Гвоздь торчал под фотографиями родителей. Было видно, что отец в молодости – вылитый Андрей. «Почему же он меня так не любит? – подумал Андрей. – Почему он больше любит Славика, который похож на мать?» У матери волосы в молодости были еще светлее, чем сейчас. Андрей слышал где-то, будто брюнетки – опасные женщины, а блондинки – мягкие и добрые. «Наверное, я тоже, как и отец, женюсь на блондинке», – подумал он.
В углу комнаты один на другом стояли чемоданы, покрытые скатертью и похожие на комод. «Только вот ездить по стране, как родители, я не буду, не дай бог», – подумал Андрей.
И как-то незаметно вернулись мысли о сегодняшнем вечере.
Андрей позвонил Димке Кульбакину. Вот с кем надо обсудить ситуацию. Димка сказал, что это не телефонный разговор, и позвал к себе.
– Подгребай, покумекаем.
Димка был старше Андрея на семь лет. Он работал в ресторане пианистом. Год назад вернулся с родителями из Маньчжурии, куда его дед и бабка эмигрировали после революции. Первое время жизнь в Казахстане казалась Димке несусветной дикостью. Но он быстро освоился. Приехал тощий, похожий на скелет в кабинете физиологии, но на ресторанных бифштексах и водочке с пивом быстро отъелся и даже отрастил брюшко.
Димка жил в соседнем доме. Через минуту Андрей уже был перед его дверью.
– Входи, мальчуган. Ну как? Бабки копишь? – Димка облизнул тонкие губы быстрым движением языка.
– Коплю, – подтвердил Андрей.
– Садись, закуривай.
Андрей с наслаждением погрузился в мягкое кресло. Он любил бывать у Димки. Здесь всегда можно было полистать изданные в Маньчжурии порнографические журналы и вообще почувствовать себя человеком. У большинства ребят в квартирах, кроме кроватей, столов и стульев, не было никакой мебели. А тут она была массивная, из темного дерева, похожая на ту, что стояла раньше в домах аристократов. Один недостаток – пахла старой, слежавшейся морской травой.
Димка открыл бар, достал бутылку коньяка, сел напротив, плеснул в рюмки и торжественно произнес:
– Мальчуган, я договорился с Любашей. Она согласна лишить тебя невинности. Но хочет, чтобы все было красиво. Ресторан, цветы и все такое прочее.
– Она всем дает? Или через одного? – деловито поинтересовался Андрей.
Димка снова облизнул губы змеиным движением языка.
– Не бойся, Любаша – девушка чистая. Официанток проверяют регулярно.
– Спроси, какие она любит духи.
– Я и так знаю. Она душится «Пиковой дамой».
Любашу Андрей видел не раз. Грудастая, с толстыми ляжками, правда, старая. Лет тридцати, не меньше.
– Мальчуган, самое лучшее соитие – жадное, неистовое, грубое, особенно в твоем возрасте, – просвещал Димка. – С красивой бабой это не получается. Красота парализует. Тебе нужен станок, на котором ты всему научишься. Потом будешь заводить себе красивых.
– Сколько нужно бабок? – спросил Андрей.
Димка усмехнулся.
– Пары червонцев за глаза хватит.
Теперь Андрей мог спросить о главном.
– Как считаешь, что сегодня будет в «Ударнике»? Как поведут себя центровые?
То, что Андрей только интуичил, Димка легко раскладывал по полочкам.
– Мальчуган, чехи застолбили «Ударник». Слободским не видать его как своих ушей.
Димка люто ненавидел слободских. Прошлым летом, когда новостроевские организовали на баскетбольной площадке свои танцы, слободские пришли огромной кодлой и устроили экзекуцию. Первым делом разбили проигрыватель. Димка бросился защищать свою собственность. Ему дали арматуриной по рукам и сломали палец. Многим новостроевским тогда досталось, но Димка пострадал больше других. Лишился проигрывателя и почти полгода не мог играть на пианино.
– Ты больше меня живешь в Казахстане, – сказал Димка. – Пора бы изучить чехов. Если им что-то плывет в руки, они своего не упустят. Считают, что им все разрешено.
