Ефимка был несказанно удивлён. Какого-либо заступничества он меньше всего ожидал именно от таких тихих и незаметных селян, как тётка Авдотья. Для этой простой деревенской бабы он был никто. Так, при встрече «здрасьте-здрасьте» – и больше ничего. Как бы то ни было, а поступок тётки Авдотьи Ефимку ободрил.

А вот Демьян ещё больше взбеленился при напоминании о тяжкой доле Ефимки.

– У меня тоже такая доля была, да вот выбился в люди! – уже совсем не на шутку разошёлся мужик, не преминув, однако, лишний раз намекнуть о своём благополучии. – И не грабил никого! Всё своим горбом вытянул! А этот, – он ткнул пальцем в сторону Ефимки, – похоже, уже разбоем начал промышлять! Утробу-то надо чем-то напихивать! А де зимой чего добыть?! – Демьян обвёл перепуганную толпу многозначительным взглядом и сам же ответил: – Правильно: кистень в руку – да на шлях!

– Не надо хлопца в грязь топтать, – не унималась «наглая» баба. – По твоему соображению, Демьян, так нам тут всем разбоем надобно заниматься, потому как у всех утроба урчит от голода. Уж не думаешь ли ты, что все мы можем пойти на такое?.. Ну а насчёт того, как ты выбился в люди, так никто ж не забыл, как лучшие наделы земли тебе достались…

– Попридержи язык свой собачий! – Демьян для острастки даже слегка замахнулся на неугомонную бабу. – Кто другим не давал так поступать?

– Так ведь не каждый со спокойной душой может пустить чужих детей по миру с сумой… – тихо буркнула Авдотья, на этот раз, однако, сама испугавшись своей дерзости.

Демьян с нескрываемой ненавистью зыркнул на Авдотью, но промолчал, сочтя за лучшее быстрее замять этот разговор. Обведя всех прищуренным взглядом, он вдруг понял, что теперь далеко не все разделяют его соображение насчёт Асташонка. Но Демьян был мужиком изворотливым. Кто-кто, а уж он точно не лыком шит! Ему очень уж хотелось до прибытия полицейских самому разобраться в этом неслыханном преступлении. Тогда уж точно его заприметят в уезде, а может быть, и выше. А это шанс заполучить место старосты. Хотя, конечно, тут и от этого сброда будет многое зависеть, но Демьян надеялся, что будет как всегда: что сверху скажут, то и станется. Так что упускать свой шанс прославиться он не собирался.

– Сейчас сказ не обо мне вести надобно, – как бы смирившись с выпадами в свой адрес, важно начал Демьян. – Перед нами вон какое горе, и сейчас виновного надо шукать, а не былое ворошить… Не сама же Лушка дала мужику обухом по потылице¹. А теперь вот и пораскиньте умишком: от кого, как не от Асташонка, можно ожидать такого?! Грошики-то у Буслая водились… да, видать, кому-то позарез они тоже понадобились… И тут покумекайте! До Рождества ещё три недели, а у Асташонков дома уже голодают, и в коморе небось хоть шаром покати. Ну… и чего ж всем вам не понятно?

От таких обидных слов дрожащее волнение хлопца вдруг переросло в клокочущую злость.

– Ты, дядька Демьян, говори да не заговаривайся, – неожиданно совсем по-взрослому жестко прозвучал голос Ефимки. – Ведь не секрет, что ты сам за грош готов удавиться. Так что не надобно других по себе судить.

Демьян чего угодно ожидал услышать от нищего сопляка, но только не такой дерзости.

– Ах ты, сукин сын! – прорычал рослый Демьян и решительно двинулся на хлопца.

– Что это у вас тут творится? – вдруг отрывисто, с сиплым от спешности дыханием раздалось позади всех.

