6

– Итак, Гоэр-Лат, Ганд, а теперь еще и Шуи?

– К сожалению, мессир.

– И там то же самое?

– Почти. Выступления в Шуи были спровоцированы газетной статьей. Обвинения те же, что и в других местах.

– И никакой зацепки? Оставьте, Аргнист, я слишком хорошо вас знаю. Выкладывайте.

– Видите ли, мессир, в статье утверждалось, что епископ Словинский отказался засвидетельствовать богоданность наших с вами способностей.

– Вы обращались в канцелярию Святого престола?

– Конечно. И вот что интересно. В канцелярии мне сообщили, что им вообще ничего не известно о происходящем.

– Понятно. Это, конечно, намек. Наивно считать, что мы не знаем о папской разведке…Кстати, а как тот слуга в коридоре, который сейчас протирает ручку двери моего кабинета?

– Он слышит разговоры о погоде.

Академик скупо улыбнулся.

– Платите Папе его же монетой?

– Стараюсь, мессир.

Хорошо… итак, что у нас есть… В Гоэр-Лате жители столицы поджигают дома волшебников. Причина – некий неизвестный ранее алхимик Ренелиус и его измышления. Кстати, это идея Ренелиуса о краже лет жизни?

– Нет, источник установить не удалось…

– Не удалось? Вам, Аргнист?… Хорошо, оставим. Таким образом, большая часть магов Гоэр-Лата была вынуждена покинуть страну. В Ганде по тем же причинам базарная толпа чуть не растерзала Сагаата. Честно говоря, мне он всегда казался слишком импульсивным. Он ведь из клана Дальнодействия?

– Да, мессир.

– И он сжег чуть ли не полбазара… Замечательно. В итоге волшебники выдворены за пределы столицы, и я лично едва уговорил шаха не изгонять их из страны.

Теперь бегство наших людей с Волчьего острова… Как вы считаете, Аргнист, что объединяет все эти события?

– Э-э… спланированность и практически полная одновременность событий. И кроме того, нарочитая вздорность обвинений.

– А главное?

– А главное, мессир академик, что Мировая церковь утверждает, будто она не замешана ни в одном из этих эксцессов.

– Я согласен с вашим анализом. И к какому выводу вы пришли?

– Что епископ Пардский, которого мы имели честь принимать две недели назад, совсем не так прост, как нам представлялось.

– Нет, Аргнист. Просто теперь мы можем с уверенностью назвать имя того человека.

Ментор клана Прорицателей внимательно смотрел в глаза академику. Академик был серьезен и суров. Таким Аргнист не видел его никогда. И даже без магического предвидения он знал будущее. Как бы ни хотелось ему это будущее не знать.

7

Академик шел по главному коридору дворца Святого престола. Папа сполна отыгрался за унижение своего посланца. Академика два дня продержали в ожидании аудиенции; не позволили взять свиту. Более того, ему деликатно намекнули, что посох волшебника в Святом престоле более чем не уместен.

Приняв все эти каверзы с подлинным стоицизмом, академик дождался назначенного часа и теперь, пользуясь случаем, осматривался. Меж окон белокаменного, украшенного изысканной лепниной, коридора шли бюсты всех пап мира, начиная с Иннокентия III и заканчивая ныне здравствующим Урбаном V. Напротив каждого бюста находилась замурованная дверь. Согласно традиции, каждый папа имел собственную официальную приемную, путь к которой с веками делался все длиннее, что служило причиной постоянной головной боли придворных архитекторов. В самом конце коридора находилась единственная незамурованная дверь. Монах в фиолетовой рясе, ни словом не обмолвившийся со своим именитым спутником, сделал академику знак обождать и скрылся за дверью. Академик усмехнулся – история явно повторялась. Монах распахнул дверь, поклонился, сложив руки на груди, и, шаркая подошвами деревянных сандалий, удалился. Волшебник вошел.

– Закройте, пожалуйста, дверь.

Академик подчинился. Обернувшись, он впервые увидел Папу вблизи. На вид Урбану V было около шестидесяти. Он сидел в белом кресле с высокой спинкой, обессиленно прислонившись к нему спиной. Его волевое, красиво очерченное лицо казалось нарисованным свободными смелыми мазками. Вокруг рта – глубокие упрямые складки. Взгляд пронзительных синих глаз открыт и благороден. Светлые волосы коротко острижены. Состояние Папы выдавали только бисеринки пота, выступившие на лбу и пульсирующая на виске синяя жилка. Ухоженные белые руки покоились на столе красного дерева. Там же лежало несколько бумаг, придавленных массивным пресс-папье в форме собора, бронзовый колокольчик с ручкой, хрустальный графин с водой и богато инкрустированный кубок. Академик сдержанно поклонился и едва только открыл рот, как заметил изменившееся выражение глаз папы Урбана. Он молчал. Академик коротко кивнул и, сцепив руки перед лицом, прошептал несколько слов. Затем он резко развел в стороны кисти, растопырив пальцы. Едва заметное сияние выскользнуло из его рук, расширилось, надежно заполняя собой каждую щель, каждую трещинку, каждое незаметное отверстие стен, потолка, пола.

– Эффектно, – хрипло заметил Папа. – Но слишком театрально.

– Вы прекрасно осведомлены, Ваше Святейшество. – Академик любезно улыбнулся, готовя следующий комплимент, но Папа остановил его нетерпеливым движением руки.

– Бросьте, – он как будто выплевывал слова, – почему вы не откликнулись на мою просьбу?

Только теперь академик считал ауру Папы. Очевидно, лицо его выдало.