– То, что центровые застолбили «Ударник», и ежу понятно, – важно сказал Андрей. – Но ты не учитываешь одну простую вещь: слободские – звери. У них головного мозга нет, только спинной. Совершенно отмороженные. Они из чехов окрошку сделают.
Димка покачал головой.
– Знаешь, почему чеченцы после сорока носят папахи? Каждый считает себя генералом. Помяни мое слово, Андрюха, чехи что-нибудь придумают. Слободка для них – не противник.
Димка поставил пластинку из рентгеновской пленки. Запел Вертинский. Послушали. На следующей такой же пластинке был рок-н-ролл. Врубили музон погромче и дергались, пока не взмокли.
Потом Димка принял душ, намазал волосы бриолином и зачесал их на прямой пробор. Предложил мазь Андрею, но тот отказался. Появиться на танцах в узких брюках еще куда ни шло, хотя и за это можно схлопотать от слободских. Но если еще и волосы намазать…
– Димыч, почему композитор Брусиловский пишет казахскую музыку? – спросил Андрей.
– Приспособился, – коротко ответил Димка. – А почему это тебя интересует.
– Ну он же не казах.
– Правильно, он еврей, – сказал Димка. – А евреи умеют приспосабливаться. Я не еврей, но, как видишь, тоже приспособился. Все должны приспосабливаться. Иначе не проживешь.
– К родителям тоже?
– К ним – прежде всего.
Андрей поднялся.
– Ладно, мне пора.
– Мальчуган, будь сегодня осторожен. Много не пей, – посоветовал Димка.
Андрей усмехнулся.
– Больше ста граммов не пью. Мы ж на эти танцы – как в бой ходим.
Андрей взбежал по лестнице на свой второй этаж и столкнулся с Зойкой. Эта коза необученная была не одна. Рядом стояла незнакомая девчонка. Андрей взглянул на нее, и у него перехватило дыхание. Такого явления природы ему еще не встречалось. Но он сделал вид, что твердо стоит на ногах и никакие женские прелести не могут вывести его из равновесия.
– Знаешь, что сказала Гипотенуза? – проблеяла Зойка. – Тебя не допустят до экзаменов.
Андрею словно поддых ударили. Но он отмахнулся, сделал вид, что ему все по фигу.
А Зойка продолжала:
– Гипотенуза сказала, что трижды делала записи у тебя в дневнике, вызывала Анну Сергеевну в школу. И трижды твоя мама не пришла. Может, ты завел второй дневник?
Так и было. Андрей мастерски ставил оценки и расписывался за учителей.
Зойка скривилась.
– Кого обманываешь, Корнев? Себя обманываешь!
Она была похожа на свою мать. Просто копия. Узкая нижняя челюсть, мелкие зубы, а когда улыбается, показывает десны. Вылитая коза.
И все же она была права. Получалось, что он действительно обманул самого себя.
– Отвяжись, – пробормотал Андрей, ворочая ключом в скважине замка.
Он скрылся за дверью квартиры. И только тогда понял, что вел себя глупо. Мог познакомиться с девчонкой, произвести на нее совсем другое впечатление. А его, как всегда, замкнуло.
Он поставил свою любимую пластинку, оперетту Кальмана «Мистер Икс», и начал подпевать Георгу Отсу:
Устал я греться у чужого огня,
Так где же сердце, что полюбит меня?
Живу без ласки, боль свою затая,
Всегда быть в маске – судьба моя.
Ему в самом деле было жаль себя. «Ну, не даются мне точные предметы, поэтому и не тянет в школу, кому охота выглядеть идиотом? – думал он. – Ну и что? Подумаешь, трагедия. Мало ли выдающихся людей плохо учились. А хоть одного не допустили до выпускных экзаменов? Не было такого. Не додумались. Права такого, наверное, не имели. Стоп, – сказал себе Андрей, – наши тоже не имеют права. Просто пугают».
Он набрал телефон Димки и поделился скверной новостью.
– Думаю, тебя берут на понт, – сказал Димка. – Но, старик, как бы то ни было, это последний звонок. Делай выводы. Остаться на второй год – знаешь, такой геморрой!