Демьян остановился и оглянулся: к сгрудившейся толпе подошёл самый зажиточный и почитаемый среди всей округи крестьянин – мельник Домаш. Демьяна охватили противоречивые чувства: с одной стороны, он в душе непритворно обрадовался, потому как был убеждён в своей правоте и надеялся, что c Домашем Евсеичем они быстро выведут этого наглого сорванца на чистую воду. С другой же стороны, он знал о добром отношении мельника к этому голодранцу. Демьяна коробило, кода, бывало, Домаш нахваливал «злодея», будто в мельничных механизмах тот шибко разбирается! «Вот и гадай теперь: на сторону правды станет или начнёт Асташонка выгораживать!» – занервничал Демьян.

– Да вот, Евсеич, подивитесь на этакую беду, – Демьян первым бросился услужливо объяснять мельнику дикую суть произошедшего. Затем он проворно подбежал к саням и сам приподнял дерюжку с мертвеца.

– С ярмарки Буслаи вертались, да, видать, на свою беду, и подобрали этого злодея, – Демьян кивнул головой в сторону Ефимки Асташова, – вот и поплатились за свою доброту!

Подойдя вплотную к мельнику, Демьян ещё некоторое время полушепотом высказывал свои догадки ему на ухо. Тяжело дыша, тот в напряжении слушал, и лицо его мрачнело. Наконец Демьян громко, чтобы слышали все, произнёс:

– Я думаю, в первый черёд надобно известить пана Ружевича и немедля вестового отправить к уряднику. А як же ж без этого? Ещё, чего доброго, возьмёт да сбежит этот Асташонок – ищи тогда ветра в поле. Ну… и надобно бы спешно сход созвать.

Ожидая одобрения своей сметливости, Демьян заискивающе спросил у мельника.

– Я правильно мыслю, Домаш Евсеич?

Домаш, видимо, был в немалой растерянности. Не ожидал он такого! К большому огорчению Демьяна, мельник не удостоил его ответом. Он молча подошёл ближе к саням, угрюмо посмотрел на бездыханное тело, перевёл взгляд на Лукерью и лишь потом пожаловал Ефимку таким тяжёлым взглядом, от которого того непроизвольно передёрнуло. Это тебе не Демьян! В глазах Домаша Евсеича Ефимка ну никак не хотел выглядеть негодяем.

Домаша все считали мужиком справедливым, и в общении с ним крестьяне держались просто и почти на равных. И мельнику надо отдать должное, потому как сам он не особо разделял крестьян на бедных и зажиточных. Для него все селяне были почти равны. Эта черта в характере мельника беднякам нравилась, но в то же время они очень опасались попасть к нему в немилость: в голодное время только он мог дать хлеба в долг. Правда, мельник всегда имел с этого выгоду: долг возвращали на десятину больше, но чаще отрабатывали. С паном договориться на таких условиях было гораздо труднее.

Вот и не хотел Ефимка попасть к Домашу Евсеичу в немилость, потому как часто работал, а вернее, батрачил у него на мельнице. Домаш прекрасно видел бедственность семьи Асташовых и, как уже отмечалось, относился к Ефимке почти по-отечески, всегда давая ему за работу чуть больше условленного. Хотя и этому была причина: при ремонте мельничных механизмов Домаш только смышлёному Ефимке доверял больше, чем кому-либо из своих работников. Самому же хлопцу нравилось работать на мельнице, и теперь даже страшно было подумать, если его уже не пустят туда.

От того, поверит Домаш Демьяну или нет, во многом зависела участь Ефимки. Но Домаш всё молчал. Он находился в тяжёлом раздумье: со странностями в Волчьем мху у него были свои счёты! Довелось-таки мельнику столкнуться там с чем-то необъяснимым, и после пошла у него семейная жизнь наперекосяк…

Всё ещё испытывающим взглядом давя хлопца, мельник мрачно произнёс:

– Демьян верно сказал…

Эти слова словно обухом ударили Ефимку; у него даже мелькнула мысль немедленно бежать.

