а бойцы Пепла избили моего деда, ну естественно двоюродного. Отношения между политическими и уголовниками простыми не назовёшь. Время от времени уголовники дубасят политических. До массовых драк в этом лагере не доходит, охрана пресекает. Я подозреваю, что уголовники поддерживают здесь тот порядок, который нужен начальнику лагеря. Надеюсь, что я свалю отсюда вскоре. А предпосылки имеются. Часть спецконтингента стали активно вызывать на разговор к куму³⁶, есть здесь такой сотрудник лагеря, который занимается оперативной работой. То, что кум выводит на разные разговоры никого не удивишь, понятно, что вербует или информацию собирает. Занимается здесь в лагере этим старший лейтенант госбезопасности Легаев. Меня тоже вызвали на такой разговор.

– Гражданин Волжин, у тебя есть возможность искупить свою вину перед Родиной. Для этого требуется написать заявление, что ты добровольно желаешь отправиться на фронт защищать Советский Союз от фашистского захватчика. Статья у тебя нетяжёлая, так что вполне подходишь, – начал промывать мне мозги опер.

– Я с превеликим удовольствием, гражданин начальник, – сразу согласился я.

Мой ответ явно удивил, а может разочаровал опера, его лицо от удивления даже вытянулось, а брови поползли вверх. Наверняка ожидал, что я буду всячески отпираться от такого «счастья». Ведь Роман Волжин относился к статусу «блатных», статьи соответствующие – кража и грабёж.

– Даже так? Тогда пиши заявление, на следующей неделе всех добровольцев вывезут, так сказать, будет отправка на фронт, – велел опер, оправившись от удивления.

Подозреваю, что кум не один раз пытался обрабатывать моего родственника на предмет стать стукачом³⁷, но наверняка потерпел неудачу, вот и удивился моему поведению и согласию сейчас. Кум отпустил меня, как только я нацарапал на бумаге своё заявление. Выйдя из оперчасти, я задумался. О том, что я решился на добровольца Пепел узнает быстро, у меня могут появиться серьёзные проблемы. А зачем мне проблемы? Правильно, совсем не нужны. Надо прожить в лагере несколько оставшихся дней спокойно. Потому пойдём на хитрость. Как я и ожидал, Пепел дёрнул меня на разговор в первый же вечер.

– Жерех, ты заявление накатал, торопишься служить комиссарам? Понимаешь, что тебя определят в ссученные? – зло и с явной угрозой заговорил со мной авторитет.

– Никому я служить не собираюсь, мне вольным нравится быть. На рывок пойду, как только возможность появится, – ответил я, не отводя взгляда от лица авторитета.

– Тебе же всего три года осталось отзвонить³⁸. С чего вдруг такая смена настроения, здесь вполне тепло и уютно? – удивился Пепел.

– Не вижу смысла терять три года. Сейчас война, много возможностей появилось. Те же интенданты на своих складах жиреют, а бог велел делиться, – улыбаясь ответил я.

По выражению лица Пепла заметно, что я здорово его озадачил. Он молчал минуты три, не меньше, о чём-то размышляя.

– Ловкач с тобой пойдёт? – задумчиво спросил Пепел.

– Не знаю, у Ловкача своя голова есть, пусть думает. К тому же срок у него меньше, чем у меня, я ему не отец родной, чтобы решение за него принимать, – ответил я, размышляя о том, пойдёт за мной мой приятель или нет.

– Считаешь, что будет возможность рвануть? – вновь переспросил Пепел.

– Там забора нет, а возможности всегда есть, их только увидеть надо и не прозевать, – я даже ухмыльнутся для убедительности.

– Ладно, ступай мне подумать надо, – закончил наш разговор Пепел.

Я покинул закуток авторитета с мыслью, что надо вновь поговорить с приятелем Антоном, чтобы у него не было ложной информации. Вечером поговорить не получилось, внутри барака не то место, где такие разговоры вести. А на улицу не выйти, бараки стали закрывать на ночь. То, что кто-то в туалет захочет, администрацию лагеря не волнует. Ловкач как обычно сел в карты играть, теперь его до полуночи из-за стола не вытянешь. Я улёгся на нары, решил выспаться, поговорю с приятелем завтра.

На следующий день, как приехали в лесную деляну, бригадир объявил, что сегодня требуется свалить не менее трёх десятков кедров. Явно для мебели древесину готовят. Нам с Антоном по статусу топором махать не положено, так что занялись привычным занятием, ставили петли для ловли боровой птицы и зайцев. Когда закончили, вернулись к костру, чайком побаловаться.

– Антон, а чего конвой так халатно смотрит на то, что мы по лесу бродим? – решил я начать разговор с приятелем.

– Бежать в этих краях некуда, кругом болота. Если вертухаи³⁹ с псами не догонят, то в болтах пропадёшь. Отсюда один путь по реке, другого нет, – ответил Антон, он уже не удивлялся тому, что я некоторые моменты не помню.

