8
Совет волшебников по традиции собирался в амфитеатре главного зала, под Витражом Дракона, на котором плели свой вечный узор искры – волшба магов Университета, рассеянных по просторам Континента.
Собрались все главы кланов, менторы, магистры боя. Коричневые мантии клана дальнодействия, синие – предсказателей, черные – астрологов, зеленые – магов земли и красные – врачевателей. По традиции клан истины – белые мантии – входил только после самого академика. В коридоре раздались шаги. Стремительно вошел академик Дерпент, за ним – глава клана и единственная женщина в Совете, Ифсея Шуиская, и ее ментор – пожилой Крис Торфсон. Войдя последним, Крис закрыл двери и заговорил зал от соглядатаев.
Академик сел на свое место и обвел Совет невозмутимым взглядом. Все, кроме Аргниста, которому, видимо, что-то было известно, тревожно смотрели на него.
– Аргнист, будьте добры, расскажите нам о последних новостях.
Ментор встал, поправил серебряную цепь.
– Найдены виновные в беспорядках на Гандском базаре. Ими оказались прислужники черных колдунов. Шах вернул волшебников в столицу, правда Сагаат переведен к Вонтарам – в Ганд ему въезд закрыт.
Глава клана дальнодействия кряжистый великолатец Брон засопел в бороду, но смолчал. Вспомнил разнос за действия Сагаата, учиненный ему Дерпентом после разгрома рынка.
В Гоэр-Лате публично наказан плетьми алхимик Ренелиус – за клевету и подлог. Дома волшебников будут отстроены за счет средств, удержанных с поджигателей.
– И как это их так сразу нашли, – усмехнулся Брон.
– Словинская газета оштрафована на триста талеров. – Кто-то присвистнул. – И наконец, на епископа Словинского наложена епитимья за еретического характера – клянусь, я цитирую – «за еретического характера неподтверждение божественного участия в волшебном даровании». Каков стиль?!
Волшебники от души посмеялись. События последнего времени были столь угрожающи, что их можно было понять. Только клан истины не принимал участия в общем веселье. Когда шум стих, ментор Крис тихо спросил:
– А цена? Чем мы откупились? Вчера мессир Дерпент устроил целую иллюминацию в Тиэре. Я опасался, что расплавится Витраж.
Он кивнул наверх, где мир Дракона переливался разноцветными огоньками.
– Может быть, мессир академик соблаговолит объясниться?
Академик встал. Все взгляды скрестились на нем – доброжелательные и не очень, встревоженные и спокойные…
– Я дал Урбану Пятому бессмертие.
– Что?! – вскочил импульсивный ментор клана земли Саоэолл. Эльфы с трудом усваивают людской этикет, и Саоэолл не был исключением. – Какая наглость! Нечего на меня так смотреть, уважаемый Аргнист. Я уверен, что без вас тут не обошлось. С каких это пор мы раздаем бессмертие? Или я что-то упустил? Мессир Дерпент вот так, за здорово живешь, сделал бессмертным… и кого? Этого… святошу, который даже не признает за другими расами права на существование!
Эльф стремительно сел, отвернувшись от Академика. От гнева у него перехватило дыхание.
– Дорогой Саоэолл, мы все понимаем ваши чувства, – голос Ифсеи, мелодичный и чувственный, мог растопить лед и остудить пламень одновременно. – Это действительно странно. Но давайте все же послушаем Ревиала.
– Благодарю вас, Ифсея. – Академик поклонился. – Я понимаю и предвосхищаю ваши возражения. Действительно, с этим бунтом можно было справиться. Иными средствами. В конце концов, такое уже было в восьмисотом году от Падения и в тысяча двести седьмом. Скажем, Рассеянное заклятье через всех наших операторов – мир и покой снисходят на Континент.
Упрямый эльф помотал головой, гневно закусив губу. Было видно, что аргументы академика проходят мимо его. Ничего. Эльф гневлив, но благоразумен. Остынет, согласится.
– Но Рассеянное заклятье требует очень много энергии. Гораздо больше, чем бессмертие для какого-то священника, – продолжал академик. – Если я не ошибаюсь, любезный Брон, оно обошлось бы нам где-то в тысячу – тысячу двести фунтов кристалла?
