– Тут есть три варианта, Володя, выбирать тебе. Вариант номер один: я пришел к тебе после смерти, чтобы сказать что-то важное, за какой-то целью, о которой известно мне и еще Богу, в которого, если ты выберешь этот вариант, тебе непременно придется поверить. Ты ведь не объяснишь привидение с помощью диалектического материализма, ведь так? Или объяснишь? Да, нет, с помощью философии тебе тут далеко не уехать. Вариант второй, самый простой, на мой взгляд, но тут бы я тебе бритвой Оккама пользоваться не советовал, можешь порезаться, так вот, сам вариант: ты сошел с ума. Видишь как просто, один заучившийся до сумасшествия русский революционер говорит в Цюрихской публичной библиотеке сам с собою. И наконец, третий вариант, несколько похожий на второй: за последнюю неделю ты спал в общей сложности не более двух ночей и у тебя легкое помутнение нервов, вызванное бессонницей и постоянным чтением экономической литературы. Ты ведь любишь думать, вот и решай, почему я здесь.

– Какое-то безумие, какое-то… Что со мной? – Владимир в самом деле решил, что он сошел с ума, он быстро пытался сообразить и проанализировать ситуацию, но где-то самым краешком своего разума он понимал, что анализу и соображению эта ситуация не поддается. Перед ним сидел его брат. Мертвый.

– Ну вот почему я так и думал, что ты сначала все-таки решишь, что свихнулся? – Несильно ты изменился.

– Так, постой, но если я понимаю, что я сошел с ума, значит, я не сошел с ума, правильно?

– Хорошо, – улыбнулся брат, – и что из этого значит?

– Я не знаю. – Твердо и уверенно ответил Владимир.

– И что же делать будешь?

– Знаешь, брат, если ты жив был и сейчас жив, то я тебе не прощу. Мама из-за тебя чуть не убилась тогда.

– Я знаю, Володя, но, к сожалению, меня казнили. – Грусть отразилась на его молодом и странном лице.

– Так почему же я тебя вижу?

– Решать тебе, брат.

Они помолчали.

Тут Владимир заметил, что в библиотеке, в читальном зале кроме него и брата никого не было.

– Брат, Саша, а где все?

– А ты успокоился и готов к диалогу?

– Я думаю, что я еще не все понимаю, но что я точно могу, так это говорить с тобой. Так что давай поговорим. Скажи, ты знаешь, где все?

– Нет, Володя, не знаю. – Признался Александр Ульянов.

– Отлично. – Прыснул Володя. И тут же улыбнулся.

– Ты чего это? Что смешного?

– Я, я никогда бы, нет…, никогда не мог подумать, что сойду, знаешь, с ума сойду.

– Знаешь, Владимир, по-моему это не так уж смешно. – серьезно и тихо сказал Саша.

– Да, что ты, посмейся, ты чего такой угрюмый. Пришел и угрюмый сидишь тут, мертвый ведь, мертвый? Вам веселиться можно? Можно? Меня с ума свел… Кстати, сколько у нас с тобой времени?

– Ну, я могу сказать ответ, но тебе он не понравится.

– Сколько, мне уже все равно.

– У меня бесконечность, а у тебя, извини, не знаю, от тебя зависит.

– Да, – он опять рассмеялся, – Ха, если ты игра моего воображения или воспаленного сознания, а скорее всего так и есть, то что-то у моего воображения не очень хорошо с юмором и фантазией. Ничего-то и сказать не может.

– Володь, а если нет?

– А если да? Ты докажи, что я не сошел с ума, тогда тебе поверю.

– А ты докажи, что сошел.

– А чего тут доказывать, я вижу своего покойного брата и говорю с ним.

– Ты материалист. Как это скверно, у нас в семье одни материалисты. – Быстро и на выдохе парировал Александр.

– Мы о чем говорить будем? – через некоторое время спросил Владимир.

– Расскажи о себе, что есть твоя цель?