– Три недели. Если вас это интересует, мне осталось три недели.

Академик судорожно сглотнул и не нашелся что сказать. Папа смотрел ему прямо в глаза, и волшебник чувствовал могучую духовную силу, запертую в этом обреченном теле.

– Вы не ответили. – Чувствовалось, что слова даются Урбану с трудом, но ни жестом, ни стоном он не выдал той муки, которую терпел. – Я жду.

– Ваше Святейшество… Если это не противоречит вашим убеждениям, я… мог бы снять вашу боль, тогда вам будет легче говорить и…

– Хорошо. Но это не ответ.

Академик коротко кивнул, сосредоточился.

– Понимаете, отключить ваши ощущения было бы не так сложно. – Как опытный лекарь, волшебник сопровождал свои манипуляции объяснением. Его руки плавно чертили в воздухе какие-то непонятные, но странно притягательные для взгляда символы. Воздух под его руками тихо шипел, в нем посверкивали чуть заметные искорки. – Но тогда у вас притупится восприятие, а этого мы с вами допустить не можем… Поэтому приходится применять более тонкие воздействия, которые действуют избирательно… Нет-нет, пока молчите. Вы собьете рисунок… – поспешно воскликнул он, заметив, что Папа открыл рот. Урбан недоуменно приподнял брови, но промолчал.

– Вот… остались буквально последние штрихи… Кстати, вот эти искры, которые вы сейчас видите, уже не на зрителя. Мне приходится задействовать довольно большое количество силы, это и порождает разряды… А в первый раз, каюсь, действительно, можно было обойтись без эффектов… Вот и все. – Академик удовлетворенно отступил на шаг, держа руки перед собой и глядя на Папу с тем выражением, какое бывает у художника, только что завершившего полотно.

– Благодарю вас, мессир академик. Вы действительно мастер. – Папа осторожно покрутил головой, потряс ею. К его щекам медленно приливал румянец. – Так что же помешало вам раньше? Кстати, можете садиться. Вот кресло.

– Благодарю, Ваше Святейшество.

Тем не менее академик не сел, а, заложив руки за спину, задумчиво прошелся по кабинету. Урбан ждал.

– Видите ли, ваше святейшество. Короли, шахи – все вершители судеб этого мира рано или поздно умирают. И все они… Точнее скажем, большинство жаждут продления жизни. И требуют его от нас. Если бы мы дали его им, того же захотели бы и вельможи… и так далее, но…

– Мессир, вы отнимаете мое время и истощаете мое терпение. Меня не интересуют шахи и короли. Почему вы не подчинились мне?

– Я понимаю ваше состояние, Ваше Святейшество, но с каких это пор академик Университета должен подчиняться Святому престолу?

– С этого дня.

– И по какому же праву?

– По праву силы.

Академик остановился, удивленно посмотрел на распластанного в кресле Папу и, сев в кресло, закинул ногу на ногу.

– Силы? – вкрадчиво осведомился он. – Вы угрожаете мне, главе волшебников этого мира, силой?… И какая же армия, позвольте узнать, пойдет в бой против Университета волшебства?

Папа жестко усмехнулся. В отличие от волшебника, ему было нечего терять, и он был уверен, что академик это знает. Он чувствовал, что изумление и спокойствие академика – это игра. Он тоже вел игру и был уверен в победе.

– Вы правы, мессир Дерпент, угрожать волшебникам войной… Horrible dictu^[9]. Ужас Майнхельмской битвы не забыт… и никогда не будет забыт. Но есть другие пути.

Академик округлил глаза, подался вперед.

– Мне бы очень хотелось знать какие.

– Бросьте ломать комедию! – резко бросил Урбан. – Вы слишком много себе позволяете. Известно ли вам, что шах разрешил волшебникам остаться в Ганде только потому, что я так захотел?

Академик медленно кивнул.

– Что это я велел редактору шуиской газеты напечатать статью, изгнавшую ваших людей из Шуи?

– Я догадывался об этом, Ваше Святейшество.

– Вы умный человек, мессир академик. Да, я не могу разбить вас в битве – это невозможно. Но в моих силах запереть вас на вашем островке. Я могу сделать так, что все люди, во всех странах мира будут произносить слово «маг» со страхом и омерзением. Кто вы будете тогда, вечный повелитель Университета, всесильный владыка карликового острова? – Папа, хватая ртом воздух, откинулся на спинку кресла, его руки судорожно вцепились в подлокотники. Академик молчал, положив подбородок на сцепленные руки. Не поднимая лица, он медленно произнес:

– Два вопроса. Первый: почему вы считаете, что взрастить ненависть к нам так легко? И второй: почему вы не думаете о том, что мы можем ответить?

Папа хрипло рассмеялся. Все шло по плану. Оставалось нанести последний удар. И он его нанес.

– Я уверен, что вы… или ваш фаворит, ментор Аргнист… Он, если я не ошибаюсь, из клана прорицателей? Не отвечайте, это риторический вопрос. Я убежден, что вы просчитали все варианты. Поэтому вы здесь. Но я все же отвечу. Вы – чужеродное тело. Ваши волшебники никогда не бывают коренными жителями – это ваша ошибка. Но это еще не все. Ваши люди присвоили себе право долгой жизни, почти бессмертия, но вы отказываете в этом остальным. Вы – люди – возомнили себя богами. Вы присвоили себе право судить, кому жить, а кому умирать, кому помочь, а кому отказать в помощи. Вы сами, своими руками, сделали себя нелюдьми. Поэтому люди откажутся от вас, проклянут вас, дающих скупое волшебство, как жалкий медяк нищему на паперти.