Пришла мать со Славиком. Пацан пыхтел, не смотрел в глаза. Мать с порога обрушилась на Андрея:
– Ты чему учишь брата? Зачем его портишь?
Андрей заорал в ответ:
– Что за манера?! Может, сначала скажешь, что произошло?
– Кто надоумил его завести второй дневник?! – кричала мать.
Андрей зашипел на брата:
– Паршивец, я тебе советовал?
– Я говорю маме, что сам придумал, она не верит, – оправдывался Славик.
– Почему я должен отвечать за него? – возмутился Андрей. – У него своя голова на плечах.
– Потому что порча идет от тебя. Я была в школе. Ты что натворил? Ты зачем вместо Ленина директора нарисовал? Как ты мог, в твоем положении? Ты же и без того на волоске! Знаешь, что тебе грозит?
– Знаю, – буркнул Андрей. – Они на это права не имеют.
– Они на все имеют право. Ты их достал. Пощады уже не будет. Смысла нет делать тебе снисхождение. Все равно не сдашь экзамены. Директор сказал, что уже согласовал с гороно.
Сердце у Андрея заныло.
– Что согласовал?
– Тебя не допустят до экзаменов. До тебя доходит, что это такое?
Могла бы не разжевывать. Андрею казалось, что земля уходит из-под ног.
Мать легла на диван и прикрыла глаза рукой.
– Накапай мне корвалолу семнадцать капель. И разбавь водой.
Андрей подал лекарство. Мать выпила. Андрею стало жаль ее. Хотя он догадывался, что это всего лишь маленький спектакль в воспитательных целях. Он присел на краешек дивана.
– Мама, я думаю, все можно поправить. Я возьмусь за учебу.
– Не верю я ни одному твоему слову, – слабым голосом проговорила мать. – Если бы ты только знал, как я от тебя устала. Идет по улице хулиганье, думаю: вдруг ты в этой куче? Подъезжает к дому милицейская машина, сердце сжимается: вдруг за тобой? Вижу у дома чью-то кровь – думаю: не твоя ли? Ты меня вымотал. У меня уже сердце не выдерживает. Правильно говорит Зинаида Гордеевна: либо с тобой что-нибудь случится, либо ты сам что-нибудь совершишь.
Зинаида Щукина была мать Зойки. Очень известная в городе судьиха. Партнерша родителей по субботним карточным играм.
– Сегодня вечером из дома – ни шагу, – приказала мать.
– Я сегодня – на танцы, – решительно произнес Андрей.
– Какие могут быть в твоем положении танцы? – возмутилась мать. – Ты же только что говорил, что возьмешься за учебу!
Андрей взвился:
– Ну да. Прямо сейчас кинулся терзать букварь.
– Вот ты себя и показал. Одни развлечения на уме. Но ничего. Не хочешь по-хорошему, отец придет – все ему доложу, он из тебя выбьет дурь.
– Спасибо, дорогая мамочка, что предупредила. Ласковая ты моя, а уж какая добрая! Добрее просто не бывает! – паясничая, Андрей скрылся за дверью комнаты.
– Попробуй только самовольно уйти, – пригрозила мать.
До прихода отца оставались считанные минуты. Но у Андрея все было на мази. Он шустро переоделся и выглянул в прихожую. Мать тихонько закрыла входную дверь на ключ и стояла, как часовой, готовая помешать ему выйти из дома. Андрей усмехнулся, подошел к окну, открыл его и вылез наружу.
Он вылез и замер. К дому подходил отец. Блин, вот невезуха!
Отец был навеселе. В их строительном управлении была традиция: выпивать в конце рабочего дня по сто пятьдесят и кружке пива и закусывать двумя бутербродами. И потом только идти домой ужинать.
Андрей спускался по пожарной лестнице, а отец ждал. От его веселого настроения не осталось и следа. Отец прошипел, когда Андрей спрыгнул на тротуар:
– А ну, марш домой!
– Мне надо, – пробормотал Андрей.
Отец задохнулся от гнева:
– Куда тебе надо?
– В одно место.
– Зачем?
– По одному делу.
Отец скрипнул зубами.
– Марш домой. Быстро!
– Мне надо, – упрямо повторил Андрей.