– Зачем мне тебе рассказывать? Поскольку из любого варианта, которыми ты объясняешь свое присутствие здесь, следует, что ты знаешь обо мне все. Так что обо мне нечего и говорить.

– Логично и правильно. Но о тебе как раз и есть, что говорить.

– Ну есть у меня задумка одна…

– Да знаю я твою задумку,…

– Мало того что ты все знаешь обо мне, ты еще меня и перебиваешь.

– А ты еще «задумка», это целое «задумище», эх ты, да если бы ты, хоть где, написал, что у тебя есть «задумка», разве б за тобой люди пошли? Скажи, что не задумка. Скажи, зачем все?

– Брат, я пытаюсь сделать то, что ты не смог. Исправить твои ошибки, сделать твою работу, отомстить за тебя!

– И это я слышу от материалиста, от социалиста, от революционера. Да как же отомстить за меня, если»… Суровый для себя, он должен быть суровым и для других. Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела…». Узнаешь? – вскричал неожиданно Александр, тут он неожиданно начал говорить голосом металлическим, медленным, четким, проникающим в сердце – узнаешь свою библию, написанную убийцей?! Да как же человек может лишиться родства и дружбы, как заменить может это все бездарным механическим словом «товарищ», до глубины души всякой отзывающей металлом?! Как отказаться от любви и благодарности, если на свете ничего нет лучше, чем любовь и благодарность?! Да что это за страсть такая холодная революционного дела, страсть всепоглощающая, душащая в человеке все святое, все ради чего он создан, ради чего рожден был на этой земле? Для чего, Володя, для чего надо падать, а потом вставать и убивать, убивать, убивать, для чего надо забыть себя, чтобы отдать свой разум и тело на дело революционной борьбы, смысл которой не понимает и тысячная, миллионная часть человечества, а душу, душу отдать на растерзание самому себе, забыть о душе, стать машиной? И ты, революционер, ты можешь мне объяснить для чего? Нет! И это ответ, который также очевиден, как и то, что революция – самое грязное из дел, как и политика, придуманная для освобожденного от всех условностей убийства, которое есть просто бледный всадник, стремглав скачущий на мертвом коне, разрушающем на своем пути, все созданное человеком за жизнь его. Пусть все плохое, но и все хорошее. Да для чего, в конце концов, люди отдают себя на растерзание делу, которое в основе своей имеет разрушение?! Ради идеи, свободы, счастья? Может быть, равенства?! Да нет это всего, и ты сам это знаешь, Володя, так же очевидно, как знаешь и то, дело, которому ты служишь – дело зверское, огненное, убивающее. Надо научиться прощать, Володя. Что, если ты не прав?! – Пока Александр это говорил, его глаза горели, действительно горели огнем, он несколько раз вставал и садился, он нервничал, но все это было настолько странно и необычно, что Владимир слушал его очень внимательно и не обращал внимания на его жесты, до него доносилось содержание слов брата.

– Я прав. – спокойно и тихо ответил Владимир. – Ты ведь тоже был одним из революционеров, народником. Почему ты сейчас так говоришь?

– Знаешь, я видел его там. – Как-то тоже спокойно ответил брат.

– Кого «его» и где «там»?

– Я видел его, на чью жизнь я, покушался, царя я видел, Императора Российскаго, мы говорили с ним, много говорили о смысле бытия, бытия моего, твоего и общего с открытием, невозможность которого понять также очевидна, как и отсутствия смысла в моих действиях тогда, 1 марта, 18 лет назад, когда я, студент, революционер, стремящийся показать миру правду, доказав ее ложью страшной, как… как это было отвратительно. Нельзя понять того, что скрывается за ложью. Ложь не скрывает правду, она уничтожает ее полностью, полностью ведет смысл к погибели. Он, Александр III, он простил меня и товарищей, он лишил себя возможности держать зло на меня, при том, что я и товарищи почти убили его, из-за нас он умер. Такова его воля была, а мы боролись с нею… А он простил.