Антон разлил чай по кружкам. Я заметил, что мой приятель, когда рядом нет других жуликов, чифирь не пьёт, возможно, что не подсел на этот напиток, так как чифирь может вызывать привыкание.

– Антон, ты в курсе, что я дал согласие на добровольца? – спросил я.

– Ты же сам говорил, что собираешься на фронт, – почему-то мрачно ответил Ловкач.

– Я Пеплу сказал, что на рывок собираюсь, чтобы они мне в оставшиеся дни жизнь не усложняли, – коротко пояснил я.

– Да знаю я, ко мне с вопросами подходили, я сказал, что ты сам решаешь, что тебе делать. Гарантию дам, что Пепел с тобой людей отправит. У него какие-то дела в Москве не терпят отлагательств, а заодно поручит своим упырям тебя замочить, если ты вдруг откажешься бежать, так и знай, – всё с тем же мрачным выражением лица произнёс Антон.

Мы помолчали, я чувствовал, что приятель сильно расстроен, хоть и старается не показывать этого.

– Антоха, давай со мной. Мы же с тобой друзья не разлей вода, разве не так? – решил я попробовать уговорить Ловкача ещё раз.

Приятель резко повернулся ко мне, рванул себя за ворот, но вдруг мгновенно успокоился.

– Ну чего ты рвёшь мне душу, Ромка? Да и воевать я не умею, кстати ты тоже. Убьют нас в первом же бою, точно тебе говорю, – тихо проговорил Антон.

– Не убьют, я везучий, а значит моё везение на тебя распространяется. Воевать тебя научу, обещаю, – совершенно искренне высказался я, нравился мне приятель моего двоюродного деда.

– Ага, здорово нам помогло твоё везение, когда нас за магазин сцапали. Научит он, сам не умеет, а научит, – откровенно усомнился Ловкач в моих словах.

– Мы же с тобой пьяные были, сам говорил, а на войне главное не зевать, быть постоянно осторожным, вместе научимся. Жизнь свою изменим, нормальными людьми станем, – мне очень хотелось, чтобы Антон согласился.

Антон ничего мне не ответил, выплеснул остатки чая в костёр и пошёл проверять петли на птиц. Весь оставшийся день мы не разговаривали до самого вечера, даже возвращались в лагерь молча. После ужина Ловкач сел в очередной раз играть в карты, а я ушёл спать.

Прошла неделя, в субботу был банный день, на работу в лес никого не вывозили. Трудились в цехах, но только до обеда. Я в очередной раз убедился в том, что начальник лагеря здесь первый после бога, как захочет, так и будет. А в воскресенья приехали гости. Хотя какие гости к чертям собачьим? По реке катер притащил баржу. Оборудованную под транспортировку заключённых. Сразу после завтрака нам объявили прямо в бараке, что будут вызывать по списку народ.

– Все, чьи фамилии назову, выходить строиться во двор, свои вещи берите с собой, – объявил сержант госбезопасности из конвойных.

Вызывали по алфавиту, мою фамилию назвали в числе первых. На улице стояли конвойные и сразу загоняли нас в строй. Вскоре вышел Антон, он прошёл к строю и встал рядом со мной. Значит мой друг решился идти со мной, что меня радовало. В бараке видимо поднялся шум, так как туда забежали с десяток конвойных. Я оглянулся на барак.

– Политические бузят, контриков⁴⁰ не берут, хоть и просятся они. Пепел всё же засунул своих, посмотри на тех, что стоят справа, Чирок и Пятак. Здоровые словно лоси. Оба осуждены за мокряк⁴¹, но думаю, что Пепел договорился с хозяином⁴², – прошептал мне Антон, чтобы никто не услышал.

Я посмотрел на здоровых уркаганов, что стояли с краю строя, действительно видно, что физически очень сильные. В строй выходили из всех трёх бараков, строились в четыре шеренги. Когда закончили вызывать будущих штрафников, притащились заключённые, что работали на кухне. Привезли сухой паёк на тележке, в который вошли треть буханки хлеба, десяток сухарей. А ещё, что мне показалось странным, кусок сала примерно на сто пятьдесят грамм. У всех имелись мешки, с подвязками, чтобы носить за спиной, вроде рюкзака. Народ складывал скудный паёк в свои сидоры⁴³. Когда паёк раздали вышел начальник лагеря вместе с конвоем, который будет сопровождать нас. Майор Зельцман толкнул пламенную речь о защите Родины и всё такое, типа мы встали на путь исправления, а своей кровью искупим всю тяжесть вины. А Коммунистическая партия, под руководством Вождя, товарища Сталина, поведут нас в светлое будущее. Говорил красиво, я аж заслушался. А потом подумал, что умели коммунисты своими речами зомбировать людей этого времени. Колонной нас повели на выход из лагеря, к реке, именно там стояла баржа, по моим прикидкам из лагеря забрали почти восемьдесят человек, может чуть больше, а может меньше. Заключённые шагали вольным шагом.

– Сейчас запрут нас в барже, как селёдку в банке. Скорей всего до Тавды сплавятся, там железная дорога есть, – произнёс негромко Ловкач.