Он знал, что возвращаться нельзя. Отец намнет хобот, велит раздеться, а мать спрячет манатки в своей комнате. Такое уже бывало.
– Ладно, потом поговорим, – примирительно сказал Андрей.
– Ты еще будешь диктовать, когда мне с тобой говорить? – снова прошипел отец. Не мог же он орать возле подъезда на виду у соседей. – Последний раз говорю: иди домой.
– Я тоже последний раз говорю: не пойду, – твердо сказал Андрей.
У отца от возмущения задрожали губы. Он протянул руку и потребовал:
– Ключ! Дай сюда ключ!
Отец хотел выглядеть сильным в глазах сына. Он всего лишь стращал его, хотел подтвердить свою власть. Он мысли не допускал, что Андрей может отвергнуть ультиматум. Но нашла коса на камень.
Андрей положил ключ в ладонь отца.
– На.
– Нет у тебя больше дома, – сквозь зубы сказал отец.
– Нет так нет, – ответил Андрей.
Удаляясь от дома, он оглянулся. Отец уже скрылся в подъезде. Он не смотрел вслед сыну. «Ну и ладно, – подумал Андрей. – Я тоже не буду шибко горевать».
Андрей пошел в соседний дом к своему однокласснику Толе Хоменко. Родители Толяна работали где-то на Севере, в лесной колонии. А он жил в просто обставленной трехкомнатной квартире один.
Ребята были уже в сборе и развлекались быстрыми шахматами. Пытались выиграть у какого-то мужика.
– Это майор Храмцов Петр Палыч, – шепнул Толян. – Работал с моим отцом. Сейчас на пенсии. Приехал, хочет здесь осесть.
Андрей с интересом рассматривал Петра Палыча. Невзрачный баклажан. Старый, лет пятидесяти, не меньше. Много курит, заплывшие глаза. Сразу видно, поддатик. А как лихо играет. Ас.
Жорик, судак мороженый, конечно, проиграл и уступил место Генке. Но Петр Палыч в два счета разделался и с ним. Сменивший Генку Толян не продержался и минуты. В бой включился Мишка Левитин. Он играл посильнее других, но упал и его флажок.
– У вас какой разряд? – поинтересовался Мишка.
– Мастер спирта, – икая, ответил Петр Палыч. – Кто следующий?
Толян предложил Андрею:
– Сыграешь?
Андрей покачал головой. Ему было не до того. В голове стучало: где теперь жить, что есть?
– Ну, тогда я пошел непобежденный! – Петр Палыч скрылся за дверью. «Решил добавить», – догадался Андрей.
Пацанам тоже пришла пора слегка вмазать и что-нибудь пожевать. Такова была традиция. Толян открыл банку с солеными огурцами, нарезал хлеба и кусок вареной колбасы. Андрей поставил на стол бутылку водки.
– Ну, жопа всем, – сказал свой обычный тост Жорик. – Желаю Обществу Приятного Аппетита.
Вертлявый Жорик считал своим долгом развлекать компанию. Если бы ребята стояли в подъезде, он бы мог на спор издать любое количество пуков.
Толян и Мишка выпили по рюмочке. Чисто символически, чтобы поддержать компанию. Генка и Жорик выпили по большой рюмке. Генка поморщился и крякнул, Жорик начал икать. Андрей выпил мелкими глотками большой стопарь, у него не дрогнул ни один мускул.
– Чтоб ты так учился, как пьешь, – проворчал Толян.
Он давно уже был сам себе и мамой и папой. И по-серьезному, чуть свысока относился к приятелям.
– Меня тоже не допускают к экзаменам, – сказал Андрею Мишка.
У Мишки Левитина были печальные выпуклые глаза. Говорят, признак хорошей памяти. Как и Андрей, он до девятого класса учился неплохо. А потом стали мешать фантазии. Мишка мечтал разом разбогатеть. Сбежав с уроков, он ходил по городу и высматривал, где бы совершить крупную кражу. Сделав выбор, строил план, разочаровывался в нем и начинал высматривать заново. Мишка хотел украсть так, чтобы не погореть.
Конечно, он тоже был огорчен решением директора. Но не показывал этого. По-своему был даже рад, что в этом несчастье оказался не один. Вдвоем легче пережить удар.