– Какая же польза от этого прощения, если он простил тебя «там», а не тут? – спросил Владимир брата.

– А ты почем знаешь, какой мир главнее, тот или этот? Ты примитивен и похож на ребенка, не знающего, что за домом, но полагающего, что все действия его в доме наиважнейши и играют первостепенную роль в мироздании.

– Ты странно говоришь, раньше ты не так говорил. – Как-то задумчиво парировал Владимир.

– Раньше я не знал, что есть жизнь…

– Так что? Что есть жизнь? – в глазах живого человека заиграл огонь. Он спрашивал у казненного, что есть жизнь.

– Я не имею права тебе говорить, но ты узнаешь, ты узнаешь, что есть жизнь еще до смерти, учти, очень малой доли людей становится известно это до смерти. Ты таков.

– Что говорили Вы с Александром Романовым обо мне? – спросил Ульянов

– Это неважно для тебя сейчас. Ты узнаешь, потом, просто будь терпелив, но есть то, что я должен тебе сказать.

– Я слушаю, – сказал Владимир. И он действительно слушал своего мертвого брата.

– Борьба, которую ты только начал, которую тебе еще предстоит вести очень долго, в случае если ты выберешь путь борьбы, будет самым великим делом в твоей жизни. У тебя сейчас есть два пути. Путь отказа от борьбы и путь ее продолжения. От этого зависит так много, что мне даже страшно говорить об этом. Этот выбор ты должен сделать и мир, весь мир, за освобождение которого ты борешься, будет помнить тебя веками, но не это главное, и ты это знаешь, ты не тщеславен, в отличие от нас. Твой выбор будет зиждиться на анализе ситуации, в которую ты, брат, попал и которую ты не можешь понять, как не могут ее понять никто из людей. Ты возразишь мне, что веришь, а я же скажу тебе, что нельзя верить в материализм, поскольку это всего лишь оболочка, не покрывающая и сотой части мира, но закрывающей лишь ее видимую часть, а оттого кажущейся столь логичной, и ты должен это понять сейчас, как не упрямься, ты должен и в этом твоя задача и цель, которую я должен до тебя донести. Если ты борьбу продолжишь, то ты добьешься своей цели,..

– Есть! – воскликнул Владимир.

– Не перебивай меня, брат, ты добьешься своей цели, или ее внешней стороны, ты сделаешь, то, что страшнее войны, а точнее берет свое начало и завершается в войне. Я не буду говорить, что будет потом, но да, революция уничтожит все порядки, против которых ты будешь бороться, ты построишь новое государство, но всех целей ты не добьешься и никто не добьется в жизни, ибо они недостижимы, и это ты также должен понять, как и то, что за тобой придет он… Тот, который разрушит идею, самое важное и единственное, что есть у тебя, кроме желания разрушить предыдущее, полагающее основы. Он, он разрушит все, что построил ты и создаст новое царство тьмы, тьмы, которая будет жить независимо от тебя, этот Цезарь будет жесток и зол на мир, в котором ему не нашлось места, но он, слабое по сути своей создание, окунет мир во тьму, пронзающим страхом задевающую каждое сердце человеческое. Он сделает мир своим! И это, это после стольких трудов, которые ты и товарищи, – это слово Александр произнес с ненавистью, – вложили в дело свое, после крови наступит новая кровь, отдающая резонансом по всему свету! Ты, брат, ты не освободишь мир и народы! Чтобы ты не делал, человеческая природа, нелогичнейшая по сути своей, возьмет верх и все, ради чего ты боролся, обернется мраком. Он подчинит себе мир, но и он уйдет, и твое государство, созданное на крови просуществует одну лишь жизнь человека, не более,.. все остальное не зависит от тебя, ты должен лишь сделать выбор! Продолжишь ли ты борьбу, которую начал? – Александр говорил удивительно медленно, внушительно четко и отрешенно.