– Где-то так… – неохотно подтвердил здоровяк. – А ваше бессмертие для этого проходимца, если говорить начистоту, и пуда не потянет.
– Но ведь дело не в этом, а в создании опасного прецедента, – заметил до сих пор молчавший Кроуль, глава клана врачевания. Кроуль был шэихом, и поэтому буря эмоций в зале заставляла его болезненно морщиться, прижимая большие тонкие уши к лысому черепу. – Ясно, что это прежде всего скажется на моем клане. Теперь каждый князек начнет требовать от моих людей бессмертия.
– Справедливо, дорогой Коуль, справедливо, но… я надеюсь, что никто не узнает о бессмертии Урбана.
Крис выразительно пожал тщедушными плечиками, Саоэолл горько усмехнулся.
– Помимо бессмертия я дал ему способность менять внешность. Посудите сами. Если его окружение будет знать, что Папа вечен, то единственный путь наверх – это убийство. А так… Урбан будет принимать облики наиболее подходящих кандидатур. Никто ничего не узнает.
– А как же оригиналы… сами эти кандидатуры? – спросил Брон.
Аргнист выразительно сложил руки перед грудью, кротко посмотрев наверх. Брон усмехнулся. Ифсея, все это время внимательно смотревшая в непроницаемое лицо академика, нетерпеливо взмахнула рукой.
– Ревиал, я знаю вас уже не первый десяток лет. У вас всегда есть туз в рукаве. Сделайте милость, откройте ваши карты. К чему тянуть. Я больше чем уверена, что затраты на Рассеянное заклятье – это не главное. У вас есть и другие аргументы?
Ревиал улыбнулся.
– Я лишний раз убеждаюсь, что от истины ничего не скроешь. Дело в том, что Папа Урбан Пятый, глава Святого престола, отец Мировой церкви… любезно согласился стать сторожевым псом Университета волшебства.
На секунду воцарилась потрясенная тишина.
– Что?! Как?! Что это значит? – раздалось затем одновременно со всех сторон.
– Все мы знаем, какие проблемы возникают у нас при смене пап. Каждый из них считает своим долгом поставить на место этих зарвавшихся волшебников. Каждый начинает вновь плести заговоры и подстрекать недовольных. А папа Урбан Пятый дал клятву вечно стоять на страже интересов Университета, используя для этого все свое влияние. Вот так.
Волшебники обескураженно переглядывались. Даже Саоэолл удивленно, уже без всякой злости смотрел на академика. Общие чувства выразил Брон:
– Звучит как будто хорошо. Давно пора. Но… как это он согласился? Что-то мне не верится.
Академик помрачнел. Глубокая складка пролегла меж его бровей. Он развел руками и печально сказал:
– Я за это дорого заплатил. Мне пришлось отказаться… от своего бессмертия.
Волшебники потеряли дар речи. Даже всезнающий Аргнист выглядел обескураженным. Первой пришла в себя Исфея.
– Ревиал… что за чушь… Ой, извини, конечно. Какое бессмертие? У тебя же нет никакого бессмертия!
Академик снова развел руками:
– Вот в этом мне так и не удалось его убедить!
9
Я вспомнил эту историю потому, что еще многие годы спустя мне не давала покоя мысль: так кто же победил тогда, в приемной Папы? И сейчас мне кажется, что это один из тех редких случаев, когда в битве побеждают обе стороны. Каждый получил то, что хотел, и никто не остался обиженным…
Хотя нет… Конечно же нет! Как я мог забыть? Епископ Пардский…
Витраж юго-западный
1
Два всадника не торопясь ехали по тенистой лесной дороге. Вокруг чуть слышно шумела дубрава. На солнечных полянах пахло лесными цветами, басовито гудели шмели, тоном выше – пчелы. Лес дышал томной негой. Впереди на статном черном жеребце ехал молодой человек. Вишневый плащ перекинут через луку седла, дорогой бордовый камзол расстегнут. Тонкое лицо спокойно. Он слушал тихую музыку леса, полузакрыв темные глаза и чуть заметно покачиваясь в седле. Здесь, в зеленом лесном мире, он походил на эльфа – правильными чертами лица, нежной матовой кожей, изящным станом. Длинные каштановые локоны падали до плеч, скрывая уши, и это лишь усиливало сходство. Но щегольские усики и здоровый румянец на щеках не оставляли сомнений в его человеческом происхождении. Его спутник, трусивший на пегой молодой кобылке был, скорее всего слугой молодого господина, потому что вряд ли что-то иное могло свести вместе столь разных людей. Был он высок, нескладен, на вид лет двадцати пяти, одет в простую холщовую рубаху с синей вышивкой по вороту, подпоясанную широким синим кушаком. Единственной заметной чертой его лица были широкие, сросшиеся на переносице брови, придававшие ему насупленный, угрюмый вид.