– У вас еще не все потеряно, – проговорил Толян, уминая бутерброд с колбасой. – Оставлять сразу двоих Карпычу не с руки. Над ним тоже есть начальство. Скажут, плохо воспитывает. Сходили бы к нему.
– Пошел он, – выругался Мишка.
Генка предложил:
– Давайте еще по одной. Должна быть полная анестезия.
Пацаны вопросительно смотрели на него.
– Лично у меня после этих танцев-обжиманцев болит кое-где, – признался Генка.
Все дурашливо заржали.
– От этих целок всегда болит, – продолжал Генка. – И вообще должен вам сказать, кто в нашем возрасте много обжимается, тот может умереть от простатита.
– Что это? – заинтересовался Жорик.
– Железа такая, второе сердце мужчины, – с важным видом объяснил Генка. И повторил: – Ну что? Еще по одной?
– Надо знать меру, – сказал Жорик. – Ну выпил одну, выпил другую, ну литр, ну два. Но зачем же напиваться?
Пацаны снова заржали, чокнулись и выпили.
Генка взглянул на часы.
– Однако пора, орлы.
– Сегодня нам точно помнут перья, – проворчал Толян.
– Приглашайте тех жучек, которые не пользуются большим спросом. И никто вас не тронет, – посоветовал Мишка.
Генка взглянул на него с презрением.
– Низко летаешь, приятель. Лично у меня принцип: драть – так королев, красть – так миллионы.
– На танцах каждый ведет себя в соответствии со своей внешностью, – философски заметил Мишка.
Возле «Ударника» собралась тьма народа. Шел митинг. Одни взрослые гнали текст, другие говорили без бумажки. Про то, какие они хорошие – построили такой кинотеатр. Как там будет классно детям и молодежи. Все было чинно, благородно. Но после того как разрезали ленточку, слободские рванули ко входу. Хотели, на правах хозяев, встать у дверей и заворачивать чужих. Но их ждал полный облом. Появилась милиция и начала обыск. Слободские в панике попятились. В толпе началась давка. А центровые стояли в стороне и посмеивались. Неподалеку белела «Волга» Адама Куцуева, короля центровых. Можно было не сомневаться, что это он устроил шмон через своих мусорув и переиграл Звана.
Андрей огляделся. Вокруг было немало своих, новостроевских. И все спокойненько, как в Мавзолей, входили в «Ударник»
Под танцевальный зал был отведен первый этаж. Вдоль стен стоял ряд стульев. На них можно было положить верхнюю одежду.
А в кинотеатр уже входили центровые. Впереди шел младший брат Адама Алихан Куцуев. В его черной шевелюре было полно седых волос. Алихан улыбался ртом, полным золотых коронок. Зубы были сломаны или выбиты в уличных битвах.
Рядом с ним шел Крюк – Ленька Крюков. Про него говорили: шилом бритый. Лицо рябое, с длинным вертикальным шрамом от пореза бритвой.
Алихан был основным чеченской части центровых. За Крюком стояли русские.
Пришли Анжела и Райка Самохины. Анжела, подружка Адама, считалась королевой центровых. Ее сестра Райка, кадра Крюка, работала в парикмахерской вместе с Ленкой, подружкой Костика. Сама Анжела нигде не работала. Ее содержал Адам. Сестры были законодательницами моды: вместо юбок «колокол» носили платья в обтяг.
Центровые продолжали входить в зал. Их было не меньше сотни. Они завалили своими плащами и куртками почти все стулья. «Куда же будут складывать свои фуфайки слободские?» – подумал Андрей.
Подошли Костик с Ленкой. Костик оглядел Андрея.
– Ну и видуха у тебя! Опять надрался? Бледный, как покойник.
– Благородная бледность ему идет, – сказал Генка.
Андрей обратил внимание Костика, что центровые заняли своей одеждой все стулья.
– Слободским это не понравится.
– Не хрена им здесь делать, – отозвался Костик.
– На нас же потом зло сорвут, – сказал Андрей.
– Это точно, – поддакнул выросший как из-под земли Жорик.
Андрей повернулся к нему:
– А ты где пропадал?
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке