Эпизод пятый. Отъезд

В Шереметьево Арик уже почти не нервничал, он был уверен в себе, он был на подъеме, и его энтузиазм передавался другим. Дети в свои почти четыре года уже не первый раз летели на самолете. Однако теперь им предстояло не просто лететь куда-то к «бабе-деде» на лето, им предстояло переместиться во времени – из прошлого в будущее. Потому что прошлое – это грустно и скучно, а будущее – это радостно и интересно. Так, по крайней мере, думал сам Арик в эти часы.

Оформили ветеринарные сертификаты на трех тойтерьерчиков, погрузили этих полуторакилограммовых гномиков в специальный контейнер, прикрепили каждому бирочку. Собачки полетят сами по себе, их в пассажирский салон не пускают, так принято в «Эль-Аль».

В таможенной суете, среди странно улыбающихся провожающих друзей и испуганных родителей жены Арик вдруг вспомнил все, что было, будто он, Арик, должен вот прямо сейчас умереть. Где-то у стойки паспортного контроля пронеслись перед ним мгновенными вспышками картинки его странной жизни, и понял он тогда, что ведь совсем не знает, куда везет семью, зачем он это делает и будут ли они там счастливы. Будто просто инстинкт гонит его с места и не дает его сердцу покоя, будто он какая-нибудь перелетная птица и в предчувствии долгой зимы душа его, повинуясь древним инстинктам, просто устремилась на юг.

Просто устремилась на юг.

Устремилась на юг.

На юг…

…Долго жали руки друзьям, целовались с родителями жены. Была уже поздняя ночь, и дети, конечно, устали, но вот все вдруг закончилось, и они оказались за барьером, за границей. Как-то быстро и без суеты прошли в самолет и спокойно, будто это какая-нибудь обычная туристическая поездка, расселись по местам, пристроили детей, которые спать не хотели и, как взрослые, тихо и деловито обсуждали между собой интерьер «Боинга».

Завыли турбины, лайнер вырулил к взлетке, постоял немного и побежал, побежал, побежал…

Он оторвался от земли и резко пошел вверх.

Малышка тихонько охнула и схватилась за ушки. Малыш на руках у матери попытался освободиться от ремня и полез к иллюминатору.

– Сматыте, какие маинькие домики! – закричал он.

Арик сглотнул слюну и прикрыл глаза.

И вновь понеслись перед ним яркие картинки. Вдруг привиделся ему благородный дурковатый Шах, которого украли еще два года назад, болтливый Сильвестр, который сдох, когда его накормили рекламируемым по телевидению новым французским кормом для попугайчиков, шальная левретка Гайда, которую из-за беспокойного вредного характера пришлось отдать друзьям, улыбчивая стаффордширка Маруська, которая теперь благополучно переселилась к родителям жены на Алтай. Арик и его жена совершенно не могли жить без собак, вот и теперь они везли с собой в новую страну и в новую жизнь сразу трех собачек.

Потом вдруг Арик почему-то вспомнил своего собственного деда, как тот хлебал душистый борщ из огромной глубокой тарелки, как опрыскивал медным купоросом огурцы и помидоры в своем волшебном саду у подножия горы Бештау.

Потом вдруг пригрезилась Арику его первая жена-одноклассница, а следом за ней еще какие-то одноклассники, какие-то институтские приятели и неприятели. Франтоватый профессор неврологии Левон Оганесович Бадалян, покойный, вдруг склонился над Ариком и спросил женским голосом с незнакомым акцентом:

– Мистер, что желаете пить? Кока-кола, лимонад, чай, кофе?

Мистер открыл глаза и пожелал кофе.

Над ним склонилась знойная оливково-солнечная стюардесса, сияющая жемчужными зубами. Другая стюардесса уже выдавала детям какие-то сувенирчики. Малыш жадно хлебал лимонад, Малышка уже спала.

Арик поблагодарил на иврите, стараясь не ошибиться в короткой, давно вызубренной фразе: «Тода раба!» Отхлебнул ароматный кофе, хотя вообще никогда в жизни не пил кофе, так как просто его не любил.

– Лап, ты представляешь, заснул на секунду… Чушь какая-то приснилась…

Он потянулся к жене, положил руку ей на колено.

– Глупости какие-то, как будто вся жизнь пронеслась перед глазами, – продолжил было он, заглянул любимой в глаза и вдруг осекся.

В ее глазах, в ее беличьих пушистых глазах стояли слезы.

И в их черноте, в их беспредельной таинственной черноте Арик вдруг увидел деревянный зеленый дом с высокой голубой елью у ворот, тихое озеро, ползущий над водой туман, сосны по-над берегом и огоньки брусники средь пушистого изумрудного мха.

Арик откинулся в кресло и крепче сжал ее колено.

«Боже мой, что это с нами? Куда это мы летим?» – подумал он.

В тот же миг ему показалось, будто он явственно слышит какой-то волшебный звон. Он прислушался к самому себе и сразу же понял: где-то там, где он оставил себя прежнего и все, что было в его жизни, там, уже за тысячи километров, в прошлом, в центре огромного, когда-то любимого, но такого теперь враждебного города, в хорошо знакомой Обыденской церкви, гудит и поет в полный голос веселый утренний колокол, а старое доброе солнце целует его в начищенные бронзовые щеки.

Арик посмотрел в иллюминатор и увидел там только ночь. И тогда он испугался, может быть, так, как еще не пугался никогда в жизни.

«Неужели я ошибся, неужели мы летим в прошлое? Ведь на Кропоткинской уже утро!» Он долго еще крутился, не решаясь заговорить с женой, пытаясь унять тревогу, силясь уснуть, и вдруг снова проснулся от того, что его треплет за бороду дочь.

– Пап, мы плилители, пваснись!

…Они выползли как полупотравленные тараканы из самолета, шагнули на ступеньки трапа и чуть не ослепли от яркого и какого-то совсем другого солнца. Голова закружилась от какого-то другого, непривычно чистого и очень высокого неба, от какого-то слишком невесомого и необычайно вкусного воздуха. Они стали спускаться по трапу, держа детей за руки, и увидели вдалеке пальмы и апельсиновые деревья.

И Арик, и его жена, и их дети уже бывали на этой земле, но тогда они были в гостях, все воспринималось совсем по-другому. А теперь они дома! И все тревоги будто вмиг испарились, Арик вдруг понял, что все его сомнения – пустое, просто он перенервничал с оформлением документов, просто он перенервничал, продавая квартиру и стараясь не засветить в своем бандитском городе вырученные за квартиру деньги, просто он перенервничал за пару месяцев до отъезда, отбиваясь от случайного обкуренного попутчика, который попытался его зарезать в его же, Арика, машине, просто он перенервничал, собирая в дорогу самое нужное, а на самом деле самое памятное и дорогое. Просто он очень, очень устал. Они все очень и очень устали.

Но теперь все позади, они на новой родине, и им должно быть хорошо. И не потому что это Святая земля, и не потому что их ждет здесь вся его семья, а потому что они вместе – он, она и их дети. А когда они вместе, им хорошо друг с другом. Они счастливы. Да и Крылан обещал помогать. Когда Арик приезжал к родителям в гости и встретил Крылана в караванном поселке, он уже думал об отъезде и советовался с Крыланом. Тот не обманет, он обещал помочь. Все будет хорошо, даже очень хорошо!

Арик подхватил дочь, потянул за руку сына.

– Лап, ты знаешь, у меня такое чувство, что я вырвался из клетки! Все теперь будет по-другому! Это свобода, Лап!

Он не расслышал, как она тихо переспросила его:

– А что именно будет по-другому?