Тропа резво выскочила из леса и тотчас же нырнула в высокие, в человеческий рост, хлеба. Лето выдалось жаркое, в меру влажное. Колос стоял стеной, золотился под солнцем. Поля простирались до подножия холма. Вершина его была срезана, и на ней, отгородившись от мира темными крепостными стенами, угрюмо свернулся замок. Его крыша напоминала почерневший костлявый хребет. Замок хмуро глядел на мир темными глазницами окон. Мир ему не нравился. Впрочем, как и он миру.
Молодой человек натянул поводья статного гандского жеребца. Послушный конь стал. Спутник юноши перестал насвистывать беспечную песенку и тоже остановил свою лошадку. Молодой человек на мгновение задумался. Тонкие брови, изящный, с породистой горбинкой нос, ровная линия губ – он казался созданным для безмятежной радости в кругу верных друзей и нежных любовниц. Тревоги и печаль лишь на миг омрачали его лицо, словно тени облаков на золотой ниве, – и исчезали бесследно. Второй всадник, почувствовав одолевшие его спутника раздумья, низко загудел: «Ваша светлость, может, и правда вернемся? Бог с ним, с герцогом этим. Жили мы преспокойно без герцога и дальше проживем. А?» Ответа не последовало. «Не нравится мне все это. Вот видит бог, не нравится». Молодой человек молчал. «И чего нам в нем? Мы что, наемники какие или эти… как их… еще кто? Мы же все-таки волшебники. – Молодой человек иронически покосился на него. – То есть вы все-таки волшебник, а поскольку я ваш слуга, то значит…»
– Помалкивать и места своего не забывать, – в тон ему подсказал молодой человек.
– Так, ваша светлость, господин Альдо, я ж не о себе, я же о вас…
Волшебник повернулся в седле и попытался нахмуриться.
– Люсьен, если ты немедленно не замолчишь, я превращу тебя в сороку. Как ты думаешь, откуда берутся сороки? Только из болтливых слуг.
Люсьен запустил пятерню в волосы, стимулируя приток мыслей. Лицо его расплылось в довольной улыбке.
– А вот и нет, ваша волшебная светлость.
– Это почему же?
– Не станете вы волшебство на такую пустяковину тратить. Вам этот… как его… кодекс не дозволяет.
Волшебник улыбнулся.
– А вы пройдоха, господин Люсьен.
– Скажете тоже, какой я господин… а все-таки, ваша светлость, может быть… ну его к лешему, а?
Дорога тем временем вывела их на широкий тракт, ведущий прямиком к замку. Люсьен, видя, что хозяин непреклонен, ссутулился на своей кобылке и что-то забормотал под нос. По мере приближения замок переставал выглядеть согбенным. Он хищно распрямлялся, расправлял зазубренные крепостные стены, простирал вверх хмурые тяжелые башни, злобно щерился бесчисленными бойницами. Таким он нравился Люсьену еще меньше. О чувствах его хозяина судить было сложно. Едва только они оказались вблизи замка, лицо волшебника Альдо превратилось в бесстрастную маску, сразу прибавившую ему добрый десяток лет. Подъехав к черным, обшитым железом воротам, волшебник вынул из ножен длинную шпагу и властно стукнул эфесом по гулкому металлу.
2
– Он прибыл, ваша светлость.
Герцог Чезаре оторвался от шахматной партии.
– Кто прибыл? Капитан темьенских наемников?
Советник склонился еще ниже. Его невыразительное одутловатое лицо расплылось в подобострастной улыбке.
– Не совсем… Это… кое-кто другой, ваша светлость.
– Леандро, я не люблю загадки. – Тут он поймал взгляд советника: тот смотрел на шута, сгорбившегося у другого края шахматной доски. – Говори. Дураку я верю.
О проекте
О подписке