Но мельник продолжал дальше:

– …к Ружевичу надобно. А пока полиция сюда доберётся, мы тоже всем миром поразмыслим, что да как. На санях ничего не трогать! Пусть урядник с приставом разбираются. – Обведя всех угрюмым взглядом, он вдруг спросил: – Есть охотники отправиться в волостную управу? Без принуждения чтоб…

Толпа невольно попятилась. Все, конечно, понимали, что без урядника, а то и самого пристава тут никак не обойтись, но теперь вряд ли кто согласится ехать через проклятое урочище.

– Мешок жита смелому перепадёт, – сказал Домаш. – Слово даю.

Насчёт твёрдости своего слова мельник мог бы и не говорить. Селяне ему верили и знали: коль пообещает, сдержит данное обещание.

– Тут, Евсеич, прикинуть бы надобно, – загадочно ответил Панас. – В одиночку щас ни в жисть охотников не сыскать. Нашто тое жито, кали можа статься, головы уже не буде. А на троих, а то и на пятерню мешок и делить нечего. Вот ежели б не в одиночку… и каждому по мешочку… тады…

Домаш пожал плечами и тихо произнёс:

– Не мне одному это надобно… Нет так нет. Пошли до пана, а там видно будет. Пущай он кого-нибудь из своих людишек пошлёт.

– Ага. Вот хотя бы Михея, – взбодрились мужики. – Он-то как раз подойдёт для этого – тот ещё колдун!

Случайное напоминание о Михее вдруг добавило толпе скверного чувства и стразу породило новые домыслы. Мельник тоже подумал о Михее, но вслух ничего не сказал. Глянув на Ефимку, он, казалось, чересчур уж спокойно для такого момента произнёс:

– Пошли. По дороге всё и расскажешь. Всё как на духу… – Обратив внимание на крайнюю взволнованность хлопца, мельник совсем мирно добавил: – Не робей. Коль нет вины, так и беспокоиться не об чём…

Мельник вдруг обвёл взглядом толпу и удивлённо обратился к Ефимке:

– Я гляжу, тут почти вся деревня… А мать-то твоя где?

– Так я ж её проводил до Ляскович, да и назад вертался, а тут вдруг это… В Лясковичах её дядька Василь встретил. К нему подалась....

– Понято. Пошли.

Мельник первый шагнул по направлению к панскому фольварку². С одной стороны шёл Демьян, с другой – Ефимка.

Толпа ожила, зашевелилась и, как это часто бывает, инстинктивно сплотившись перед лицом беды, единым людским сгустком поплыла следом за мельником.

За всю дорогу Домаш всего лишь несколько раз перебивал рассказ Ефимки, уточняя некоторые подробности. Лицо его мрачнело…

Вскоре у ворот фольварка стояла почти вся деревня. Вспомнив о Михее, селяне мало-помалу отодвигали Ефимку в своём подозрении на задний план. Теперь в приглушенных разговорах чаще слышалось прозвище Михей, и это ещё больше распаляло людское воображение. Одни начали вдруг верить в причастность к чудовищной беде странного Михея, весьма похожего на цыгана. Другие уверяли, что тут замешана сама нечистая. Третьи тихо говорили, что Михей и есть сама нечистая. А некоторым всё же очень хотелось, чтобы это всё было делом рук Асташонка.

В любом случае селянам сейчас просто необходимо было услышать твёрдое слово кого-то из властей или кого-то из более высокого сословия, будь то пан, урядник или священник. Люди ждали не просто веского слова – они ждали надежды, ждали защиты.

В панский дом со страшной вестью направился Домаш Евсеич.

Демьян, вдруг сообразив, что ему, как «важному лицу» на деревне, не пристало топтаться в ожидании среди бедняков, ринулся вслед за Домашем.

Притихшие селяне пристально всматривались во все строения панского фольварка, выглядевшего сегодня как никогда мрачно и пустынно. Где-то здесь находился странный Михей…