Он засуетился, поспешил сойти с трапа, повернулся было к жене, чтобы сказать ей что-нибудь хорошее, но вдруг споткнулся обо что-то и чуть не упал. Арик остановился, забалансировал, стараясь не уронить дочь, дернул назад сына, отступил на шаг и увидел тогда, обо что споткнулся.

Снизу на него смотрела огромная задница в лоснящихся черных брюках: на бетонных плитах на коленях стоял человек. Он целовал эти плиты и смеялся сквозь слезы. Рядом стояла совершенно смущенная, интеллигентного вида полногрудая женщина, поодаль от нее – девушка, поддерживающая скрюченную старушку. Женщина тянула задницу за воротник кожаной куртки и умоляла подняться с колен.

– Левочка, ты что, люди же смотрят! – причитала она.

Арик разглядел под воротником кожаной куртки жирную складчатую шею, выше – коротко стриженный седеющий затылок, прикрытый новенькой бархатной кипой. Левочка стал подниматься, оперся рукой на колено, потянул жену за руку. Арик заметил массивную золотую печатку на пальце и татуировку на тыльной стороне кисти.

– Простите, – произнес Арик, улыбаясь и отступая еще на шаг.

– Да брось ты, братан! Мы же дома, у себя дома, понимаешь? – уже откуда-то сверху ответил Левочка, вытирая массивным розовым кулаком маленькие черные глазки.

Пахнуло пивным перегаром и чем-то тревожным, больным, кислым.

«Приехали!» – вдруг подумал Арик и помчался к аэродромному автобусу, увлекая за собой семью.

– Поздравляю, братан! – прокричал ему вслед растроганный Левочка. – Шалом!

– Нашел тоже братана… – пробурчал Арик, в левой руке которого был зажат потрепанный старый кейс со всеми их семейными документами, а в правой руке – мускулистая маленькая ладонь Малыша, тащившего за собой сестру.

У входа в здание аэропорта иммигрантов, а теперь уже репатриантов, встречал небольшой военный ансамбль – красивые мальчики и девочки, загорелые, стройные, в наглаженной парадной форме с аксельбантами. Они широко открывали рты и вообще были полны энтузиазма. Аккомпанировала им на электрооргане женщина лет тридцати, тоже в военной форме. Военный чуть постарше, в кипе, очках и при пистолете, дирижировал ими, восторженно взмахивая белыми пухлыми руками, беззвучно открывая рот в унисон исполняемой песне. Он постоянно оглядывался на прибывающих, не забывая при этом улыбаться. Они были похожи на дружную семейку увлекающихся семейным пением типа караоке, а детки их, по-видимому, родились в военной форме, до того она ладно на них сидела.

Арик узнал исполняемую песню, он слышал ее раньше, в свой первый приезд в Израиль, она действительно была прекрасна. Арик, еще почти не знающий иврита, все-таки угадал ключевые слова – «Ерушалаим шель заав»^[5], и сердце его потеплело.

«К черту всех этих Левочек и других братанов! – подумал он. – Открываем новую страницу!»

Эпизод шестой. Успех

Уже через год пребывания в стране Верочка развелась с Левочкой, который связался с тель-авивскими сутенерами и практически исчез из ее жизни, как и не было. Он разводиться, конечно, не хотел, его устраивала ее зарплата, он пытался возражать и даже угрожать, тогда она записала на магнитофон его очередные излияния, и его на гребне волны по борьбе с русской мафией вежливо предупредили, чтобы он больше не грубил и сидел тихо – как до решения суда, так и после него.

В доказательство своей правоты братья-полицейские сломали ему два ребра и реквизировали в свою пользу массивную золотую цепь с не менее массивным маген-Давидом. Левочка по совету друзей-сутенеров попытался жаловаться и даже предъявить встречный иск, после чего был повторно и не менее вежливо предупрежден, впоследствии не смог, видимо, собрать необходимую сумму для достойного зубопротезирования и скоропостижно улетел в Киев за очередной партией проституток.

Конец ознакомительного фрагмента.